Звёзды над Парижем

Проводив Антуана, Колетт ещё долго металась по дому. Как зверь, попавший в капкан. Не зная, что ей теперь делать и как успокоиться. Почему-то чувство обречённости накрыло её в самый неподходящий момент. Она чувствовала, что поспать больше не удастся — слишком много тревожных мыслей. И вот снова она вошла в кабинет Эго, который, к её большому удивлению, оказался незапертым. Находиться там одной было довольно неприятно — Тату вдруг вспомнила, как одним утром, когда Эго убежал на важную встречу, она зачем-то схватила трубку звонящего телефона, и узнала, что Сорель уже нарисовался в зоне досягаемости. С того дня всё и закрутилось. И не может остановиться до сих пор. Колетт с грустью вспомнила о Розенкранце — с его присутствием в доме, и даже в этом кабинете, было как-то спокойнее и лучше. Да и вообще, раньше — или, может, ей так лишь казалось, — здесь не было так пусто и одиноко. Колетт заметила, что этот едкий и агрессивный, в обычном понимании, красный цвет повсюду, буквально кричал об одиночестве и боли. Рабочее место Антуана теперь казалось маленьким островком в этом безнадежном море, вот-вот готовым не выдержать натиск волн суровой реальности. И старый портрет над столом, — Колетт не могла поднять глаза, как бы ни старалась, — будто был суровым палачом, смотрящим с высоты птичьего полета. Так безразлично-холодно. От всего этого захотелось немедленно уйти. Но Тату не пришла бы сюда, если бы не одно дело, которое она считала своим долгом сделать для Антуана. Осторожно сев в кресло, Колетт потянула на себя нижний ящик. Пузырек с синими капсулами стоял на положенном ему месте. Сделав глубокий вдох, как перед прыжком с парашютом, она вытащила его, снова читая название на стершейся бумажке. Последние сомнения ещё грызли, когда она закрыла ящик, и тут случайно взглядом зацепилась за документы, лежащие на столе. Лезть в чужие переписки или шерстить какие-то личные бумаги других людей — Колетт никогда не считала это чем-то правильным и дозволенным, но сейчас чувство того, что она просто обязана всё узнать, оказалось сильнее остального. Сперва Тату увидела свидетельство о смерти Анны Де-Ришаль, о подлинности написанного ею завещания, а дальше была куча каких-то бумаг, подтверждающих права Антуана на наследство. Стандартные, в общем-то, документы в таких случаях. Но после её взгляд остановился на выписке из психиатрической клиники, датирующейся тысяча девятьсот семьдесят восьмым годом. Произведя нехитрые расчеты, Колетт поняла, тогда Антуану было около трех лет. Как было написано в справке, его мать «прошла курс лечения от…» — как ни старалась Колетт разглядеть стершееся слово, обозначающее заболевание, ничего не вышло, — и затем ниже была приписка, что ей рекомендуют проходить лечение раз в год. А потом, случайно перебирая оставшиеся бумаги, и стараясь ничего не перепутать, и сложить как было, Колетт вдруг обнаружила рецепт с названием, которое было и на пузырьке с лекарством Антуана. На рецепте стояла всё та же печать психиатрической клиники. И роспись врача была несколько похожа на ту, что стояла на выписке Анны. Тату засомневалась, что это — совпадение. И она помнила слова Фрая о том, что у Эго до совершеннолетия, да и после, наверное, был свой собственный врач, который ставил ему диагноз. Который выписывал лекарства, и который, наверняка, может пролить свет на всю эту ужасную историю с его матерью, которая не могла ни с того, ни с сего начать кидаться на сына и мечтать его убить. Вернув все бумаги на прежнее место, Колетт покинула кабинет. Но мысли не оставляли её в покое. А в любых непонятных ситуациях современные люди пользуются интернетом. И Тату не была исключением — она решила, что найдет сайт клиники, и посмотрит её архив. Там, возможно, найдет и врача, выписавшего Анне, скорее уж, а не Эго, этот препарат, который в дальнейшем стал запрещенным. Однако поиски не увенчались успехом — Всемогущий Гугл сообщил, что «клиника давно разрушена, её история не отражена ни в одном известном ему интернет-источнике, и никаких сведений предоставить он просто не в состоянии». Оставалась одна надежда на книгу, в которой должна была быть чуть более подробная, чем в интернете, информация об Эго, о семействе Де-Ришаль и о матери Антуана в частности. Недаром же сам Гюсто был причастен к её написанию. Колетт снова огорчилась тем, что она знала о Гюсто так мало, практически ничего, включая тот факт, что они с Антуаном — родственники… Весь день Колетт не могла успокоиться. Не могла перестать думать об Антуане. И о его прошлом. Так повлиявшем на настоящее. Именно это выводило из всякого равновесия — она постоянно возвращалась мыслями к самой первой их неофициальной встрече. И словам, сказанным тогда Байо, вроде, в шутку, но… в каждой шутке, как известно, есть доля правды. О том, что Эго — совсем другой вдали от глянцевых обложек. Мог ли кто-то из них тогда знать, что будет дальше? И ведь Колетт сама до последнего считала, что её отношение к Эго не изменится — он навсегда останется для неё кулинарным снобом с ещё более скверным характером. Тогда она ничего не знала о его жизни, о его друзьях-родителях, о его бывших женщинах-мужчинах. А сейчас, зная лишь какую-то малую часть из всего этого, выходит, что она всё чаще, где-то глубоко внутри, но задается вопросом, правильно ли поступила, вступив с ним в отношения. Стоило ли это вообще делать, когда все её знакомые и родители в один голос кричали: «Оставь его! Вы не пара!». По правде сказать, Колетт больше злилась на себя за то, что после одной только что узнанной ею шокирующей информации, вопреки внутреннему голосу, призывавшему остановиться, полезла туда, куда не стоило, уж точно. Безымянная папка с изображениями, находящаяся на рабочем столе его ноутбука. Что именно она собиралась там увидеть? Но увидела лишь то, что ещё больше вогнало в ревностно-депрессивное состояние — фотографии Антуана с Сорелем. По дате создания папки стало ясно, что эти снимки сделаны пару лет назад. Собственно, незадолго до их расставания. Тогда Антуан выглядел несколько по-другому. И он на самом деле был «другим», именно в том понимании, как о нём говорил Байо. Фотографии были домашними. Даже слишком. Колетт отметила, что в глазах Антуана совсем нет разрывающей сердце тоски, с которой он иногда смотрит на неё. Не было и этой, иногда кажущейся ей чересчур жестокой и холодной, усмешки. Пока Колетт на автомате готовила ужин, в голову лезли и другие мысли — о Розенкранце и обо всем, что он сумел ей рассказать. То, что мать Антуана сделала ставку именно на дворецкого, с которым у её сына были весьма натянутые отношения, несколько сбивало с толку. К тому же, если верить словам Розенкранца — только сам Антуан знает точное местоположение алмазов. Знает, но не вспоминает об этом. Не заговаривает. Делает вид, что не в курсе. Или — действительно не в курсе? Колетт очень хотелось верить, что Эго не специально молчит. Но, если он на самом деле знает, то как это вообще возможно? И, немного подумав, Тату пришла к выводу, что вполне возможно, при условии, что Эго был маленьким, когда карта оказалась в руках его матери. И Анна, полагаясь на память ребёнка, которая, как известно, очень избирательна, но вместе с тем и надежна, — показала ему заветное место, и уничтожила карту. Но Розенкранц сказал, что тоже видел её. Могла ли Анна запутать всех и сделать какую-нибудь фальшивую копию, за которой, вероятно, и идет сейчас охота? И вообще — кто и когда занимался тем, что перепрятывал алмазы из их начального местоположения? Сидеть в четырех стенах было невыносимо трудно, ведь едва Колетт спохватывалась и хотела было куда-нибудь «выйти» — натыкалась на запертую дверь. И вспоминала слова Эго о том, что она будет сидеть так до тех пор, пока не будет ликвидирована возможная угроза. Но с расторопностью местных полицейских и чокнутостью преступников, Колетт сомневалась, что дело быстро раскроется. Нет, конечно, дубликат ключа был и у консьержки, и если бы очень срочно понадобилось куда-то отлучиться, то квартира Эго не осталась бы незапертой, однако беспокоить старушку, не рассказывая ей всех деталей, Тату не могла. Думая, чем бы ещё себя занять до прихода Антуана, Колетт решила разложить вещи шкаф, отведенный ей. Но снова и снова прокручивала в голове слова Розекнранца, сказанные им, когда она задала вполне резонный вопрос о том, как именно Антуан должен будет вспомнить то, о чем, вероятно, даже не догадывается: «Когда его жизнь изменится настолько, что прошлое перестанет причинять боль, он вспомнит это место…». Невероятно странная фраза, сказанная Розекнранцу матерью Эго за несколько дней до смерти. Ну и как тут не задать ещё один вопрос о нормальности этого человека. К великому сожалению, Розенкранц почти ничего не знал об отношениях Антуана и Анны в последние годы. Хоть и говорил, что Эго крайне редко бывал у матери, после её решения расписаться с уродом-Клаусом. И тут Колетт вполне понимала его. Время было довольно поздним, а Эго всё ещё не появился. И Колетт с грустью подумала, что напрасно он уверял её в том, что сможет уходить пораньше — она знала, что карга-Адсорбт не так проста, какой, может, хочет казаться. А ещё Колетт подумала, что, если она целыми днями будет одна сидеть в квартире, пусть и большой, то точно свихнётся. И ладно бы её мужчина был простым трудягой-рабочим, который всё равно придет домой, если голод замучит, но нет — снова облом. Эго и без неё теперь накормят и напоят. И рано или поздно, но у него начнутся всякие там вечеринки-конференции-приемы. А в свободное время он будет строчить статьи. Значит, пора привыкать к мысли, что видеться они могут чуть-чуть перед сном и, возможно, чуть-чуть с утра. Колетт чувствовала, что вот-вот начнет беситься от осознания того, что история, от которой она сбежала в прежних отношениях, повторяется. Не один в один, но… И не так, чтобы она эгоистично мечтала привязать Антуана к ноге и никуда не отпускать, но он был первым мужчиной, внимания которого и времяпрепровождения с которым ей хотелось гораздо больше, чем с другими. С Феликсом история была слишком прозаичной: Тату работала почти сутками, а он вымарщивал у неё деньги, валясь на диване, и затем уходил пьянствовать с дружками; с Лингвини — они работали вместе, и, соответственно, виделись на рабочем месте, а приходя домой, либо валились спать без сил, либо иногда по выходным выбирались на прогулки. Поговорить с ними обоими было, в общем-то, не о чем, не говоря уж о том, чтобы куда-нибудь съездить и отдохнуть. Не столько физически, сколько морально. Колетт усмехнулась — она и правда забыла за последние лет шесть, что такое «отдых». Во всех его смыслах. С тех самых пор как переехала в Париж. И мысли становились всё мрачнее и мрачнее, но вот, наконец, хлопнула входная дверь и раздался голос Антуана. Она была счастлива, что он пришел, застав её не спящей, и ещё — что ей в ближайшее время не придётся погружаться в чертову выматывающую рефлексию и анализировать свои ошибки в отношениях, которые, слава всем богам, давно закончились. — Привет, — Колетт отметила, что Антуан слишком задумчив и не слишком-то весел. Наверняка, он устал, и задавать слишком много вопросов не стоит, но любопытство всё равно взяло верх над здравым смыслом. — Как день прошел? — Нормально, — он продолжал думать о своём, даже не смотря на неё. — С переменным успехом, колеблясь от «вполне неплохо», до «просто ужасно». — Как Адсорбт — не слишком тебя достала? — Нет, скорее, я её достал, — усмехнулся Эго. — Но это ещё цветочки. — Что, нашел к чему придраться? — Искать, знаешь ли, не пришлось — всё на поверхности, — он разделся и прислонился спиной к косяку, закрывая глаза. — Я сам не ожидал, что проблема ресторана не в том, что там работают не те люди, а в самой Адсорбт, которая топит свой же корабль, видимо, не понимая этого… Колетт покивала, но сразу стало ясно, что всё, что он говорит — просто для отвода глаз. На самом деле его голова забита совсем другими мыслями. И, быть может, если она очень постарается, сможет выудить хоть что-то. — Кушать будешь? — Тату подошла к нему и потянула на себя за полы пиджака, чтобы отлепить от стены. — Или сытый? — Немного если — поем, — ответил Эго. — А ты уже ужинала? — Нет, тебя жду. — Колетт направилась в сторону кухни, следя одним глазом, куда пойдет Эго. Ей совсем не хотелось, чтоб он закрылся в кабинете как обычно. Во-первых, потому что она его целый день не видела, а во-вторых, конечно, потому, что он мог в любой момент узнать о том, что она стащила его таблетки, будь они неладны, просто заглянув в нижний ящик своего стола. — На гарнир будем рис или спагетти? — На твой выбор, — Эго исчез в ванной, а вернулся уже умытый и в очках. Новых, стильных очках с позолоченной оправой и невероятно тонкими стёклами. — Извини, что я долго — нужно было заехать в оптику и в парикмахерскую… — Дай-ка, угадаю — Адсорбт затеяла фотосессию? — Колетт сделала только предположение, а, выяснилось, что попала в десятку. Впрочем, забыть, что старая жаба крайне любит привлекать к себе внимание, было невозможно. — А кто фотограф? Эго поднял глаза и довольно странно, будто испугавшись, посмотрел на неё. Колетт же пожала плечами и принялась накладывать ужин. — Почему тебя это так интересует? — чувствовалось, что он занервничал. И Колетт вдруг подумала о Сореле. Да, в другом случае Эго не стал бы так смотреть. — Какая разница, кто именно фотограф, нет? — Скажи правду — это Сорель? — Так. Только не надо этих ревнивых нот, Колетт… правда, я не вынесу ещё и этого, — вздохнул Эго, потирая переносицу. — Да, он тоже работает на Адсорбт, но я не знал об этом до того, как подписал контракт. Слышишь? — Да нет — что ты. Всё в порядке. — Колетт постаралась сохранить спокойствие на лице. — Теперь, зато, можно не волноваться — снимки будут супер. Верно? — Если честно, то… меня это волнует меньше всего, — Эго взялся за вилку, накалывая на неё мясной шарик, политый отменно пахнущим соусом. — А поговорить о том, что действительно тебя волнует, не хочешь? Эго поднял на неё глаза. — В смысле? — Неважно. Забудь, — мотнула головой Колетт, понимая, что поторопилась. И Эго ещё не до конца разомлел, чтобы она могла запросто задавать ему нужные вопросы, а он чисто на автомате бы ей отвечал. — Может, лучше расскажешь, как ты день провела? — Если выбирать по шкале от одного до десяти, то, наверное, на четверочку-пятерочку, — кисло улыбнулась Тату. — И я поняла одну важную вещь: долго так не выдержу. — Тогда я снова напомню про твоих родителей. Можешь уехать к ним, и там тебе будет гораздо веселее. И безопаснее. Скорее всего, даже больше, чем здесь, со мной… — Угу, особенно, если учесть, что тебя дома скоро не будет сутками, то… — Колетт прожевала последний кусочек мяса и принялась равнять вилкой оставшийся в тарелке рис, — мне уехать и провести время с семьей — сам бог велел. Потому что, провести это время вместе у нас, видимо, не получится. — Получится, — сказал Эго, пододвигаясь и накрывая её руку своей. — В эти выходные побудем вместе, а потом уже ты поедешь, что скажешь? Колетт была несказанно рада такому предложению. Для начала — до выходных есть время, и она как-нибудь, но сможет вырваться из дома, чтобы пообщаться с Лингвини — человеком, который успел уже слазить в архив, и много чего там откопал, глядишь, и она откопает; и вторая причина — Эго сам предложил ей провести входные вместе. Значит, он тоже хочет быть с ней. Или — хочет усыпить бдительность? То, что он взялся за собственное расследование, Колетт догадалась ещё тогда, когда он свалил куда-то ночью, и попросил Розенкранца пасти её, а сам вернулся только утром, помятый и с порезом на шее. Особенно её злило то, что Эго, не желая разговаривать, считая, что он справится в одиночку, думая, что сможет её защитить, делал только хуже — он врал, и они отдалялись друг от друга. Каждый чертов раз, когда она кожей чувствовала, что он выкручивается, чего-то не договаривает, между ними словно стена вырастала. И потом приходилось пробивать её. Ему — извиняться, а ей — кивать и делать вид, что всё отлично. Но сейчас ситуация дошла до той отметки, где уже нельзя молчать, нельзя лгать и главное — ни в коем случае нельзя держать близких людей в неведении. Иначе это может закончиться весьма плачевно. И больше всего Колетт интересовало — понимает ли это Антуан. — Можно? — постучав, Колетт вошла в ванную, куда слинял Эго больше получаса назад. Она решила, что время для серьезного разговора настало. И застать его врасплох — лучший выход. — Антуан? Шум льющейся воды стал чуть тише, и дверца душевой кабины отъехала в сторону. Из-за неё высунулся Антуан, щурясь. — Я уж подумала, ты утонул тут, — Колетт слегка улыбнулась. — Ты ещё не всё? — Да, я сейчас заканчиваю… извини, если заставил волноваться… просто обычно я меньше сорока минут не моюсь… — Я догадалась, — Колетт стояла в нерешительности и смотрела на дверцу кабинки. Ей, конечно, не хотелось показаться наглой и приставучей, но с другой стороны — почему она вообще задумывается над тем, не покажется ли её мужчине странным то, что она желает присоединиться к нему в душе. — Но ты… не торопись… — Почему? — Эго снова высунулся, а Колетт тем временем скинула с себя халат. — А, кажется, понял… — Ты против? — Колетт так и не сделала последнего шага, и стояла, смутившись. — В смысле, я хотела спросить, не потереть ли тебе спинку? — Знаешь, немного странно задавать вопросы после того, как ты пришла и разделась, — Эго улыбнулся и протянул ей руку, помогая влезть в душевую. — Теперь даже если бы я очень захотел сказать, что-то против, не смог бы. Колетт вся съежилась, и стиснула зубы, когда кожи коснулись тугие струи. — У меня прохладная вода, погоди, сейчас… — Эго повернул кран-рычажок с красным ободком. — Так лучше? — Угу, — она уткнулась ему в грудь и обвила руками. И именно в это мгновение поняла, что все важные разговоры подождут. Ещё немного. — Можно прибавить слегка… — Сваримся же. — Антуан снова что-то где-то повернул, и на этот раз всё нагревающаяся вода полилась исключительно на её спину. — А сейчас? — Эй! — возмутилась Колетт, вскидывая голову. — Что, обычные душевые кабины так не могут? Тут ещё и подсветка есть, между прочим, — заговорщически прошептал Эго, наклоняясь. — Я, признаться, ни разу не пользовался. Рискнём? — А в космос твоя душевая кабина не летает? — Колетт скептически посмотрела на него. — Нереальных задач я ей пока не ставил, но… — Эго коснулся сенсорной панели, и яркие лампочки погасли, оставляя лишь приятные мерцающие фиолетовым светом фонарики по бокам и под ногами, — тут вполне можно устроить романтическую обстановку… — Только музыки не хватает… — Знал, что ты это скажешь. — Антуан опять улыбнулся и потянулся куда-то через неё. — Так-с, лекции по ресторанному делу, нам вряд ли сейчас будут интересны… а как насчет классической музыки? Фортепиано или скрипка? — Можно, — Колетт оглянулась и увидала ещё одну панель, чуть меньше предыдущей. На ней был изображён плеер с прокруткой, кнопкой «стоп/плей» и списком треков, как на телефоне. — Только теперь здесь ещё кое-чего не хватает… — И чего же? — когда тихая мелодия заполнила пространство, спросил Эго. — Например? — Например, массажного стола… или любой другой горизонтальной поверхности, чтобы лечь и… уснуть… — Колетт зевнула — сказались бессонная ночь и слишком расслабляющая обстановка в данный момент. — Ты знаешь о том, что бывает водный массаж? — Слышал, — ответил Антуан, всё ещё не решаясь обнять её. Тогда Колетт сама сократила расстояние между ними, прижимаясь всем телом и позволяя рукам гулять по его спине. — И я думал, ты… мыться будешь… — А ты постоишь в сторонке, посмотришь? — тут она почувствовала, что Эго кивнул. — Ну, вдруг я скажу, что у меня несколько иная цель? Испугаешься и убежишь? — Если не убегу, не испугаешься? — теплые пальцы Эго осторожно и почти невесомо прошлись по её щекам, затем — спустились на шею, а оттуда — на плечи. — Не испугаюсь. Ну, ты же не Гремлин, чтоб тебе намокать нельзя было… — Колетт заулыбалась, поднимая на него взгляд. — Или я чего-то не знаю? — Кое-чего действительно пока не знаешь. — Антуан на секунду посерьезнел так, что у Тату сердце в пятки едва не скатилось, но затем вернул заданный ею игриво-интимный тон. — Но у нас ещё много времени впереди, не так ли? Она не успела проанализировать, что это было, потому как Эго решил перейти к активным действиям. — …ты хоть знаешь, какие потрясающие у тебя руки… — Колетт не смогла собрать мысли в кучку, как, собственно, всегда и бывало, когда Эго касался её где бы то ни было, — сделаешь мне массаж? — Жаль, но я не массажист, и даже базовых движений не знаю, — голос Антуана рядом с её ухом, бархатный и ласкающий, проникающий внутрь, задевающий там что-то, что описать не получилось бы, едва не свел с ума, и Колетт поняла, что не продержится ещё хоть сколько-нибудь, если он добавит к этому ещё парочку «аргументов». — Но… если ты так просишь — я могу как-нибудь попробовать. Колетт могла только что-то простонать в ответ. Снова и снова. С каждым частым вдохом и ещё более рваным выдохом. С каждым движением пальцев Антуана. Сдерживаться стало невозможно, тем более, когда Эго, пробормотав что-то вроде «до кровати кое-кто, похоже, не дотерпит», приподнял её ногу, закидывая на свою — согнутую в колене, — и затем прижал спиной к запотевшей стенке. Она почувствовала на своих губах губы Антуана вместе с кажущейся сейчас слишком горячей водой. Но вода была очень кстати, потому что в горле давно жутко пересохло, а перед глазами встала дымная пелена. — Антуан… — Колетт уцепилась за его плечи, и обвила свою ногу вокруг его ноги, будто змея, пытаясь вскарабкаться на него, как на дерево. — Я… сейчас… Ни о каком контроле больше речи не идет. За долю секунды до оргазма — непонятно, как всё вообще так вышло, — Эго входит в неё. Несколько сильных толчков, и шум воды, музыка и вообще — абсолютно всё на мгновение пропадает из её восприятия, и даже вода — есть только пульсирующее во всем теле, на кончике каждого пальца, непередаваемое ощущение. Такое приятно-опустошающее, такое, после которого тебе совершенно ничего не надо — только прижаться к чему-нибудь теплому и крепко заснуть. Колетт вздрогнула, когда ощутила жалящий поцелуй в шею, — не иначе как Эго набрался смелости, чтобы оставить ей засос, — и затем её нога, которая была в шаге от того, чтобы дать судорогу от напряжения, оказалась поставлена на пупырчатый коврик, постланный на дно кабинки, видимо, как раз для таких случаев. — Ты как? — она услышала Антуана, но всё ещё не могла ответить. Зато обняла его сильнее и слизала капли воды с плеча, цепляя кожу зубами. Всё же он развил у неё довольно вредную привычку. — Колетт? — …сам как думаешь? — до сих пор выравнивая дыхание, спросила Тату. — Хорошо. Даже слишком… не сплю ли я? — Ущипнуть? — отстраняясь, поинтересовался Эго. — Только если нежно и ласково. — Колетт притянула его к себе, перебирая мокрые пряди волос. — …пора нам влезать, а то сморщимся и будем похожи на… — она не дала ему закончить, прикладывая палец к губам. — Всё-таки хочешь сбежать? Не выйдет, — Колетт провела ладонями по его груди, спускаясь дальше, наблюдая, как резко втянул в себя воздух Эго, едва её пальцы коснулись члена. — Мы не закончили. — Нет? Колетт качнула головой. — Коварные вы существа, женщины… — Антуан посмотрел на неё долгим, будто даже изучающим взглядом. — Не коварнее мужчин, вообще-то, — тут же ответила Колетт. — Сомневаюсь… Тату улыбнулась, привставая на цыпочки, и оставила первый короткий поцелуй чуть выше ключицы. Второй — рядом с маленьким шрамом от пули. Третий — на животе. — Колетт, ты… — Эго дернулся назад, когда она спустилась ещё ниже, задевая губами твердый, горячий ствол. — Нет, стой… я… не думаю, что… Говорить ему о том, что в таких ситуациях не думают, Колетт не стала — она решила, что будет намного лучше, если он почувствует. Однако сбить сопротивление Эго оказалось труднее, чем она себе представляла — дошло едва ли не до того, что он на самом деле собрался выпрыгнуть из душа и рвануть от неё куда подальше. И тогда пришлось брать его наглым штурмом — в прямом и переносном смысле, — но пришлось присосаться, как пиявка, вцепляясь в его бедра и ягодицы, не позволяя вырваться. Чувствуя его длинные пальцы в своих волосах, и заставляющие даже задуматься, кто кого больше контролирует. Колетт почти не поверила тому, что она во второй раз едва различает что-либо вокруг — протяжный стон Антуана стал для неё чем-то осязаемым, выпуклым, тем, к чему можно прикоснуться. Также, как и к нему самому. Прочувствовав каждый импульс на своей коже. — Я тебя не испачкал… — Эго спохватился и обеспокоенно оглядел её, поднимая на ноги. — Извини, если… — Не испачкал, не волнуйся, — проговорила Колетт ему в плечо. — Мы в душе — вода кругом… — Да и мыться мы ведь будем, в конце концов? — губы Эго коснулись её макушки. — Так всё-таки, я потру тебе спинку? — Колетт протянула руку за мягкой мочалкой, висящей на крючке.