Звёзды над Парижем

— Антуан! Стой! — её крик стукнулся о закрытую дверь и откатился куда-то в угол, забившись как испуганная мышь. Колетт мысленно выматерилась. — Ну и куда? — кивнул на дверь Фрай. — Он же сказал — встреча… — Да? — насмешливо протянул старик. — И с кем это? — Я не… Колетт осеклась, когда встретилась глазами с полицейским. И не стала договаривать, просто сделала жест рукой, показывающий, что она сдаётся. Тату хотела, чтобы Фрай разглядел в её движении ту последнюю грань, за которой следует отказ от переговоров в силу того, что один собеседник совершенно не понимает другого. — Не знаете? Ну, куда обычно мужики ходят под предлогом «деловых встреч»? Я бы на вашем месте, как минимум, ревновать начал. Для подтверждения статистики. — Что? — Ничего. — Фрай поджал губы. — Простите. Неудачная шутка. Колетт негодующе сдвинула брови. — Итак, мадмуазель Тату, позвольте быть откровенным. — Фрай поднялся и прохромал до окна. — Заранее прошу прощения. Вы всё ещё уверены, что не знаете, с кем он встречается? — Нет. Не знаю. — Что ж вы так. Хотите я вас просвещу? Колетт с сомнением глянула на Фрая, а он через несколько секунд отвернулся, складывая руки за спиной. — Я задам вам несколько вопросов, договорились? Если вы сможете мне ответить, и немного подумайте, то… я уверен, вы поймете, что напрасно считали меня оборотнем, как высказался тут Эго… — Стоп. Вы, что, на самом деле подозреваете его в убийстве собственной матери?! — Исключать того, что он может быть замешан, я не могу. Колетт открыла рот от неожиданной реплики, она далеко сразу не сориентировалась, чтобы ответить, и Фрай, конечно, опередил её: — Я понимаю, что вы, как близкий Эго человек, будете до последнего мне доказывать его невиновность и вообще — искренние намерения, однако я работаю с фактами, а не с эмоциями, мадмуазель Тату… — Вообще-то, вы ещё недавно были уверены, что это сделал Розенкранц. Нет? — Колетт, наклонив голову, следила за реакцией полицейского. — Я не отказываюсь от своих слов. И, повторяю, что это такое же предположение… — Хорошо, допустим, вы близки к истине. И какой же, по-вашему, у Антуана был мотив? Колетт была невыносимо зла. Она уже не пыталась анализировать слова Фрая, а просто поддакивала, считая, что так старик быстрее отстанет. И начала жалеть, что не ушла вместе с Эго. Может быть, он как раз и был прав? — Что конкретно вы знаете о его отношениях с матерью? — полицейский резко повернулся, закуривая. — Всё, что я знаю, это то, что конфликты у них бывали. Из-за Клауса. Вернее — из-за связи его с матерью Антуана. И вообще — конфликт отцов и детей никто не отменял… — Конфликты — это да, — согласился следователь. — А вот как насчет рукоприкладства? — Послушайте… зачем вы задаете мне эти вопросы? — Не догадывайтесь? Колетт молча откинулась на спинку стула, поправляя всё время сползающую верхнюю одежду. — Ладно, я спрошу иначе, — Фрай снова сел. — Вы уверены, что всё знаете о том человеке, с которым рискнули войти в близкие отношения? — Давайте конкретнее, пожалуйста, — попросила Колетт, понимая, что ещё немного, и она тоже закатит сцену, и сбежит. — Вы что-то знаете о заболевании Эго? — У него проблемы со сном. — Не только. И скажу вам по секрету — это одна из наименьших проблем. — Да? — Колетт сделала вид, что удивлена. — Я совсем не тот, кто должен вам обо всем этом рассказывать, но… в его биографии есть один случай, который… знаете ли, заставляет на всё посмотреть под другим углом. Я не знаю, как к этому относиться. До сих пор не знаю, правда… Колетт старалась не нервничать, но ни черта не получалось. — Я стараюсь не думать об этом, стараюсь не вспоминать, но… так вышло, что я… принимал в этом участие, хоть… до конца не осознавал, наверное, что именно делаю… Колетт не могла предположить, что именно сейчас поведает Фрай, но отчего-то внутри было тяжко. — Когда Антуану было около трёх, его привезли в больницу… со следами избиения и признаками удушения… Анна, его мать, сама тогда мне позвонила и сообщила, что это… её рук дело… Колетт застыла. — …ситуацией, естественно, заинтересовались специальные службы… Антуана хотели отправить в приемник для детей с особенностями развития. Ну, у него уже тогда наблюдались некоторые задатки, которые в дальнейшем будут направлены на учебу, и таким образом… он добьется немалых высот, в общем, — Фрай весь побледнел, туша бычок, чувствовалось, как трудно ему обо всем этом говорить. — Да что я рассказываю — сами знаете же. Итак, я хочу сказать, что, когда встал вопрос о лишении Анны родительских прав, именно я сделал всё возможное, чтобы этого не случилось. Дело замяли. Позже, когда они лечились от инсомнии, местные психиатры, все, как один, утверждали, что у Эго прогрессирующая шизофрения, а также пограничный синдром. Это когда поведенческие реакции пациента находятся на грани между нормой и аномалией. И грань эта очень тонкая. Почти незримая. И, увы, со временем всё это может лишь усугубляться. Ну, а позже, чем старше становился Антуан, тем больше в его медицинской карте прибавлялось листов. К этим диагнозам уже к одиннадцати годам добавился куда более страшный — периодический психоз. Колетт смотрела в одну точку, и чувствовала, как язык намертво приклеивается к небу. В глотке стало сухо до першения. Кольнуло где-то под ребрами. Заурчал желудок. Будто она съела немерено соленой рыбы, и теперь её мучает жуткая жажда. А спасительной воды нигде нет. Ни капли. — Что такое психоз, и чем он опасен для окружающих объяснять, надеюсь, не нужно? — спросил Фрай. — Мадмуазель Тату? Колетт невидящим взглядом впилась в следователя. В памяти она отчаянно перебирала скудные факты из мира психиатрических терминов и их толкований. Но ничего, связанного с понятием «психоз», вспомнить не могла. И от этого становилось невыносимо. Уж лучше бы он сразу сказал, что Эго — убийца. И предоставил доказательства. Чем так — по-издевательски. Отвратительно. — Простите, бога ради, что я всё это на вас вывалил, но я хочу, чтоб вы понимали — в свете последних событий, а именно — под воздействием стресса, — периодически проявляющиеся реакции Антуана, которые он купирует с помощью лекарств, могут… вспыхнуть. Понимаете? Вспыхнуть. В самый неподходящий момент. Обострение… вещь такая… и бывает, что находиться рядом с подобным человеком и правда опасно для здоровья… Тату моргнула раз и другой, почти не понимая, что именно он ей сказал. — Откуда вы всё это… — Я общался с его бывшим лечащим врачом. Недавно. И тут Колетт встрепенулась. — Да? Где мне его найти? — Кого? — Врача. Фрай хмыкнул, явно сомневаясь в её намерениях. — И зачем он вам? — Я хочу сама всё… выяснить. Вы сейчас наговорили такого, что волосы встают дыбом… — Ну я же не первый, кто вам об этом говорит? — С чего вы это взяли? — Мадмуазель Тату. — Фрай поглядел на неё с вопросом в глазах. — Я всё же полицейский. И немного разбираюсь в психологии людей. Вы не могли не заинтересоваться биографией Эго сильнее, после того, как мы с вами обсуждали персону его отца. Помните? Да и Лингвини рассказал, что вы с ним беседовали… — Допустим. Но ни ему, ни вам я… особо не верю. Уж простите, — откликнулась Колетт. — Поэтому я лучше сама найду всё то, что мне нужно узнать об Эго. — Так. Секунду, — вздохнул Фрай. — Вы хоть поняли, зачем я вам всё это рассказал? — Не очень, — призналась она, вытираясь носовым платком. — Не очень поняла. — Вы спросили, какой у Антуана был мотив, чтобы убить Анну… — И ваш ответ — вся эта белиберда с диагнозом «психоз»?! — с истерической усмешкой поинтересовалась Колетт. — Во время психоза, особенно в острой стадии, человек не контролирует себя. Слышите? И не воспринимает реальность такой, какой она является. Насколько мне известно, Эго несколько лет назад был в глубокой депрессии. Самостоятельно сменил лекарства. А это, знаете, тоже небезопасно. Потому как психически больным нельзя… — У него стоит такой диагноз сейчас? — резко бросила Тату. Фрай качнул головой. — Сейчас, насколько я, опять же, знаю, у него стоит неподтвержденный диагноз посттравматического синдрома или психического расстройства с угнетающими состояниями, вроде периодического обострения пограничного синдрома. — И всё?! — Нет, — полицейский достал лист, на котором значился ответ на анализ сданной Эго крови. — Не всё. Колетт боролась с чувством ненависти, охватившим её по отношению к Фраю. И чувствовала, что проигрывает в этой «битве». Она не понимала, чего именно он от неё хочет. Не хотела понимать, зачем рассказывает всё это. И самое главное — его следовательская логика не являлась для неё больше аргументом. — В его крови найдено лекарство, которое… запрещено в ряде стран. Сильный препарат. Седативный. — Фрай быстро провел пальцем по строчке, где значилось название таблеток. Колетт не успела как следует рассмотреть его. — А врачу он сказал, что пьет только то, что назначено. Так-то. Вы, кстати, не в курсе, как давно он перешел на столь сильные препараты? — Нет. — Тату озадачилась. — Я как-то… была не в курсе, что он принимает… лекарства… Фрай посмотрел на неё несколько сочувствующе. — Я это к чему веду… приступ, который он мне выдал… это же вполне может быть реакцией на препарат. Согласны? И с чего бы вдруг он начал пить сильнодействующие успокоительные? Если достаточно профилактики? М? — Стресс, может быть… — Да, стресс — это веский аргумент, — от цепкого, как репейник, взгляда Фрая было не спрятаться. — Какого рода стресс, не подскажете? Колетт только мотнула головой. Конечно, она догадывалась, что за «стресс» мог случиться у Эго. Но… делать ей больше нечего — рассказывать Фраю о Сореле и обо всем том ужасе, который едва и её не подсадил на сильнодействующие препараты. — Вы можете… мне дать контакты врача? — после паузы спросила она. — Не могу, — отрезал Фрай. — Он больше не имеет никакого отношения к Эго. И я сильно сомневаюсь, что он захочет с вами разговаривать. У вас ведь нет полномочий, позволяющих вызвать его на «допрос». Колетт согласилась. И не стала спрашивать что-то ещё, хотя прекрасно поняла, что Фрай точно догадался — она так просто не отступает. — Так, вернемся к нашим баранам, — сказал тут Филипп, оживляясь. — Вас, я знаю, очень интересует то, почему я так наседал на Эго сейчас? Верно? — Ну да — было бы не плохо, услышать, что там у вас за версия нереальная… — Почему же нереальная? — следователь был крайне уверен в себе. Это буквально на лбу у него можно было прочесть. — Очень даже реальная. Когда я говорил о «киллере», которым обзавелся Антуан, я имел в виду вполне конкретного человека. Его отца. — Почему вы выбрали именно… — …именно этот термин? — усмехнулся Фрай. — Сейчас я попробую всё разложить по полочкам: исходя из того, что мы знаем об этом человеке, можно выделить черту, которая является его «визитной карточкой». Это острая, патологическая даже, ненависть к определенной нации… Колетт закатила глаза. — Итак, вот все жертвы, которые, по моим подозрениям, как раз и стали «красной тряпкой» для него. — Фрай выложил снимки на стол. Колетт предпочитала не смотреть на них. И хоть фотографии были сделаны ещё при жизни, она всё равно не хотела соприкасаться с этим. — Начнем: шеф-повар ресторана «Прокопий», еврей. Дальше — Гюсто, еврей по материнской линии. Следующий — Звездочёт, или в миру Тэйвел Де-Трой, тоже, как вы могли заметить по имени, еврей. Коллекционер, также внезапно скончавшийся совсем недавно, — Иосиф Рошаль, национальность — еврей. Совпадение? Не думаю… Колетт пыталась не показывать, какой эффект на неё произвели все эти рассказы. Но то, что она не уснет ночью, было очевидно. — Подождите секунду! А как насчет матери Эго? Она тоже еврейка? Разве? — Вот как раз в смерти матери Эго много нюансов, которые указывают на то, что это мог сделать… — Фрай подозрительно замялся, но потом договорил: — Кто-то ещё… — Ладно… но почему вы связываете все эти убийства в одну цепочку? И почему, по-вашему, отец Эго… начал убивать этих людей… именно в тот момент, когда… — …когда у кого-то из них был конфликт с его сыном? — досказал Фрай. — Может быть потому, что каждый из этих людей был в курсе пропажи огромного количества ценностей из Национальной Французской Галереи? — У коллекционера с Антуаном… тоже был конфликт? — спросила Колетт, чувствуя, как потеют руки. — Не было, но он вполне мог быть помехой на пути к цели. Как и Торнтон и прочие люди, убийства которых ещё предстоит раскрывать. Тогда Колетт набрала в грудь побольше воздуха и спросила: — По-вашему, цель отца Эго — убрать всех, кто может помешать ему заграбастать все эти ценности себе? — Именно. — Хорошо, но… откуда он знает, кто и где всё это спрятал… вы же сказали, что никто не в курсе, где там валяются эти мифические алмазы… и Торнтон вам назвал две кандидатуры, которые… тоже могут быть липовыми… а? — Нет, одна из них точно не липовая, — растянул губы в улыбке Фрай. — И я очень скоро это докажу… — Каким образом? — отнестись серьезно к его словам Колетт не смогла. — На отца Эго будет облава. Как только я возьму его — уверен, что докопаюсь до правды… — Когда?! — теперь Колетт поверила в то, что это не шутка. — Скоро. — А конкретнее? — Обещайте, что не понесетесь сломя голову спасать Эго… Колетт не сразу поняла смыл его фразы. — Что? — Потому что им нужно поговорить… И тут до неё дошло. Все эти намеки. Фрай, который так спокойно отпустил Антуана. Колетт не могла нормально дышать. Ей показалось, что земля ушла из-под ног. — Нет-нет-нет… стойте, то есть вы… — Да, — он кивнул. — …вы знаете, где именно… — Догадываюсь. Вернее — уверен. Идею вы мне, кстати, и подкинули. Старый особняк матери Эго. В смысле — семьи Де-Ришаль. — Вы же говорили, что обыскивали его! И там никого нет! — Да, обыскивали. И в тот момент никого там не обнаружили. Но поверьте, что преступники всегда возвращаются на места памятные для них… Колетт всё ещё не веря до конца в происходящее, мотнула головой. — А с чего вы взяли, что Антуан… — А с того, мадмуазель Тату, я прослушиваю его телефон. Уже давно. — Фрай докурил очередную сигарету и потушил окурок. — Они созванивались. Его папаша написал ему письмо. С покаянием, очевидно. А до этого — присылал открыточку с изображением похищенной из НФГ редчайшей картины, которая находилась ещё недавно у задержанного Де-Троя. Да и вообще, я после смерти Торнтона уже сложил всю цепочку. Почти. Не хватает нескольких звеньев. И я добью их в ближайшее время… — Погодите! Почему вы ничего ему не сказали?! — О чем? Кому? — Антуану!!! Вы позволили ему уйти! Зная, что он идёт к отцу?! И зная, что скоро будет… — Ох, вы об этом… ну простите мою прямолинейность и жестокость, но Антуану полезно будет посмотреть, что бывает, когда ты думаешь исключительно о себе. И отказываешься сотрудничать с человеком, который желает тебе лишь добра… — Это вы про себя что ли?! — Колетт в ужасе скривилась. Фрай с непроницаемым выражением лица коротко кивнул. — И у нас этот метод называется… — На живца! — Колетт в бешенстве вскочила. — Да вы… Фрай только руками развел. — И если бы он согласился выслушать меня до конца… — Нет! — Колетт судорожно хватала ртом воздух. Она не представляла, что будет. И не хотела представлять. Схватившись за телефон, она набрала номер Эго. — Нет! Только не это! — Не надо ему звонить! — Фрай попытался вырвать трубку. — Всё идет по плану, поверьте мне! — По какому, к черту, плану?! — Мадмуазель Тату… послушайте… — А если он… убьет Антуана?! Фрай попытался успокоить её и посмотрел в глаза с титанической уверенностью. Только могло ли это сработать? Нет, конечно. Для него же это — работа. И не больше. Колетт не могла поверить в то, что Фрай воспользовался ситуацией. И бедным Эго тоже. И ещё пытается сейчас выглядеть благородным. — Никого он не убьет, типун вам на язык! — Да откуда вы можете знать, что придет ему на ум?! — Антуан ему нужен… живым. Пока ещё нужен. Это я знаю наверняка, — сказал тогда Фрай. — Так что — не надо сеять панику. Я уверен, что всё пройдет удачно, и мои ребятушки возьмут его сегодня… — Как вы только могли так поступить?! Антуан вам верил! И я тоже! — из глаз готовы были политься слезы, но Колетт вовремя остановила истерику. — Мне не надо верить, мадмуазель Тату. И не надо меня идеализировать. Не надо, понимаете? Лучше просто понимать, кто я, и что расследование столь сложных дел — это, прежде всего, слаженная работа. И риск. Всегда. — Если с Антуаном, не дай бог, хоть что-то случится… я подам на вас в суд, так и знайте! — Колетт рывком накинула на себя полушубок. — Так-так-так. Остыньте. Во-первых, Антуан для меня не какой-то там чужой человек. И это вы должны знать. Во-вторых, ничего с ним не случится. Я гарантирую. Потому что лично проконтролирую процесс захвата его отца. Вот сейчас будем выдвигаться как раз. — Фрай глянул на часы и пристегнул к поясу кобуру с пистолетом. — А вы… езжайте домой. Ждите Эго. Я вам даже такси вызову. Я вас очень прошу. Не усложняйте больше, чем вы уже усложнили… Колетт могла бы возразить, но Фрай самолично вывел её из участка и посадил в машину, приехавшую уже через минуту после звонка. Потом он что-то начал говорить на ухо водителю. Небось, велел не реагировать на её просьбы. И доставить точно по адресу. Пока выезжали с парковки, Колетт заметила, что в неприметный «минивэн» грузится порядка пяти человек в тяжелой форме спецназа и сам Фрай. Она ещё долго, обернувшись, смотрела на них. И совсем не разделяла оптимизма полицейских. Нехорошее предчувствие, — даже, скорее, явное стойкое ощущение, — чего-то непоправимого, не отпускало. Сдавливая грудную клетку. Колетт несколько раз порывалась, но не могла нажать на кнопку «вызов», потому что руки тряслись и пальцы не слушались. Светящаяся строчка с номером расплывалась перед глазами. Было страшно. И за Антуана, в первую очередь, но и за всё остальное. Слова Фрая «всё идёт по плану» застряли в ушах. Тату пребывала в шоке от логики полицейского: неужели он думает, что у такого тертого преступника, как отец Эго, нет своего плана? И если взять его — раз плюнуть, то почему пришлось дожидаться пока Антуан окажется в непосредственной близости от него?! Когда вибрация от телефонного звонка пробежалась по закоченевшим пальцам, Колетт вздрогнула и медленно поднесла старенький мобильный поближе к глазам. На маленьком дисплее высветился незнакомый номер. И встал закономерный вопрос: отвечать или нет? Самый, мать его, сложный выбор в её жизни. Да, пожалуй, как бы иронично это не звучало. Колетт не стала прислушиваться к своему внутреннему голосу, потому что сейчас его просто не было. Был только дикий страх. Но вместе с тем и надежда — может, это Фрай звонит, чтобы сообщить, что все уже прошло, прошло гладко и преступник схвачен? — Алло… — она не узнала свой охрипший голос. — Я слушаю… Но не узнала и того, кто ответил ей. — Мадмуазель Тату? — Кто это? — Это… Розенкранц, — он говорил очень тихо и как-то напряженно. — Гильднстер Розенкранц. Помните, надеюсь? Мадмуазель Тату, вы… где находитесь сейчас? — Я… я… еду в такси… — Колетт не могла поверить, что именно Розенкранц позвонил ей. — А вы… у вас там… всё в порядке? — Вроде, в порядке, да, — отозвался дворецкий. — Скажите, мы сможем встретиться? Колетт медлила с ответом. — Не знаю… просто… — Это очень важно. Мадмуазель Тату, я… понимаю, что, может, совсем не вовремя, — тараторил Розенкранц. — Но… скажите, вы… всё ещё в ссоре с мсье Эго? — Нет, мы… не в ссоре… уже, — она то и дело смотрела на водителя, который начал прислушиваться. — А что вы… то есть — вы где сейчас? Не в городе? — В городе. Просто здесь связь плохая. Давайте я вам назову адрес, вы подъедете? — Розенкранц, вы… только поймите меня правильно… Колетт вспомнила о том, что именно его подозревают в убийстве Анны Де-Ришаль и Антуан, и Фрай. — …сейчас… время такое… не очень удобное… в том плане, что я… — Я всё понимаю, праздники всегда хочется проводить с близкими людьми, — своим мягким, обволакивающим и таким, черт его побери, искренним голосом ответил Розенкранц. Колетт стиснула свободный кулак до боли. Она всё ещё категорически не верила в то, что этот милейший человек способен убивать. — Но повторю — это крайне важно. Я вас очень прошу. — А вы сами не сможете подъехать домой к Антуану? — она сглотнула. — Нет. Мне это будет проблематично. Колетт чертыхнулась. — Я не стану обещать, но… может быть, подъеду. Диктуйте адрес, — наконец она собралась с силами. — Да, диктуйте, я записываю… — Нет-нет, не нужно записывать. Это лишние улики, — вдруг сказал Розенкранц. — У вас же отличная память. Должна быть. Нет? — Не поняла… — ещё больше напряглась Колетт. — Вы о чем? — Вы, наверное, знаете, что меня ищут? — Да, я знаю… — Вот, и я бы хотел поговорить с вами до того, как меня отыщут и увезут без суда и следствия в глухой край и сбросят в канаву, чтобы оставить там… верша расправу, — тихий смешок Розенкранца привел Тату в такой же тихий ужас. — Какую… расправу?! Розенкранц, вы там… точно в порядке? Вас ищут, но это… полиция, и они не станут вас… увозить в канаву… вы просто… должны дать показания… и вообще… — Мы слишком долго разговариваем, — произнес дворецкий уже серьезно. — Что ж, я вас жду по адресу… Час от часу не легче. Колетт слушала последние слова Розенкранца сквозь гулко бьющееся сердце. Она старалась дышать, но не получалось. Так ей тоже до сердечного приступа недалеко. — Развернитесь, пожалуйста. — Колетт, отключившись, потянулась и потрогала водителя за плечо. — Мы едем на Ришелье. Это второй округ. — Вообще-то мне сказали, что мы едем на Центральную, в восьмой, — буркнул водитель. — А теперь — что, ещё полгорода пилить? — Я заплачу вдвойне. Поехали. На удивление, он не стал спорить и развернул машину. А Колетт снова всю дорогу задавалась вопросом: правильно ли она поступает? И нужно ли сейчас ехать к Розенкранцу, не зная, что её может там ждать? А ведь она обещала Фраю не усложнять. Но, черт всех возьми, как она сможет спокойно приехать домой и не думать о том, не «увезли ли Розенкранца в глухой край в канаву»?! Да никак. — Вас подождать может? — через сорок пять минут её высадили на улице Ришелье. Колетт остановилась у машины, отсчитывая деньги. — Я скину потом часть, когда доберемся назад. — Нет, спасибо. Не нужно, — она постаралась улыбнуться. — Вот, держите. Обойдя шикарное здание лучшей в Париже библиотеки, Колетт вышла на узенькую тротуарную дорожку, в конце которой в ряд стояли несколько одноэтажных домиков. Последние жилые на этой улице. Всего по три квартиры в каждом. — Проходите, не бойтесь. — Розенкранц открыл и отступил на шаг, после того как она позвонила в дверь. — Спасибо, что приехали. Колетт внимательно оглядела его — на первый взгляд, он совсем не изменился. Ни похудел, ни потолстел. Правда, был не в традиционном строгом костюме, а в домашних штанах и свитере. И единственное, что выдавало — глаза. Узкие, воспаленные. Даже при полной загруженности в доме Эго он не выглядел таким уставшим. Похоже, Розенкранц перенял от своего бывшего работодателя вредную привычку бодрствовать по ночам. Колетт остановилась в маленькой прихожей и продолжала смотреть на мужчину. А он — на неё. — Что вы хотели рассказать? — неловко переминаясь с ноги на ногу, всё же начала Колетт. — Это не такой простой и быстрый разговор. Мадмуазель Тату, я почту за честь вас напоить своим фирменным чаем. — Розенкранц наклонился к тумбочке и вытащил оттуда видавшие виды тапки. — Снимайте верхнюю одежду. У меня тепло. Проходите. — Нет, стойте, я сюда не за этим приехала, — Тату покосилась на тапки и потом снова встретилась глазами с ним глазами. — Вы же хотели поговорить о чем-то очень важном, так? — И мы поговорим, — кивнул Розенкранц. — Дверь заприте на три оборота против часовой, пожалуйста. Я пока чайник поставлю. И почему она всё время влипает в неприятности?! Да ещё какие! Колетт, прислонившись к стене, прикрыла глаза — ответа на этот вопрос у неё не было. И вряд ли он когда-то будет. — Розенкранц! Он исчез в шторках, разделяющих прихожую и кухню. Колетт ничего не оставалось, кроме как раздеться и осторожно пройти за ним. Кухня была ещё меньше. И Колетт сразу вспомнилась своя квартирка, которую она снимала. Там тоже невозможно было развернуться. Однако она смогла привыкнуть. И разделить комнату по секциям. А здесь, пожалуй, привыкнуть не представляется возможным — давят стены. Пространство уже разделено. Стол угловой и то, подход к холодильнику перекрыт. Стулья тоже мешают нормально перемещаться. А плита… Колетт вообще не увидела её. Также, как и раковины, вместо которой к стене был приделан небольшой поддон, а над ним — шланг. — Квартира досталась мне по сиротинской квоте, — сказал Розенкранц, заметив, очевидно, как она оглядывается. Колетт смутилась. — Выбирать не пришлось. Я собираюсь сделать ремонт и продать. Хотя бы за полцены. И, возможно, поеду в Мюнхен… — Я не знала, что вы — сирота, — Колетт кое-как избежала встречи глазами, потому что пришлось врать. Фрай давно рассказал ей о жизни Розенкранца. И о том, что его бросила родная мать. — А в Мюнхене у вас родня? — Можно и так сказать, — грустно улыбнулся Розенкранц. — Там живет ещё один мой бывший работодатель. До мсье Эго я работал у состоятельного немецкого бизнесмена. Но был не дворецким, а гувернёром. Мы хорошо ладили, потом наступил кризис, да и вообще — поменялись дети. Так что — вернулся сюда, в Париж. Хотя… особо не планировал. — Раньше вы ничего мне не рассказывали о себе. — Тату неуверенно присела на стул. — С чего вас вдруг потянуло на откровения? — Вы мне больше не доверяете? — удивился Розенкранц. — Совсем? — Дело не в этом, но… не могли бы вы перейти ближе к делу? — Как скажете, — мужчина выключил закипевший на электрической плитке чайник, затем принялся заваривать ароматные высушенные листья и ягоды. — Для начала позвольте вас поздравить с примирением. Хорошо, что ничего не успело случиться… — Вы уверены, что «ничего»? — процедила сквозь зубы Колетт. — Простите, но я… не интересовался жизнью за пределами этой квартиры с тех пор, как… меня уволили. Вероятно, я что-то и упустил. Да. — Розенкранц, не говорите так, словно… вы на самом деле ничего не понимаете и не знаете! — не выдержала Тату. — Всё, что вы несли… по телефону — это же не укладывается в голове! Вам угрожают? Вас преследуют? Почему?! — Ну, слава богу, до угроз пока не дошло, а насчет преследования… это да, — кивнул Розенкранц. — И, я думаю, вы уже в курсе, что… в Париж приехал один человек, который… может нам всем устроить очень веселую жизнь. И мсье Эго особенно. Так? — Его отец? — Его отец, — подтвердил Розенкранц, теребя крышечку от заварочного чайника в руках. — Хотя, это слишком громкое звание… — Угу, но я бы с вами хотела поговорить не об отце, а как раз о его матери. — Колетт совершенно не знала, чем закончится эта беседа, но отступать было некуда. — В убийстве которой вас, между прочим, и подозревают! — Надо же. Какое совпадение, — Розенкранц накрыл чайник и резко посмотрел на неё. — Я тоже хотел поговорить с вами именно о матери Антуана. Если уж совсем точно — о том, кем я был в её жизни. И кем являюсь сейчас. Колетт потерла разболевшуюся голову. — Мы начнем с самого начала или… — Давайте лучше с «или», а то я до утра отсюда не уйду, — выбрала Колетт. — И, если можно, то… в темпе. — А давайте я вам чаю покрепче сделаю, — заметил её болезненное состояние Розенкранц. — А хотите, таблетку от головы дам? Колетт прикинула, что лучше: сидеть с головной болью и пытаться вникнуть в серьезный рассказ, или же — избавиться от дискомфорта, рискуя при этом всем. Может быть, даже жизнью. Неизвестно, что за «таблетку» он может ей подсунуть и что будет дальше. — Я потерплю, — сказала она в итоге, когда мужчина положил перед ней выдернутую из початой упаковки капсулу обезболивающего. — Спасибо. — Бога ради, мадмуазель Тату, перестаньте так на меня смотреть. Вы на самом деле считаете, что это я убил Анну? Самого близкого для меня человека? — Следователь Фрай вас подозревает… — Меня сейчас волнует не он, а вы. — Розенкранц не сводил с неё глаз, и всё сложнее было уводить разговор в другую, более рациональную сторону. — Следователь не поможет Эго. А вы — я очень надеюсь. Колетт сбилась со счета — в который раз она слышит сегодня предостережение, или, может, даже… угрозу в адрес здоровья Антуана? — Вы можете перестать говорить загадками? — Вся наша жизнь — это одна сплошная загадка, — как китайский мудрец изрек Розенкранц, разливая чай. — И от того, как близок ты будешь к правильному ответу, зависит выбор всевышнего — жить тебе или умирать. Колетт поймала себя на мысли, что она, видимо, как-то не так сказала, раз он её не услышал, сделала большой глоток и сморщилась — обожгла весь рот. — Вы этому своих германских детей учили? — спросила она зачем-то. — И не только этому, — казалось, что Розенкранц нисколько не смущен. А напротив — рад. — Как говорится — что посеешь, верно? — Слушайте, с удовольствием бы с вами пофилософствовала, но у меня правда очень мало времени. Либо вы начнете рассказывать по делу, либо я вынуждена буду уйти. Других проблем выше крыши. — Как вы и просили, начну с «или», — охотно отозвался он. — То есть — с главного. Вы же знаете об алмазах, которые, по одной из множества версий, лежат прямо под домом матери мсье Эго? — Да, конечно. Слышала много. — Слышать — это одно, — Розенкранц задумчиво смотрел в чашку. — А видеть их — совсе-е-е-м другое… — Но, вообще, я сильно сомневаюсь, что они вообще существуют, — перебила Тату, не улавливая смысла сказанных её собеседником слов. — Скорее всего, это просто уловка… — И как же я мог видеть то, что не существует? Я пока не идиот. Колетт замолкла. — И да — всё ведь началось именно с этих алмазов, будь они неладны… — Нет, минутку, вы хотите сказать, что вы видели… — Да, — он поднял голову. — Больше того, я даже видел карту, по которой можно найти их… Колетт опешила. — Простите, что?! — Я видел карту, — повторил Розенкранц. — Вы шутите сейчас? — Нет. С чего вы решили, что я шучу? — он смерил её серьезным взглядом. — Ну как же — вы не знаете, что все сокровища обязательно идут в комплекте с картой и набором всяких легенд? — И почему же тогда… до сих пор… вы не забрали алмазы себе? Почему ж сказочно не разбогатели и не свалили отсюда к чертям?! — Потому что я не запомнил их местоположение, — спокойно ответил Розенкранц. — Только и всего. Ну и ещё кое-что… Колетт хлопнула себя по лбу. — Розенкранц, по-моему, это вам пора перестать верить в сказки. — Но есть человек, который точно помнит место… Колетт, прикусив губу, разочарованно покачала головой. Отставила от себя чашку и встала, собираясь уходить. — Вам совсем не интересно узнать его имя? Тату повернулась, также покачав головой. Она не рассчитывала ни на какой внятный ответ. Но Розенкранц смог сделать так, что сердце пропустило удар. — Это Антуан.