С начальством договорились на две недели в конце мая-начале июня. Получается, с двадцать седьмого по девятое. Лиза кричала, что я обязан был выпросить три недели, и все остальные кивали в знак согласия. Я только отмахнулся. Ей работать так приспичило, что хочет аж на три недели половину моих к себе забрать? Не припомню в ней такого ажиотажа раньше. Хотя, ее дело.
И вот пошла первая неделя. Я в пятницу пришел домой и понял, почему я так не хотел брать отпуск.
Так тихо, пусто, одиноко. В это время на работе я отвлекался бытовыми проблемами, ситуациями, а в выходные старался заняться чем угодно, лишь бы отвлечься… от чего? Ну, вот теперь у меня определенно будет время подумать, понять и начать решать свои проблемы. Да уж, компенсация.
Кот спрятался где-то в глубине квартиры. Я не пошел его искать, прибежит на хруст корма, поэтому ели мы с ним в компании друг друга, с разницей лишь в том, что он мечтал стащить что-то из моего ужина, а я же в свою очередь не горел желанием попробовать его пищу.
— Андрей, не убегай, пошли спать.
Я схватил кота и потащил его в спальню. Он сначала сопротивлялся, но потом понял, что никуда не денется и лег своей тушкой мне на руку. Такой теплый, мурлычет, живой, в конце концов…
В понедельник я проснулся по будильнику, который забыл выключить на время отпуска. Проснулся и больше не уснул. Кот посмотрел на меня как на идиота и опустил голову обратно мне на руку. Теперь я не мог двигаться, спасибо. Другой рукой я взял в руки телефон и стал проверять соцсети. Мне написала мама, спросить, как дела, как на работе. Иногда очень приятно, когда люди просто интересуются твоей жизнью, пускай это и мама. Я ответил ей, что все в порядке и сейчас в отпуске. Она предложила приехать к ним, но мне пришлось отказаться, потому что сейчас я явно был не готов к путешествиям. Может, в следующий раз.
На этом наша переписка завершилась, и я пошел проверять заинтересовавшее меня уведомление. У Алины новый пост в Инстаграме. Может, опять рецепты, а может, что интересное. Но нет, тортик. На вид аппетитный. Кажется, я в конец разочаровался в жизни.
Я не удержался и долистал до переписки с Андреем. Она уже так далеко, мы так давно друг другу что-то не писали.
На душе стало как-то тоскливо. Последнее сообщение в конце февраля выглядело просто: «Ок». Он тогда писал, что задержится… а сейчас уже май. Конец мая. Сколько времени прошло, а мы так и словом не обмолвились. Хотя, я сам виноват минимум на пятьдесят процентов. Это же от нас обоих зависит. Но я не знаю, хочет ли он общаться, ведь… а может он так же как и я сейчас сидит на работе и втыкает в экран перед нашей перепиской, он сейчас онлайн.
Эх, мечты.
Я отложил телефон в сторону и минут через пятнадцать таки уснул. Уже часов в десять меня разбудил топчущийся по моей груди кот. Я согнал животину на пол и проснулся окончательно.
Как-то не покидало меня странное чувство обреченности и бренности бытия. То есть, чувствовал я себя в принципе нормально, но на груди как будто появился камень. Не могу я долго один находиться. Надо было соглашаться и, бросив все, паковать кота и ехать к родителям.
Девочки работают, с ними не поболтаешь. Самому на работу тоже не заявиться. Отпуск. Куда податься? В кино сходить? Да там вроде ничего интересного не идет. Просто по городу прогуляться? Ну, на один раз можно, а потом как себя занять? Ладно, разберемся. Для начала вовсе завтрак, потом проблемы.
Но резко обнаружилась проблема с завтраком, за неимением ничего кроме… ничего. Я открыл морозилку, в надежде найти там покупные пельмени на черный день, но нашел там только одинокое шоколадное мороженое.
Да, давно оно тут лежит.
Я открыл упаковку и достал пломбир, покрывшийся инеем из-за долгого лежания в морозилке. Его хоть есть-то еще можно? Вроде как, да.
Я откусил мороженое и у меня заболели зубы. Наверное, поэтому я его и не особо жалую. Но есть нечего, а пока я не поем, я из дома не выйду. И как это я не заметил, что холодильник опустел? Вроде как одна из самых важных составляющих моего бытия.
Я усмехнулся и захлопнул дверь морозилки, из которой веяло холодом. Мой взгляд упал на стикер с адресом на ее дверце.
И вот я стою с мороженым, которое я когда-то купил Инне, смотря на бумажку с ее новым адресом, и вспоминаю о ней. И… о нем тоже вспоминаю. Я помню, как в первый раз обратил внимание на Андрея. Тогда, когда у малой случился срыв. Он казался мне довольно обычным. Я не знал, с чем ему приходится в этой жизни справляться. Нелюбимая жена, развод, забота о дочери, постоянная работа, еще я там влез.
Может, я и не нужен был ему вовсе, и он только рад от меня отдохнуть. Может то, что я считал дружбой, вовсе ей и не было… не стоит надумывать. Надо будет как-нибудь спросить. Когда? Да найдется время… нет, надо писать сейчас!
И снова я приду к тому, что напишу привет и тут же сотру. Это уже не смешно! Это ненормально, когда мозг так реагирует на простую смс. В чем причина такой реакции? Психолог, блин. Позвони Оле тогда уж, она уж точно лучше тебе в этом поможет, чем ты будешь в себе копаться и докопаешься до таких глубин, что потом оттуда и не вылезешь.
Набросал Оле пару строк. Обещала заехать часов в семь. Ну что ж, будем ждать-с…
— Я тебе уже все сказала, — услышал я, как только Оля впорхнула в квартиру.
— Конкретней, я не помню.
— Говорила я тебе, что влюб…
— Чаю?
— А кофе есть?
— Нет, нету.
— Ну и ладно, давай чай. В общем, влюбленный ты, умалишенный. Делать что, не знаешь, вот и мучаешься.
— Да в кого я влюбленный, ты мне объясни, в конце концов!
— А этого я уже не знаю. Мы можем вместе над этим подумать, если ты перечислишь мне своих знакомых и расскажешь мне о них.
Мы сели на кухне, я заварил чай. Кот прибежал на шум и запрыгнул Оле на руки. Та улыбнулась и начала его гладить. Повезло ее мужу с такой прекрасной женой, нечего сказать.
— Как кота зовут?
— Андрей.
— Давать коту человеческое имя? У тебя что-то с ним связано? — Оля очень серьезно на меня посмотрела. Мне аж страшно стало.
— Друга так зовут.
— Рассказывай.
— Подожди, ты думаешь, что я в друга своего втюрился?
— Рассказывай.
— Оль, я натур…
— Рассказывай, чтоб тебя! Развел тут, натурал не натурал! Все люди по природе своей бисексуальны. Нет такого понятия, как гетеро. Поэтому, даже если ты не знаешь, что творится у тебя в голове, то, как в этом могу быть уверена я? Рассказывайте, молодой человек, — Оля изобразила типичную эмоцию школьной учительницы и я рассмеялся.
Если так хочет, то расскажу. Психологи, они такие, сами чокнутые.
— У меня есть друг Андрей. Отец Инны из одной из младших групп…
— Которая уехала? — перебила меня Оля.
— Да, которая уехала. Они вместе уехали очень далеко и не собираются возвращаться.
— Давно дружите?
— Месяцев семь назад примерно начали. Познакомились в сентябре.
— Часто виделись?
— Каждый день практически. Он забирал Инну с танцев и заодно меня домой подвозил, он жил в соседнем доме. Ну… что тебе еще надо? Ему, по-моему, было двадцать семь, он в разводе, у него маленькая дочь… что еще?
— Не знаю, — честно ответила Оля. — А теперь подумай-ка о нем и в этот момент на меня повернись, мне надо лицо твое видеть. Давай-давай, это важно, а то сидишь, уткнувшись взглядом в стол.
Я поднял голову и повернулся в сторону девушки. Постарался припомнить все, что смог по порядку.
Вот я впервые обращаю на него внимание…
Андрей Витальевич, у Инны сегодня случился нервный срыв.
Примите меры, Андрей Витальевич!
Извините, спасибо вам, Максим.
«Я не мог на это смотреть»? Вы серьезно?
Я не могу так. Вы в моем доме все делаете, а я вам ничего за это не предлагаю…
Тогда хотя бы выпейте со мной, раз уж целой бутылкой вы не примете.
Мне кажется, что можно уже на ты, Андрей.
Андрей, я знаю, почему, но мне бы ты мог сам честно признаться.
Когда ты волнуешься, ты все время волосы распускаешь.
Андрей! Я все понимаю, но тут дети.
Там сейчас Алина, и если ты придешь… она может не то подумать. Отдыхай уже.
Мы можем еще посидеть у меня, если ты не закончил, или тебе помочь?
Ты жив? Все в порядке? Боже, как же ты меня напугал.
То есть… ты действительно поедешь?
Мне надо забрать документы на Инну. Мы переезжаем.
Я… тебя…
— Максим, не плачь, все образуется.
— А? — я вынырнул из своих воспоминаний.
Вот она, моя кухня, вот она, Оля, вот он, я, со слезами на щеках. Я отвернулся и потянулся за салфеткой. Мужик, называется.
— Максим?
— Ну что? Что еще ты хочешь мне сказать?
— Хочу сказать? — Оля вздохнула, — хочу сказать, что ты болеешь. Сам не понимаешь, да, никак не отображается и так далее, но ты болен. Любовью болен. Но если ты сам примешь свои чувства, то это превратится в нечто светлое, — она положила руку мне на колено, а я закрыл лицо руками.
— Оля, мне практически двадцать пять, в моем возрасте уже детей в садик отводят. Я не могу. Мне нужна семья, жена, дети. Мне… нельзя, Оль.
— Можно, — очень тихо ответила мне та.
— Нет, Оль, нельзя! Вот ты. Ты вышла замуж, через годик уйдешь в декрет, у тебя все как у людей. Я тоже хочу как у людей! Хочу не бояться смотреть своим родственникам в глаза, работать, просто идти по улице!
— Любовь не соизмеряется уровнем боязни хождения по улице! — Оля подскочила на месте и стукнула ладонью по столу.
— Что я скажу своим родителям, двоюродной сестре, тете? Вот ответь мне.
— Как решишь. Либо как есть, либо как нет, либо никак. Но ты сдохнешь, если не вылечишься в ближайшее время. А выход один, а там уж думай. Наверное, наконец-то, спустя столько лет знакомства с тобой, я все тебе сказала. Давай, я домой пойду, а ты думай, горе луковое. Спасибо за чай.
— Оля, стой! — я схватил ее за руку, когда она уже пошла обуваться.
— Что? — она в шутку закатила глаза и улыбнулась мне.
— Что мне делать? — как-то слишком жалобно спросил я.
— Лечиться, — только ответила та и тихонько ушла.
И я остался наедине со своими мыслями, которые то летали со скоростью пули, то медленно ползали по черепной коробке.
Болею. Влюбился. Одинок. Ненормальный. Семья, жена, дети. Родственники. Сдохнешь… как же все сложно.
На часах было десять вечера, у моих ног терся кот, а я был подавлен и разбит собой же. Меня ждут еще две недели полного одиночества и чего-то страшного, помимо этого.
Не хочу болеть.
