Без цвета

Комнату заполняют цвета, стремительно окрашивая серые стены помещения. Яркими вспышками загораются на разноцветных плакатах, разливаются по окрашенному полу. Находящиеся внутри люди открывают рты, наблюдая, как меняется их внешний вид, смотрят на свои руки, на преобразившуюся одежду, на собеседников, вместе активно обсуждают происходящее. Понемногу привыкая, они начинают двигаться под ритм музыки, улыбаются и подшучивают друг над другом. Несколько человек поднимают руки вверх, отдаваясь мелодии, прикрывают глаза, хоть и собрались ради того, чтобы увидеть мир вне черно-белых рамок. Отдельные личности негодуют от того, что у них забрали мобильные телефоны и пытаются упросить импровизированных охранников вернуть им устройства. Настя наблюдает за людьми, стоя рядом с самодельной сценой, и не может сдержать своей улыбки, как бы не старалась. Они выглядят точно так же, как и она, когда впервые посетила склад. И все же, есть одно разительное отличие между Креслиной и гостями сегодняшнего мероприятия. Они не боятся. Отдаются цветам настолько сильно, как могут. Проживают мгновение, совершенно не задумываясь о последствиях. Открываются перед незнакомыми людьми, разделяя восторг. Коля меняет мелодию на созданную недавно, одну из самых громких из тех, что имеются в их репертуаре. Люди вздрагивают, резко прекращая танцевать, озираются по сторонам на всеобщее замешательство. Разводят руками, не в состоянии ответить на один единственный вопрос: а почему все изменилось? – Всегда любил смотреть на них, когда цвета становятся ярче, - Щербаков возникает ниоткуда, становясь рядом, опирается на сцену, – Такие забавные. – Хочешь сказать, что у тебя была другая реакция? – Настя улыбается, когда Женя машет ей со сцены, совместно с Костылевым прибавляя громкости своей музыке. В своих красных штанах она привлекает куда больше внимания, чем музыкант. – Мне она не помахала, - Миша делает большой глоток из пластмассового стаканчика, напиток в коем определенно имеет высокий градус, – И нет, Настенька, я так не реагировал. – Почему же? – девушка все ещё не смотрит на него, её задача сейчас это следить за людьми, которые вновь начали танцевать, привыкнув к яркому образу мира. – Я никогда его и не видел, - парень опустошает стакан и сминает его в руках, превращая в бесполезный кусок пластика. Кидает в сторону мусорной корзины, но промахивается. – То есть? – Креслина косится на него, ожидая увидеть улыбку на лице или любую другую эмоцию, способную выдать ложь. Ничего. – Это отклонение, эволюция, не знаю что, - вспылив, чеканит Михаил, проговаривая каждую букву, наполняя ядом злости, – Я не способен видеть в цвете, как бы громко твой парень не включал музыку, какие бы оттенки не пытались подобрать. Я не вижу. Просто не вижу. Все серое и ничего не меняется. Даже глаз твоих, о которых трещит Женька, я увидеть не могу. – Прости, - Настя неожиданно чувствует себя виноватой. Поворачивается к нему, но собеседник отводит взгляд в сторону. – Тебе-то чего извиняться, - он ухмыляется и забирает очередной напиток из рук проходившей мимо девушки, подмигивает ей, – Вы не виноваты. – Щербаков, не даст она тебе, по лицу видно, - высокий парень пробирается сквозь прыгающую в такт ритму толпу, держа свой стаканчик поднятым над головой. Отодвигает гостью, чуть приобняв свободной рукой за талию, и направляется к сцене. – Заткнулся бы, - шипит Миша, но все же пожимает протянутую руку. Бывалые эмоции сменяются маской безразличия. Этот человек его не понимает. – Ещё не всех охмурил своей историей? – незнакомец недобро косится на Креслину, отпивает из ярко-красного стаканчика, – Что он тебе говорил? Серый мир, всегда, - его голос наигранно грустный, хотя хорошей актерской игрой это точно не назовешь, – Никаких красок. – Вообще-то да, - Настя чувствует его взгляд на своем теле, хоть и продолжает следить за людьми. Как же противно. Её буквально раздевают глазами. В груди появляется неосознанный страх, девушка старается не обращать на него внимания и полностью сосредоточится на мероприятии. – Сменил бы пластинку, - парень заходится смехом, его руки дрожат, от чего часть спиртного разливается по полу, а часть благополучно оказывается на всех троих. Креслина тяжело вздыхает, отряхивая руки от напитка. Теперь от неё пахнет дешевым вином. – Сменил бы образ жизни, - подкалывает товарища Михаил, но по лицу не пробегает и тени улыбки, – Не хватало ещё, чтобы ты подох к двадцати восьми. Парни заводят свой разговор, более не обращая на Креслину внимания, что несказанно её радует. Она и без того устала возиться с организацией подпольной вечеринки и мысль о надоедливом ухажере ни капли не скрашивала угрюмой картины. А ведь им потом предстоит здесь все разгребать, если конечно хоть кто-то будет стоять на ногах. – Ну что? Вам было достаточно громко? – спрашивает Евгения, заполучив в руки желанный микрофон, который до этого чинил Олег, скрывшись от посторонних глаз в подсобке. Люди дружно выкрикивают «нет» и заходятся беззаботным смехом. «Вот это да. Их действительно не волнует тот риск, которому они добровольно подвергают себя» - думает Анастасия. – Нет? – Женя открывает рот, словно бы изумившись ответу, сияет от счастья, когда толпа просит еще, – Тогда поприветствуйте на этой сцене девушку, от голоса которой мурашки побегут по вашей коже. – Она ни за что не согласится, - перекрикивает подругу Коля, оторвавшись от аппаратуры. Смотрит на Настю и видит подтверждение своих слов. Девушка стоит, замерев от неожиданности, надеется, что это всего лишь плохая шутка, но все же повторяет про себя слова песни. Вроде бы помнит. – А что, если мы её попросим? – рыжеволосая отворачивается от зрителей и подходит к самому краю сцены, становясь напротив Насти. – Даже и не думай, - предостерегающе говорит Креслина, но заразившись её улыбкой, не передает нужного посыла. – Один, два, - Евгения по очереди загибает пальцы на левой руке, которую подняла вверх, – Три! Песню! – кричит она в микрофон, вызывая кратковременную вспышку цвета. – Не пытайся, - отшучивается Анастасия, толпа за её спиной негодует, скандирует протяжное «у», – Я сказала, нет! – девушка обращается больше к гостям, чем к подруге. – Цвета она не боится, а выйти на сцену - да! - кричит кто-то из гостей, но определить кто, не удается. – Ты вообще точно из них? - подает голос еще один человек, сокрытый за спинами остальных. А потом словно бы цепная реакция, как в домино, все начинают задавать вопросы, спорят друг другом, разделившись на два лагеря: тех, кто жаждет услышать Настино пение, и тех, кто просит оставить юную особу в покое. Настя возмущенно вскидывает руки, поворачиваясь обратно к сцене. Женя выглядит немного смущенной, читая в глазах девушки один единственный вопрос: «Ну и что же ты натворила?» – Прости, - говорит Евстегнеева еле слышно и подносит микрофон ко рту, – Нам не удалось её пробить, значит в следующий раз. Неплохой стимул вернуться, не так ли? – А в следующий раз, она снова не согласится, - в этот раз студентка замечает говорящего, невысокий, но подкачанный парень стоит в первом ряду, – Кажется нас наебывают. Креслина не выдерживает, поднимается на сцену так быстро, как только может, боясь передумать. Встает около Жени и протягивает руку, требуя тем самым микрофон. Принимает его с гордым видом и чуть не роняет, когда скользит взглядом по помещению. Так много людей. Такие разные, они просто стоят и смотрят на неё. Настя забывает слова, забывает свое имя, забывает как дышать. Хочется покинуть сцену, спрятаться как Сибитяев в коморке и прождать там до самого конца, а потом выйти и помочь убраться. Но нет, меньше всего ей сейчас хочется упасть в глазах остальных, в глазах Коли. Ему вот не составляет труда находиться так долго перед публикой, говорить с ними, двигаться. «Я смогу» - девушка повторяет это словно мантру, но легче не становится. – Ты уверена? – Коля косится на девушку, начиная играть, машет рукой, от чего люди возбужденно подпрыгивают. – Нет, - Настя нервно улыбается, и теребит пальцами шнур у микрофона, – Но отступать то уже поздно. UMS? – UMS! – кричит Женя, спускаясь со сцены, поправляет черную майку, – Понятия не имею что это, но зная этих ребят, могу сказать, что будет круто. – И что же это будет? – спрашивает парень из первого ряда, который явно не хочет отступать и всячески старается задеть Креслину, привлекая тем самым внимание к собственной персоне. Довольно удачно, стоит отметить. – Увидишь, - подает голос Миша, ранее разговаривавший лишь со своим другом, – Тебе понравится, и остальным тоже. Он поднимает правую бровь вверх и отпивает из очередного стаканчика, давая понять, что более рассказывать не собирается. Парень затыкается, нервно цокая языком, видимо, не ожидал, что его смогут поставить на место. Стоило Нику включить музыку, как все в помещении притихают. Гости стоят, устремив взгляд на сцену, и активно шарят по карманам, позабыв, что сдали телефоны при входе. Все действительно меняется, когда Настя начинает петь. Такого не ожидали даже бывалые посетители подобного рода мероприятий. – Protect me, protect me, - Настя двигается, закрыв глаза, выступление дается ей намного легче, чем ожидалось, – Under my skin. – Вот черт, - друг Щербакова щурится, наблюдая за девушкой на сцене, все цвета в комнате одновременно становятся в разы ярче, – Это вообще как? – Она и не такое может, - ухмыляется Женя, начиная подпевать и хлопать в ладоши. Некоторые следуют её примеру и теперь тоже аплодируют, игнорируя дискомфорт, вызванный цветом. – My heart races, - от вокала девушки цвета приобретают кислотный оттенок, настолько непривычный, что даже Коля надевает солнцезащитные очки, чтобы попадать по кнопкам, – Under my skin. Когда Анастасия открывает глаза, часто вдыхая, краски угасают, неравномерно исчезают с плакатов, пятнами сходят с одежды. Люди так и стоят, открыв рты, не в состоянии переварить то, что только что испытали. А потом они ликуют, активно выкрикивая слова поддержки, поднимают руки вверх и хлопают. Выражают свои эмоции как могут. Чуть помедлив, девушка начинает спускаться со сцены, попутно передавая микрофон подошедшей Жене. Настю трясет от переполнявших чувств. Она так рада, что людям понравилось, что она смогла внести свой вклад в то, чем занимаются ребята, а с другой стороны она никогда не выступала перед таким количеством людей, каждый из которых мог запомнить её лицо и сдать правоохранительным органам, оказавшись предателем. – А теперь вам было достаточно громко? – смеется Евстегнеева, протирая рукой слезящиеся глаза, – Да? Мы рады. Люди начинают аплодировать еще громче, перекрикивая говорящую. Казалось, что все здесь потеряли ход времени, или просто не хотели обращать на него внимание. А времени на это было все равно, как и полицейским, которые бродили по улицам после одиннадцати часов, вылавливая тех, кто нарушил комендантский час. Еще одно правило в копилке глупых запретов. – И, к сожалению, нам придется попрощаться, - последние слова тонут в шуме отрицательных возгласов, – Таковы правила, - она поджимает губы и отворачивается от зрителей, которые не сводят с неё пытливого взгляда. – Всем пока, - говорит Костылев, выключая музыку, возвращая вещам их серые маски, – Выход вон там, - он показывает рукой на серую дверь, рядом с которой уже начинает скапливаться очередь из желающих заполучить свои смартфоны обратно. Кажется, его тоже расстраивает неизбежный конец подпольной вечеринки, или же факт того, что ему придется вместе с остальными убирать её последствия. Настя вытирает свободной рукой пот со лба, в очередной раз, нагибаясь, чтобы поднять бычок от сигареты. И как это они не уследили за стольким количеством курящих? Видимо не очень старались. Креслина закатывает глаза, обнаружив еще мусор рядом с небольшим диванчиком, который ребята спешно придвинули к другому такому же за несколько минут до начала. «Свиньи» - думает девушка, выметая из-под мебели упаковки от чипс старым веником, что был взят из дома. Спина начинает ныть от такой нагрузки за весь день. Оторвавшись от уборки, русоволосая смотрит на наручные часы. 22:23. – Жень, когда там у тебя отходит последний автобус? – находившаяся в другом конце помещения Евгения неожиданно вскидывает голову. Сводит брови, вспоминая расписание необходимого маршрута. – В тридцать минут, вроде как. Тут идти минуты четыре, наверное. Да, Олеж? – парень согласно кивает, продолжая складывать аппаратуру в коробки, – А сколько сейчас? – Уже двадцать четыре, - кричит Настя, направляясь с веником в сторону подсобки. Отмечает про себя, что Миша свалил позаимствованный из неё инвентарь в кучу и ушел, не выполнив работу как положено, – Щербаков, блин. – Вот чёрт! – рыжеволосая роняет швабру, спешно начиная искать свою куртку в груде вещей. Бормочет что-то себе под нос, кидая толстовку Сибитяеву, – Шевелись, если не хочешь чтобы мы опоздали! Пара буквально выбегает из помещения, на ходу выкрикивая нечто отдаленно напоминающее «пока». Дверь за ними со скрипом захлопывается, сегодняшний день явно не пошел на пользу, впустив в комнату холодный воздух. «Разгребать придется вдвоем» - печально думает Анастасия, подходя к брошенной швабре. Кто вообще придумал мыть пол после вечеринки, когда его здесь вообще никогда не мыли? – Иди, я сам закончу, - Коля с большой коробкой в руках пытается открыть дверь ногой, но выходит у него так себе. – Да ладно, думаю, все равно успеем. Если что поеду на такси, - девушка придерживает дверь, выпуская его. – А потом она жалуется, что бедный студент, - Костылев смеется, скрываясь во мраке Московской ночи. Недалеко от здания припаркован старый жигуль, на котором сюда все и привезли. Вот только единственный водитель, а точнее друг Жени, кажется, позабыл, что это все ещё и увезти нужно. Потому что след его простыл на середине вечера и теперь вся самая важная аппаратура, добротно упакованная, лежит в багажнике и на задних сиденьях, дожидаясь его возвращения. Ник отправляет ему сообщение, но ответа так и не приходит. – Он куда-то слинял, - Костылев врывается в комнату, с силой захлопывая за собой дверь, – Позвони Жене, пусть она что-нибудь сделает. В конце концов, это её проверенный человек. Креслина прекращает мыть пол, и, сняв толстые резиновые перчатки, так удачно одолженные из запасов местных уборщиц, принимается выискивать в контактах номер подруги. Поправляет выбившуюся прядь за ухо и морщит нос. К дешевому алкоголю прибавился и запах моющего средства. Отвратительное сочетание. – Да, Насть, - голос Евгении едва слышен, – Мы уже едем домой, - девушка на том конце провода зевает, – Что ты хотела? – Тот парень, который привез сюда вещи, его нет. Машина на месте, - Креслина меряет шагами помещение, попутно поправляя картины на стенах, что чуть покосились от сегодняшнего мероприятия. – Странно, - Женя замолкает, обдумывая ситуацию, – Может он просто отошел? Это на него не похоже. – Мы давно ждем. На сообщения он не отвечает, Коля уже писал, - Настя устремляет взгляд на настенные часы, которые показывают без пятнадцати одиннадцать. Домой придется ехать на такси. – Олег, наша остановка, - слышится, как молодые люди покидают общественный транспорт, – Сейчас, только добегу до дома, и позвоню ему. Подождите немного. – Хорошо, - говорит Креслина, уже после того, как звонок прекращается, – Сказали, еще подождать. – Зашибись просто, - нервно бросает Николай, принимаясь складывать вещи в очередную коробку. Сообщение приходит, когда Настя закрывает подсобку на ключ, предварительно сложив туда все, что позаимствовала. «Я дозвонилась до него. Он не сможет забрать аппаратуру, там какая-то сложная ситуация». – У нас сейчас сложная ситуация, а не у него, - гневно высказывается девушка и пинает близстоящий диванчик, а после садиться на него и устало потирает глаза. – Он не приедет, - констатирует Коля, спускаясь со сцены, где закончил разбирать аппаратуру, – Можешь вызывать такси, я остаюсь тут. – Я тоже, - Настя откидывается на спинку дивана, скрестив руки на груди, всем своим видом показывая, что никому не удастся оспорить её решение. – Как хочешь, - парень вскидывает руки вверх, не желая спорить с подругой, и направляется в противоположную от неё сторону, туда, где сложены их вещи, – Родителей предупредить не забудь. «Переночую у Оксаны, завтра с утра буду дома. Целую» – Уже, - Креслина благодарно принимает от Ника свой рюкзак и принимается выуживать из него одну за другой вещи, выискивая расческу, – А ты? – Мама уже привыкла, что меня часто нет дома, - загадочно говорит Коля, наблюдая за действиями девушки, – Все равно ругаться не будет. Уверена, что не хочешь домой? – Уверена, - отвечает Настя, стягивая резинку и распуская «конский» хвост. Холодно. Это первое, что приходит в голову Креслиной, когда она открывает глаза. На экране смартфона яркими цифрами высвечивается два часа ночи. Девушка оглядывается по сторонам, пытаясь понять, где находится. Все темное, много диванов, парочка столиков у стены, жалюзи на окнах, рядом с ней коробки. И Коля, который спит в паре метров от неё на черном диване. Ежась от необъяснимого холода, девушка подходит к нему и снимает очки, что норовили упасть на пол в любой момент. Костылев что-то бормочет во сне, хмурит брови, а потом неожиданно улыбается, переворачиваясь на другой бок. Настя гладит его волосы и, не рискнув включить свет, пытается найти источник холода, из-за которого в помещении понизилась температура. И она замечает чуть приоткрытую дверь, через которую несколько часов назад выходили веселые гости. После того, как пару раз натыкается в темноте на мебель, не выдерживает и включает фонарик в телефоне, на ходу накидывая на озябшие плечи куртку. Настя плотно прижимает дверь и возвращается на свое место, но сон никак не идет. Когда цифры на экране сменяются на четыре часа утра, а Анастасия так и не смыкает глаз, она идет в подсобку, прихватив с собой блокнот и ручку из рюкзака. Зажигает лампочку в потолке, единственный источник света на все помещение. Находит табуретку и пододвигает её ближе к свету. «Лучше бы я пошла спать» - думает Креслина, перечеркивая очередную строчку. Слишком глупые слова, для такого важного текста. Она вырывает исписанные листы, не удосужившись смять их, и бросает на пол, тут же наступая ногой. Не важно. Настя отчаянно выводит буквы, делает подчерк более разборчивым. Но зачем? Все её тексты, кроме тех немногих о которых знают друзья, так и хранятся на клетчатых страницах, прикрытые серой обложкой. Показать их кому-то? Нет, слишком личные. В них лишь её жизнь и её боль. Девушка громко топает, не сумев подобрать подходящее выражение, на её русые волосы падает посеревшая от времени штукатурка. Креслина мотает головой и теряет ту единственную нить своих мыслей, благодаря которой в груди горело желание писать. Лампа над головой мигает, скрывая на секунды во тьме неготовое творение. Насте не нравится, то что она написала. Песни Жени выглядят лучше, звучат лучше в любом исполнении. Да, от них так ярко не загораются цвета, но есть и другая магия. Когда музыка проходит сквозь тело, зажигая каждую клеточку внутри, когда не черно-белый мир становится неважным, потому что есть только этот момент и эта мелодия. Нет. Настя захлопывает блокнот, вставляя ручку в выпирающие пружины. Лениво толкает табуретку к стене и выходит, не глядя, щелкнув выключателем. – Ты где была? – Ник потирает глаза, сидя на диване. Зевает, прикрыв кулаком рот и медленно потягивается, от чего черная футболка задирается, обнажая живот. – Уснуть не могла, - студентка плюхается на диванчик, откладывая потрепанную записную книжку в сторону, – Решила посидеть в подсобке. – Такое себе занятие, - Костылев поднимается, запуская руку в растрепанные волосы, тщетно пытается уложить челку пальцами, но она лишь сильнее пушиться, падая на глаза. И он не собирается стричься, потому что это его стиль. Вихрь в волосах такая же неотъемлемая часть его образа, как несколько рубашек, как очки не самой подходящей формы, которые ужасно смотрятся на остальных, как его взгляд, когда он на спор пытается вычислить цвет без помощи музыки. Как его улыбка, когда он видит её, держит за руку, провожая до самого подъезда, а потом стоит под окнами, чтобы Настя, выглянув с балкона, помахала ему на прощание. – Эй, - Коля щелкает пальцами у неё перед носом, незаметно подсев на диванчик, – Почему ты улыбаешься? Или четыре утра это твое самое любимое время? – шутит парень, все еще не отойдя от сна. – Просто, вспомнила кое-что, - Креслина двигает рукой, от чего блокнот соскальзывает с гладкой обивки и падает на пол, раскрываясь на самой ненужной странице, – Я сама! – она нагибается, тянется за ним, но парень опережает. – Ты не говорила, что написала что-то еще, - Костылев держит ежедневник на вытянутой руке, так как девушка не оставляет попыток получить назад свою вещь. Он сводит брови к переносице, скользя взглядом по черным строчкам. – Это черновик, - шепчет Настя, все же сумев прочитать пару предложений. Определенно не лучший момент читать подобное, особенно когда все такое недоработанное, неразборчивое и неправильное.

Между ночью и днём только небо Я уже совершено раздета От всего, что я вижу – я слепну Покажи мне, какого ты цвета Я целую твои слёзы, для меня они вода Я дышу твоей печалью – это воздух для меня. От тоски не угасая, синим пламенем горю Плоть зубами раздирая, вытесняю пустоту.

Щеки Анастасии сереют, пока парень читает текст. Она непрерывно наблюдает за ним и желание сжечь эту страницу, точно также как она сожгла остальные неудавшиеся задумки, становится все сильнее. Ему не нравится. Определенно не нравится, иначе бы он не молчал, не косился на неё, сохраняя бесстрастную маску на своем лице. По коже бегут мурашки, когда сомнения пожирают девушку изнутри. «Все ещё такая же, как и вы» - думает Настя, когда парень, наконец, закрывает блокнот. Помещение, которое совсем недавно сотрясалось от оглушительных ритмов, погружается в тишину, что нарушает лишь размерное тиканье настенных часов, отсчитывающих минуты до восхода долгожданного солнца. Креслина вжимается в спинку дивана, искренне желая стать невидимой, потому что он смотрит на неё взглядом полным недоумения и чего-то еще. Что это? Гордость? «Не может быть» - одергивает себя девушка, пытаясь понять его эмоции. Гордиться в этой неразборчивой писанине точно не чем. – Это самый лучший текст, - Настя открывает рот, чтобы в очередной раз сказать, что он не готов до конца, – Который я когда-либо видел. – Есть тексты намного лучше, - девушка все же забирает блокнот обратно, надежно пряча среди отделов рюкзака, – Есть тексты намного громче. – И они рядом не стоят с ним, - Коля кивает на рюкзак, – Если, конечно, ты не написала еще чего-то подобного. «Написала, но не расскажу. Ты и так прочел достаточно». Достаточно, чтобы понять, что большая часть этих песен не подходит под их оглушительную концепцию. Настя не верит его словам, отводит взгляд, когда Костылев берет её за руку. Он точно врет ей, не краснея. Иначе быть и не может. – Знаешь, - парень смотрит куда-то в стену, почти не моргает, погрузившись в мысли, – Может это как раз то, что нам и надо? – все ещё не поворачивается. – То есть? – Настя сжимает его ладонь и встречается с ним взглядом. – Ты пишешь песни, я делаю громкую музыку, но точно также делают и остальные, - он снимает очки, потирая глаза. Объяснять то, чего сам не понимаешь чрезвычайно сложно, – Мы вырываемся за одни рамки и тут же загоняем себя в другие. Понимаешь? – Понимаю. Креслина действительно его понимает. Что есть они? Группа бунтующих в Москве. Точно такая же есть и в других городах, они это знают. Что есть их действия? Подпольные вечеринки, которые потом месяцами не сходят с уст заинтересованных горожан, но все так же остаются для большинства тайной. Да, такие тоже существуют, в иных помещения и с иными людьми. Что есть их творчество? Расклеенные на стенах яркие плакаты и самый громкий звук, от последствий которого, скорее всего можно ослепнуть. У кого-то есть и это. Факт остается фактом. Они не уникальные, они следуют цветному шаблону, отбросив черно-белый, но все ещё идут по прямой, не сворачивая и на шаг с дозволенного. Но это же неправильно. Они не берут от ситуации все. Лишь ту часть, которая, по их мнению, соответствует стандарту. И совершенно забывают про оставшиеся куски пазла, отбрасывают их в сторону, сконцентрировавшись на одном. Яркость, вот что их заботит. Как можно ярче – неписанный устав сопротивляющихся. Но, быть может это не единственное, на что способна музыка. И никто не дает шанс более тихому звучанию. Оно невыгодно. И именно оно является тем, что больше всего интересует девушку, которая замечает, какими приятными и насыщенными становятся цвета, стоит ей запеть чуть тише привычного. И теперь Настя нашла своего единомышленника в человеке, который, казалось, не должен был разделить её идеи. – И что ты предлагаешь? – студентка пододвигается поближе, – Бросить их? – Нет, - Коля смеется, возвращая очки на прежнее место, – Ты при всем желании не отделаешься от Жени. – Это точно, - собеседница смеется, устремив взгляд на восходящее за окном серое солнце, – Что тогда? – Предложить им нашу идею, - телефон в его кармане тихо вибрирует, – Но не участие в ней, - долю секунды смотрит на экран, – Это будет наш с тобой проект вне рамок того, что мы обычно делаем. – Думаешь, они одобрят? – девушка переводит взгляд с светила на чужой смартфон, но не разбирает мелкий текст. Пожимает плечами, возвращаясь к прежнему занятию и чувствует, как парень поднимается с диванчика. – Сейчас и спросим, - он торопливо закидывает вещи в рюкзак, попутно набирая сообщения, – Нужно ехать на склад. Там что-то важное. Настю всю трясет, когда они выходят на нужной остановке, но вовсе не от холода. Ей настолько страшно, что она с трудом удерживает порученные ей коробки, и спешно перебирает ногами, пересекая позеленевшую площадку перед складом. Костылев не разговаривает, несет всю аппаратуру и внимательно всматривается в серое здание. На месте, стоит, невредимое и все также возвышается на фоне остальных строений. Значит причина их экстренного прибытия не в нем, что-то важное происходит внутри. Девушке очень хочется, чтобы те сообщения оказались глупой шуткой, предлогом провести время вместе в их тайном убежище. Конечно, тогда она обидится, разозлится, не будет ни с кем говорить на протяжении тридцати минут. И все же это лучше, чем все, что она уже успела себе представить. Коля аккуратно ставит коробки, подойдя к одному из многочисленных входов. Подниматься по лестнице с таким грузом не вариант. Он трижды поворачивает дверную ручку, выстукивает тайный код, вот только никто не открывает. – Может, вы уже впустите нас? – его голос более напоминает рык, чем человеческую речь, уровень стресса с которым пришлось столкнуться за последний час, дает о себе знать, вырываясь непристойными фразами в чужой адрес, – Мы неслись сюда с этой ебанной херней, чтобы вы там медлили? – Не кричи, - шипит Настя, озираясь по сторонам, насколько позволяет ноша на её руках. – Буду! – огрызается парень, в конец потеряв самообладание. Анастасия решает больше не заводить разговор, пока он находится в таком состоянии. – Коль, это вы? – из-за двери раздается взволнованный Женин голос, она не открывает дверь, дожидаясь ответа с обратной её стороны. Присылает девушке сообщение, но та не может его прочитать. – Евстегнеева, блять, а кто еще? Или вы ждете гостей? – Костылев разом поднимает все коробки, в очередной раз, чертыхаясь, когда слышит, как отпираются замки. – Быстрее, - обычно сероватое лицо Жени сейчас выглядит слишком белым, она быстро петляет по коридорам, на ходу рассказывая о произошедшем, но никто не поспевает за её речью. Отдельные слова уже составляют не самую лучшую картину. – Можешь объяснить еще раз и нормально? – устало говорит Настя, последняя заходя в комнату. И все становится понятно без слов. Что-то действительно серьезное случилось. Потому что Олег торопливо снимает с диванов и кресла цветные чехлы, возвращая им первоначальный черно-белый облик. Плакаты на стенах, которые так любила девушка сменились следами от скотча на серых, местами отклеившихся, обоях. Миша, докуривая сигарету, срывает разрисованные красками листы, складывая их неровными стопками в соответствии с тем порядком, в котором они висели. – Нас обнаружили и скоро приедут, - подруга скидывает блокноты в большие пластиковые контейнера, закрыв их прозрачные стенки старыми газетами, – Зря вы, кстати, принесли аппаратуру сюда. – А ты бы еще непонятнее им написала! – бросает Щербаков, скидывая пепел с сигареты на пол, и принимается за очередной ряд, трепетно открепляя чужие работы, – Видел я твое сообщение, не возражай. Тут даже я бы приперся с вещами. – А как я еще должна написать? – вскрикивает Женя из коридора, куда унесла заполненный контейнер, чтобы спрятать в одном из незанятых помещений, – Коль, нас тут выследили менты и скоро приедут, можешь пиццу захватить, чтобы умирать нескучно было. – Никто сегодня не умрет, - уверенно заверяет Коля сквозь плотно сжатые зубы и скрывается за дверью, подыскивая подходящее место для аппаратуры. – Будем на это надеяться, - Сибитяев заканчивает с креслом и скидывает чехлы от мебели в большой черный пакет, – Насть, может, ты тоже чем-нибудь займешься, а не будешь стоять как истукан, надеясь, что все проблемы решаться по щелчку пальцев? Это так не работает. Креслина чувствует, как к щекам приливает кровь. Ставит коробки на пол и подходит к рабочему месту. Один за другим выдергивает черные провода, пытаясь унять дрожь в руках. Тщетно. – Как вы вообще узнали? – Костылев заходит в комнату, чуть не спотыкаясь на, оставленной на полу, коробке, смотрит на Настю, которая разбирает аппаратуру в противоположной стороне комнаты. Закатывает глаза, встретившись с гневным взглядом Олега, предназначавшимся для девушки. – Тот парень, который привез нас, - голос Жени начинает срываться, а на глазах выступают слезы, которые девушка не убирает. Она шмыгает носом, подходя к Креслиной и начиная помогать ей, – Его повязали ночью, прямо во время концерта. – И он нас спалил, крыса, - темноволосый активно срывает оставшиеся плакаты, не удосуживаясь нормально открепить их. Разрывает почти пополам и откидывает в близстоящую урну. – Не смей говорить о нем так! – Настя касается плеча подруги, когда та начинает плакать, закрыв лицо руками, прижимает её к себе, – А если они пытали его? Мы все знаем, какие там методы! А вдруг он мертв? Он не написал ничего с ночи. Женя истошно кричит, от чего ещё не спрятанные вещи, загораются красками. Доля секунды и все затухает. – Ты можешь прекратить орать, истеричка? – неожиданно заходится Сибитяев, покончив с плакатами. Вываливает содержимое урны в черный пакет и завязывает на нем тугой узел, – Тут у всех проблемы! – Ну, так давайте решать её! – в один голос кричат Миша с Колей, не сговариваясь. Щербаков закидывает пакеты с вещами на плечо и активно печатает что-то в своем сером телефоне, замирает в дверном проеме, дожидаясь ответа. А потом он становится ненужным. Свет гаснет, погружая черно-белое помещение во мрак, хоть никто и не касался выключателей. Малая надежда на выбитые пробки затухает вместе с прекратившим свою работу кондиционером, питаемым генератором с улицы. Кто-то снаружи обесточил здание. Любимое всей душой место в одночасье становится их будущей могилой. Настя чувствует себя зверем, загнанным в угол. Он прячется в своей норе, запуганный до смерти, и уже не надеется на счастливый исход. Сидит, не двигаясь, пока люди поджигают сухие ветки перед норой, громко смеясь над своей задумкой. А он умирает, задыхаясь от едкого дыма. И, наверное, надо бы что-то сказать. Что-то подбадривающее, про то, что все будет хорошо и свет лишь неудачное совпадение, а не показатель скорого конца. Что все еще образумится, они успеют собрать вещи и уехать раньше, чем приедут силовики. Но никто не произносит ни слова, потому что все итак знают, что это ложь. Женя перестает плакать и включает неяркий фонарик на своем телефоне, пытаясь разглядеть хоть что-то. Светит на Олега, что стоит, сжав руками голову, и часто дышит через рот, словно рыба, выброшенная на берег. Он шепчет что-то, издали напоминающее молитву, и отводит взгляд в сторону, встретившись с Настей глазами. Один за другим, ребята включают фонарики, но так и не двигаются с места, не в силах совладать с ситуацией. Воздух темного помещения насквозь пропитан страхом, он чувствуется в каждом углу, каждой вещи, каждом вдохе. Сковывает тело незримыми цепями, заставляя задыхаться в припадке, расцарапывать до крови щеки, чтобы хоть как-то отвлечь себя. – Почему ничего не происходит? – Олег едва шевелит потемневшими губами, наконец, повернувшись в их сторону. Сжимает в руках разрисованный лист бумаги, некогда висевший на стене, – Если они выключили свет, то зачем ждут? «Играют» - Настя не произносит это вслух, понимая, что усугубит положение. Зачем говорить правду, которая итак известна всем, но никто просто не признается. Не произноси этого вслух, и тогда оно не станет реальным, не так ли? – Может, - от уверенного голоса Миши остается только воспоминание, он раз за разом набирает сообщение, но ничего не отправляет, опасаясь, что сигнал отследят, – Они не знают, где мы и обесточили весь район? Настя медленно подходит к окну и, точь-в-точь как во сне, отодвигает занавеску, готовая увидеть на своей груди красные точки. Пусто. Никто не стоит под окнами. Она обводит взглядом окрестности, удрученно подмечая, что электричества нет только у них. – В соседнем доме свет есть, - констатирует Креслина и, обернувшись, ловит на себе Колин взгляд, полный страха. – Отойди от туда, - он чеканит каждое слово, не разжимая челюстей. Непрерывно следит за каждым шагом девушки, когда она медленно возвращается в центр комнаты и падает в его объятия. – Прости, - Настя утыкается носом в его шею, вдыхая такой родной запах, пытаясь запомнить этот момент навсегда, чтобы он отпечатался в памяти, словно штамп. – Никогда, - Костылев приподнимает её подбородок, заставляя смотреть в свои серые глаза, страх в которых сменился печалью, – Никогда не смей так делать. – Вы тут вообще-то не одни, - напоминает Сибитяев, с предельной осторожностью занавешивая окно, – Не всем хочется наблюдать за вашими телячьими нежностями. Кольца, на которых держалась тяжелая материя, не выдерживают его напора, срываются с карниза, и падают на пол, раскалываясь сотнями серебристых частей. Он ругается, обвиняя в своем промахе девушку, и проходится по шторам, оставляя следы от ботинок. Креслина пропускает его слова мимо ушей, крепче прижимаясь к любимому. Прямо сейчас это не столь важно. – И что нам делать? – Евстегнеева пересаживается на другой диван, оказываясь рядом с Мишей, кладет голову ему на плечо, хоть тот никак и не реагирует, не сводя глаз со смартфона, – Просто ждать? – Можно, конечно, попробовать выйти, - Щербаков потирает виски, отложив устройство в сторону, обращается сразу ко всем, – Но это будет рискованно, - он смотрит на Женю, что вытирает слезы рукавом черной рубашки, – Не только для нас. – Для кого еще? – Коля берет студентку за руку и ведет на соседний диван, как только ноги начинают болеть, светит фонарем в сторону остальных, – В чем твой план? – Я мог бы, - парень закрывает глаза, пробуя правильно сформулировать свои мысли, – Я мог бы попросить одного человека. –Исключено, - отрезает Настя, выпуская руку Костылева из своей, и скрещивая их на груди. Поза, говорящая сама за себя, – Не хватало приплетать сюда еще кого-то. – Дослушай хотя бы, - упрекает Олег, устраиваясь в кресле, положив ногу на ногу, он так и не выпускает серую бумагу из рук, – Потом будешь возмущаться, сколько влезет, у нас же так много времени. – И ты тратишь его на пустую болтовню, - Миша вновь берет телефон в руки, но не спешит набирать что либо, движет пальцем по экрану, скорее всего перечитывая старую переписку, – Один мой знакомый, тот еще идиот, он, кстати, был на вчерашней вечеринке, Насть, ты его видела. И она уже готова взять свои слова обратно. Да, это неправильно, эгоистично и низко, но почему-то за жизнь этого индивида девушка совершенно не переживает. Дуракам везет, как говорится. В голове всплывает воспоминание, как он пытался подкатить к каждой гостье рокового мероприятия, радовало одно: все его попытки были безнадежны. – Он, в принципе, может проехать мимо склада на своей машине и посмотреть, где же наши дорогие гости, - что приходят без приглашения, – Единственное, как бы они не отследили из какой части склада звонок. – Идея очень даже хорошая, - соглашается Коля, положив локти на колени и чуть поддавшись вперед, – Но как же нам позвонить? Из другой части? – Вам нужно место, с самым слабым сигналом, - подает голос Женя, а после поясняет, – Можно говорить, направляясь к нему, а потом просто оставить телефон там. – Тогда нам нужен другой, - глаза Щербакова мечутся по экрану, выбирая нужного абонента, – Здесь все самые важные контакты. Если все пойдет как надо, то чертовски глупо оставлять его там. – Бери мой, - Креслина передает свой телефон, предварительно убрав блокировку с экрана, – Там все равно нет ничего такого важного. И что это за место, где не ловит сеть? –Холодильная камера на первом этаже в восточной части, - все устремляют на Олега удивленный взгляд, не ожидая, что он настолько хорошо осведомлен о складе, – Я могу начертить план. Настя снова нервничает, меряя комнату шагами, и подсвечивая себе дорогу одолженным телефоном. Они ушли достаточно давно, как ей кажется. Устремляет луч фонаря на часы. Три минуты. Прошло всего лишь три минуты, а по ощущениям вечность. Вечность полная мучительного ожидания, которое не скрашивают разговоры подруги. Настя останавливается и быстро, пока Олег с Женей, отвлеклись на обсуждение плана, подходит к окну. И снова совершенно пустой двор. Девушка уже не знает, радоваться ей, или нет. – И, если все сложится удачно, выходим с разных сторон и уносим ноги так быстро, как только можем, - до находящихся в помещении доносятся обрывки чужого разговора. Креслина не сдерживает улыбки, узнав его голос. Парни появляются в помещении и возвращаются на свои места. Молчат, дожидаясь, когда же их спросят, самодовольно улыбаются друг другу, потирая ладони. – Да не тяните вы уже, - не выдерживает Евстегнеева, прекратив разговаривать с другом, – Настя же не зря пожертвовала своим телефоном. – Он уже выехал, - гордо произносит Щербаков, откинувшись на спинку дивана. Улыбается во все тридцать два зуба, словно Чеширский кот. Да, он очень доволен собой, по-другому и не скажешь. – И как же мы узнаем, увидел он или нет? – спрашивает Олег, неожиданно найдя брешь в столь идеальном плане, – Не будет же он тебе звонить? – Черт! – парень с силой бьёт себя по лицу, шипя ругательства, – Блять, как мы смогли про это забыть. Этот придурок напишет на тот номер. – Значит, - Настя старается говорить как можно увереннее, тщательно скрывая дрожь в голосе, – Кто-то должен быть там, чтобы узнать его ответ, - она негласно выдвигает свою кандидатуру, не принимая никаких возражений. Креслина не помнит, чтобы хоть раз оказывалась в этой части склада, а может это просто побочный эффект отсутствия света и неумолимо разряжающегося телефона, фонарик которого, что был признан самым ярким, теперь уже теряет свой титул. Девушка сверяется с импровизированной картой, не решаясь свернуть направо, потому что темнота в самом конце коридора, казалось, скрывала кого-то. Облегченно выдыхает, понимая, что ей в другую сторону. Спешно пересекает помещение за помещением, все же всматриваясь в каждый угол, и доходит до лестницы. Каждый её шаг сопровождается отвратительно громким звуком, хоть она и ступает на цыпочках, не задевая тяжелой подошвой металл лестницы. Тишину в коридоре нарушают звуки Настиного сбивчивого дыхания. Блеклый фонарь освещает каждую табличку, мимо которой проходит девушка. Номера комнат, пожарный выход, ни слова, про морозильные камеры. И только заметно понижающаяся температура подсказывает верное направление. Креслина сворачивает карту несколько раз и прячет её в задний карман. Нужная камера находится в самом конце корпуса. Окруженная с двух сторон подобными, она хранит в себе давно просроченные продукты, покрытые льдом. Не отпирается при слабых попытках девушки, хотя без электричества её замок не работает. Старая, еще с советских времен, она по размеру ничем не уступает Настиной комнате. Точно такая же серая. Креслина по привычке касается выключателя, все же сумев проникнуть внутрь. Здесь ещё темнее чем снаружи. Пальцы немеют сразу же, как она принимается выискивать свой телефон, среди коробок, что рядами стоят на полках и полу. В правой части огромного холодильника что-то дребезжит, словно порываясь вырваться из мрака. Это аварийный генератор дожидается подачи электричества, притаившись в темноте и норовя вот-вот отключиться. Студентка перебарывает желание набрать себе, перестав чувствовать пальцы на ногах. На полу, среди упаковок от круп, которые не без боли в закоченевших конечностях удалось передвинуть, лежат мышиные трупики. Замерзшие, они скорчились, пытаясь согреться, не закрыли свои крохотные глазки, устремив взгляд в бесконечность. Черные ресницы становятся белоснежно белыми, как в сказке, от покрывшего их инея. Креслину это совершенно не радует, попытки согреться одна за другой оказываются безуспешными, и она уже хочет выйти наружу, прийти в себя там и снова вернуться на поиски, когда слышит звук входящего сообщения. Телефон лежит на верхней полке, прикрытый пачкой замороженных овощей. Не реагирует на Настины прикосновения с первого раза. Девушка дует на руки и пробует снова. Роняет устройство на пол, когда читает ответ. Одно сообщение вместо тысячи слов. «Они здесь. Со всех сторон, караулят у выходов». В ловушке. Осознание душит, заставляя схватиться за холодную полку. Подушечки пальцев пронзает острая боль, ещё немного, и будет обморожение. Насте все равно. Отсюда итак не выйти живыми, а если и выйдешь, то точно пожалеешь, что не умер внутри. Перед мысленным взором каруселью проносятся картинки, кадры из документальных фильмов или новостей. Люди, еще не мертвые, но уже не живые. Последствия бунта, а точнее то, как от них избавляются. Обезумевшие, они бродят по своим тесным камерам, то и дело бормоча что-то себе под нос, стучат по стенам, но не получают необходимого звука. Побитые, сплошь покрытые гематомами, они не отказываются от своих слов, не бросают идеи. А потом черный экран с белым текстом. Имя, дата рождения, дата смерти и клеймо протестующего, выжженное на коже. Людям показывают подобное каждую неделю на главных федеральных каналах, как предупреждение, чтобы никогда не забывали, что нужно платить за свои действия. В камеру кто-то заходит, с грохотом закрывая за собой дверь. Тяжело шагает в темноте, уверенно пересекая помещение. Настя светит в сторону входа, но не замечает никого. А кто-то так и продолжает приближаться, невидимый во тьме, юрко ускользая от фонарика. – Кто здесь? – девушка подбирает свой разбитый телефон с пола, тщетно пытаясь включить его, – Коля? Креслина замирает, охваченная ужасом не может закричать, когда кто-то с силой закрывает ей рот рукой, подойдя сзади. Девушка чувствует холодное дуло пистолета, до боли прижатое к виску. Зажмуривается, готовая услышать выстрел. Но этого не происходит. – Я знаю, что здесь ты не одна, - шепчет мужчина прямо ей на ухо, от чего Настя вздрагивает, – Звони им, - она не слушается, – Звони! – Не буду, - еле выговаривает Креслина, когда силовик убирает руку от её лица, с силой вырывая телефон, что неожиданно заработал. Гордо поднимает голову, высказывая свой протест. Для мужчины её слова, пустой звук. Он быстро пролистывает список контактов, держа телефон прямо перед её носом, в надежде заметить реакцию на нужное имя. Повторяет свои действия дважды, но не добивается желаемого результата. Тычет пальцем в последний звонок, повторяя его, включает громкую связь. Дуло вдавливается в висок сильнее с каждым гудком, словно если никто не возьмет трубку, то Настю застрелят на месте. Студентка прерывисто дышит, не выдерживая такого давления. – Настя? Что-то случилось? – голос Олега хрипит в трубке, прерываемый бесчисленными помехами, – Мы разве не договорились, не звонить друг другу? – тихо спрашивает Женя, явно обращаясь не к ней. – А мы с вами ни о чем не договаривались, - Евстегнеева на том конце провода вскрикивает, поняв, что же случилось в морозильной камере, – Веди, - он толкает Креслину вперед, и прячет телефон в один из нагрудных карманов своего бронежилета. – Нет, - девушка громко вскрикивает, нагибаясь вперед, когда ей заламывают руку, – Не буду. – И не надо, - он скользит ладонью по её штанам, поднимаясь от бедер выше и выше, а потом резко убирает руку, –У нас же есть карта, - констатирует силовик, рассматривая находку. Насте хочется верить, что силовику не разобрать карты, что они идут не потому коридору и сворачивают вовсе не за тот угол. Что они заблудились среди многочисленных помещений и действуют наугад. И надежды её рушатся огромной табличкой «Служебное помещение» на белой стене. Нужный корпус. Мужчина останавливается, в очередной раз, устремив луч фонарика на лист бумаги, поворачивает из стороны в сторону, определяя необходимое направление, и делает шаг вперед, как из рации на его груди доносится шум. – Приём. Как слышно? – спрашивает голос с другого устройства, почти не перебиваемый шумом. Она близко. – Хорошо. Я нашел одну, - он наклоняет голову к груди, чтобы его было лучше слышно, – Здесь еще минимум двое. Запускайте за ними людей. – Принято. Запускаем, - шум прекращается, означая конец связи. Ловушка – единственное слово, которым можно охарактеризовать эту ситуацию. Безнадёжная и мучительная, и они заперты в ней навсегда. Пришло время смириться с этим, перестать сопротивляться и бороться. Опустить руки и позволить силовику вести себя темными коридорами. Настя не замечает, как выходит вперед, самостоятельно указывая дорогу, когда мужчина за её спиной слишком долго рассматривает карту. Если она и станет причиной гибели своих друзей, то пусть это будет быстро. Смысл оттягивать неизбежное? – То место? – мужчина выставляет оружие вперед и медленно, шаг за шагом проходится по пустому помещению, – Видимо то, - останавливается у стола с аппаратурой, брезгливо дотрагиваясь пальцами до черных проводов. Одергивает руку, словно они пламя. – То, - Настин голос не выражает эмоций, точно также как это место больше не выражает ничего. Пристанище музыки, ныне ставшее тюрьмой для тех, кто посветил ей жизнь. – Ну и где все? – силовик не следит за своей пленницей, потому что знает, что победил. Вынимает из ящиков в столу канцелярию и раскладывает на деревянной поверхности, будто это улики. Доказательства, которые никогда таковыми и не являлись. – Я не знаю, - она так сильно хочет уронить голову на руки, но не может. Больше не под прицелом, но все еще связанная, – Я ничего не знаю. – О, малышка, ты знаешь очень и очень много, - мужчина становится рядом и поглаживает её волосы ладонями в грубых перчатках, – И обязательно нам все расскажешь. – Прием, прием, слышно? – рация оживает, передавая уже знакомый женский голос, но с большими помехами. – Слышно, - удрученно отвечает он, разочарованный, что его отвратительную игру прервали, – Докладывайте. – Докладываю, - женщина за другим устройством замолкает, переворачивая страницы, – Северный корпус правый коридор. Девушка, молчит, - у Насти сжимается сердце, – Третий этаж ваш корпус. Парень, молчит. Пока что это все. Сколько их всего должно быть? – Сколько? – он прижимает дуло пистолета к её разгоряченному лбу, словно вспомнил про это. – Трое вместе со мной, - врет Креслина, даруя двум другим жалкую надежду на спасение. Пока что, подобная ложь их единственный вариант. – Трое. Ведите их к служебным комнатам на втором этаже, - он отключает рацию, не прослушав ответ, – Попались, детки. Креслина сидит в углу комнаты, привязанная к батарее, больно впивающимися в кожу веревками, и наблюдает за мужчиной, вальяжно расхаживающим по помещению. Она не видит его лица, но точно знает – он улыбается. Касается предметов, внимательно смотрит на них, а после откладывает, не обнаружив искомого. Понятия не имеет, как тут все утроено. Берет со стола клейкую ленту, что два дня назад так отчаянно искал Олег, желая повесить на стену очередной лист с новым оттенком. Фальшиво медленно отрывает кусок скотча и заклеивает девушке рот, с силой сжимая пальцами челюсти. У её трупа точно будут синяки. – Пусть они испугаются, - он проводит по её щеке пальцем, от чего на глазах выступают слезы. Настя не пытается даже увернуться. Конец настанет рано или поздно, – Можешь попытаться закричать, когда их приведут, для пущего эффекта. И она действительно кричит, истошно бьёт связанными ногами по полу, когда Сибитяева заталкивают в комнату. Он еле перебирает ногами и, кажется, не ориентируется в пространстве, падает на колени, когда люди перестают его держать. – Сукины дети! – орет силовик, явно показывая, что он выше по должности, чем вошедшие, – Вы, что с ним сделали? – он задирает голову парня, от чего тот приоткрывает глаза. – Сопротивлялся, - бросает один из них, но девушке не удается различить, который именно, – Пришлось применить меры. – Оттащите его к ней, - мужчина жестом показывает в сторону Насти, и вытирает окровавленные перчатки о диван, – Позже с вами разберусь. Выполнять! Олег мычит, возвращаясь в сознание, оказавшись у холодной батареи рядом с девушкой. Корчится от боли, тщетно пытаясь вытянуть руки. Он кашляет кровью, что попала в горло из разбитого носа. И, так и не поняв, где находится, поднимает взгляд на Настю. Не осуждает, сожалеет. Настя тихо стучит по полу, не уверенная, что её слышат. Один вопрос: он жив? Ей кажется, будто парень кивает в ответ. И если это правда, то все было не зря. Мычит что-то еще, но девушка не разбирает слов. – Не заклеивай ему рот, - приказывает силовик, когда замечает, что его подчиненный тянется за скотчем, недобро косясь в сторону бунтующих, – Задохнется. Креслина стучит еще раз, уже в другой последовательности, но не получает ответа. Костится на Олега, и глаза её расширяются от ужаса, когда она видит его тело, обмякшее на веревках. Не шевелится, не реагирует ни на одно послание. По его бледному лицу течет кровь, оставляя разводы на белой футболке. Настя готова закричать, насколько это возможно через клейкую ленту. Начать биться спиной о батарею, но не с желанием вырваться. Привлечь к себе внимание, дабы потом переключить его на другого, но передумывает. Может, для Сибитяева так будет лучше. Давится горькими слезами, не прекращая смотреть на бездвижного друга. И все же на него обращают внимание, когда Женя оказывается в комнате, сопровождаемая двумя силовиками, один из которых держит её руки за спиной. Она кричит, дрожа всем телом, заметив Олега. Вопрошающе смотрит на подругу, что никак не реагирует на состояние парня рядом с ней. И одними губами Креслина произносит «Не надо». – Прием, - мужчина вновь включает рацию, в этот раз, достав её из нагрудного кармана, – У нас все. Ждём оператора, - он выключает рацию, а потом замечает многочисленные портфели на полу и вновь активирует устройство, – И ещё людей, чтобы проверили все здание, - кивает солдату, не сводя взгляда с Жени. Парень широкими шагами пересекает комнату и смыкает руки на шее Евгении, наблюдая, как от недостатка кислорода девушка начинает закрывать глаза, с трудом не падая на пол. Отшвыривает её на пол, где она, не имея возможности вытянуть руки, ударяется головой об пол. – Сколько вас всего? – орет он, наступая на её ногу. Девушка вскрикивает, пытаясь увернуться, – Говори, если хочешь жить. Сколько вас всего? Женя не отвечает, лишь прижимает колени к груди, пытаясь увернуться от тяжелых сапог. Кричит, кашляя, получая все новый и новый удар. Солдат не останавливается, не смотрит на старшего, продолжая свою пытку. – Пятеро, - неразборчиво верещит Настя, поддаваясь вперед, из-за чего под веревками на руках проступает кровь, странным образом, но от её слов ничего не загорается красками. Потому что загораться то и нечему. – Пятеро, - загадочно произносит силовик, и командует другим оттащить разъяренного солдата от девушки, – Видишь, - он обращается к Креслиной, – Как нехорошо врать. Евстегнеева тихо всхлипывает, пока её привязывают к батарее собственным же шарфом. Она смотрит на Настю с упреком, качая головой. Студентка понимает свою ошибку, понимает её последствия, но смотреть на пытки своей подруги… Человеческий фактор взял верх. «Не надо было говорить» - выстукивает Женя, когда люди отходят от нее, предварительно заклеив рот. Они не обращают внимания на Олега, который больше не шевелился. «У меня не было выбора» - отвечает Настя, не смотря на подругу. Мужчины стоят вместе, активно что-то обсуждая. Покачивают головами, оборачиваясь в сторону девушек. – Ещё один в другом корпусе, - передает женщина по рации, голос её кажется немного взволнованным, – Срочно людей туда. – Что там такого? – мужчина потирает подбородок сквозь маску, не особо понимая, о чем идет речь. – Высылаю медиков, - еле слышно произносит она, обращаясь к кому-то другому, – Ещё один, в вашем корпусе. Ждем людей. – Выполняю, - он отсылает солдат на подмогу, а сам не разрывает подключения, хочет, чтобы пленники все слышали, – Где оператор? – Снимает пострадавшего. Сейчас закончит и придет к вам. – А что за пострадавший? - Настя слышит, как он ухмыляется, спрашивая. И все внутри стягивается в тугой узел, когда женщина произносит ответ. – Всадил себе нож в живот, когда его заметили, - рация замолкает, вероятно, понадобилась кому-то другому. Евгения вновь начинает плакать, догадавшись, о ком же идет речь. Опускает голову и слезы её, смешиваясь с кровью, капают на пол. Конечно, медики ему не помогут. Оператор заснимет его мучения и более никто и никогда не услышит о нем. Напротив даты рождения будет стоять сегодняшнее число. Насте кажется, что время замедлилось. Привычное частое тиканье настенных часов сменилось иным, ненастоящим, потому что не могут минуты длиться так долго. Глаза слипаются от усталости, а голова словно наливается свинцом. Девушка силится не уснуть, но каждый раз, когда моргает, открыть глаза становится все труднее и труднее. Женя перестает плакать, уставившись в одну точку, она изредка смотрит на Олега. Не отвечает на вопросы, которые выстукивает Анастасия. Смирилась, точно так же, как это сделала подруга. Колю приводят в комнату, когда за окном начинает темнеть. В это время года солнце всегда садиться рано. Креслина смотрит на него и забывает про то, как ей неудобно, про голод и сон, про назойливого оператора, что совсем недавно кружил вокруг нее, добиваясь лучшего кадра. Про бессмысленные вопросы о музыке, на которые она отвечала под дулом пистолета, про истерику Евстегнеевой, что случилась после упоминания раненого парня. Он идет впереди своего конвоя, гордо держа голову и, казалось, не обращает на, нацеленное на него, оружие абсолютно никакого внимания. Костылев прижимает кровоточащую руку к груди. Настя слабо вскрикивает, заметив виднеющуюся кость. Чувствует его боль. Девушка ловит на себе его взгляд, полный вины. Он сожалеет, что привел её сюда. «Не стоит» - Креслина стучит пальцами по полу, понимая, что он услышит. – Поставьте их в центр, - зевая, командует силовик и подходит к Креслиной. Перерезает веревки складным ножом, помогает подняться на ноги и проводит к нужному месту, – Снимите потом эту крупным планом. Олег не поднимается, когда ему развязывают руки и ноги. Остается в той же позе, не смотря на тщетные попытки солдат привести его в чувство. Они пожимают плечами и решают, что последние кадры можно сделать и без него. Женя поднимается сама, вытирает со щек слезы и становится рядом с остальными. И только её нижняя губа дрожит, выдавая истинные эмоции через маску безразличия. Настя щурится, когда в комнате резко загорается свет, они вернули складу электричество. Касается ладони парня, хотя тот смотрит прямо на оператора, который уже начал снимать. Чувствует, как Костылев переплетает свои пальцы с её пальцами. Один за другим солдаты вскидывают оружие, становясь за их спинами. Девушка чувствует привычный холод от пистолета, приставленного к голове. И, последовав чужому примеру, смотрит в объектив камеры. Наигранно равнодушно улыбается, издеваясь на всеми. Поворачивает голову в сторону подруги, игнорируя толчок в спину. Евстегнеева стоит точно также. Настя берет её руку в свою, успокаивая. Широко распахивает глаза, когда смотрит на выход. А потом свет в помещении гаснет, скрывая все темнотой.