***
Когда в воздухе раздается первый выстрел, начинается вакханалия. Большинство присутствующих в зале женщин тут же срывается на оглушительный крик, звоном застревающий в ушах. Где-то на фоне начинает играть музыка, и Ане буквально видится улыбка Николая, выходящего через черный ход. Он сделал все специально. Он, черт возьми, заманил их в ловушку. Она пытается высмотреть хоть кого-нибудь из мужчин, но может разобрать лишь только танцующие в лихорадочном танго черные смокинги – лица слились, оружие сверкало, а пол окрашивался алой кровью. Ей хотелось верить, что это чужая кровь. Тошнота тугим комком засела где-то в горле, но девушка не отвела взора, пытаясь выцепить из общей беснующейся толпы Машу. Секунды казались бесконечными – одна, вторая, третья, – но вот она, точно бледная фарфоровая кукла, сидит на плиточном полу, удерживая на месте разорванные одежды. Аня, только завидев рассеянный взгляд да неуклюжие движения, сбивающиеся в шепоте губы, все осознает. Она видела это, видела не в первый раз, и понимание вкупе с злостью захлестывает ее с головой. Оглянувшись по сторонам, девушка бежит к подруге, хватает ее за руку и тащит к своему старому укрытию, планируя практически сразу метнуться в сторону черного хода. Ругательства лавой стекают с ее губ, обжигают грудь и противной массой застревают в желудке, и ей кажется, что она вовсе не остановится, не прекратит сдавленно шипеть в ухо подруги, напоминая, что та обещала… Но видит Катю. Выползающую из женского туалета с окровавленными руками и заплаканным лицом. Истерический смех режет лицо, и рыжая буквально чувствует на языке вкус крови. Ей кажется, она везде – на руках, во рту, на клочках ее платья и просто внутри. Это было несправедливо. Это было, черт, несправедливо, встретиться с этим опять! Увидев Аню, чуть ли не на себе несшую их подругу, она обещает взять себя в руки. Хотя бы на время. На время, которое понадобится им, чтобы сбежать из этого ресторана и из этой чертовой страны. – Давай, – просто говорит рыжая, закидывая вторую руку Маши на свое плечо.***
Им этого не хватало. Пьянящего чувства битвы, пробирающего до самого мозга костей. Каждому из трех казалось, что они не сражались вечность, и тут им дали полную свободу действий, ведь у них была причина напасть, достойная причина. Никто не имел права трогать женщину, выбранную ассассином. Никто. И сейчас, стоя посреди бездыханных тел, восстанавливая несколько сбившееся дыхание, мужчины оглядывались в поисках девушек, которые были в зале не более, чем пять минут назад. Орлиное зрение стало порукой – и путь к черному ходу вскоре был найден. А там их ждали они. Девушки. Перепуганные, но твердо стоящие на ногах, кроме, пожалуй, Маши. Никто из мужчин не понимал, что с ней случилось, и тут же бросились на помощь, вот только выражение еле сдерживаемой злости на лице Ани их остановило. Всех, кроме Коннора. Индейцу было глубоко плевать, что ему скажут или сделают, он просто подхватил свою аверьясу на руки и пошел вперед.***
До дома их довезли две машины такси, причем Коннор не собирался отпускать от себя Машу, и рыжая попросту вызвалась ехать с ними, попутно стянув пиджак с не ожидавшего подобного Альтаира – кровь на руках следовало спрятать. Уже через час в квартире висело глухое молчание. Все чертовски устали, и по условной очереди посещали ванную комнату, дабы смыть с себя напряжение, злость и чужую кровь. Также по молчаливому согласию все медленно, но верно, собирались в зале. Катя, переодевшаяся в теплый зимний халат и накинувшая на голову капюшон, комочком утроилась в кресле, Аня села на пол у столика, перебирая вытащенные из конверта бумаги. Маша сидела на диване. До нее постепенно начало доходить понимание ситуации и того, какой опасности она подвергла всех остальных. И это пугало. Все мужчины вошли в помещение одновременно. И так же одновременно кинули взгляд в сторону сидящей на диване девушки. – Проходите, товарищи, – устало протянула Аня, не отрывая взгляда от бумаг. Как только все заняли свои места: Коннор около Маши, а остальные два ассассина – на полу, девушка продолжила. – Поздравляю, теперь у нас есть документы. – И оно того стоило? – Коннор говорит нарочито спокойно, оглушающе холодно, но в глазах его кипит злость. Бросив взгляд на Машу и тут же отвернувшись, он вновь обращается к брюнетке. – Стоило? – Если бы кто-то умел держать обещания, подобного бы не случилось, – Анин голос так же показушно спокоен, но она не выдерживает. Сегодняшний вечер вкупе с последними днями стал бомбой. – Если бы кто-то вдруг не намешал колес с алкоголем! – Я просто хотела успокоиться, – Маша все еще сбивчиво шепчет, но теперь ее слова хотя бы можно понять. – Успокоилась? – язвит брюнетка, вскакивая на ноги. – Понравилось тебе? Как будто нам одной изнасилованной не хватает!.. – Заткнись. Аня уже поворачивается к рыжей, дабы излить наружу собственную злость, что ядом душила ее изнутри, но молчит. Катя смотрит на нее слишком ровно и дышит ровно, и не двигается совсем, словно прибитая сидит. – Что случилось? Рыжая лишь усмехается. А потом тихо смеется. Истерично. Почти что психоделически, чувствуя, как внутри все сжимается в огромный игольчатый ком, ранящий изнутри заточенными остриями. И замолкает. Устало смотрит на подругу и старается не обращать внимания на взгляды всех трех мужчин, устремленные на нее. – Все нормально, просто раньше в этой квартире об этом знали только двое. Теперь все. – Девушка поднимается и направляется в сторону коридора. – Сегодня посплю на кухне, спокойной ночи всем. – Я с тобой, – Эцио тут же подскакивает, готовый идти куда угодно, но холодная вежливая улыбка останавливает его. – Не стоит. – Катя медленно достает мобильник и протягивает его итальянцу. И пока тот недоуменно вертит его в руках, позволяет себе отпустить колкость. – Позвони девочке, видно же, как ты ей понравился.***
Все проснулись примерно в одно и то же время, и когда добирались до кухни, их уже ждал завтрак – рано вставшая (а на самом деле даже не ложившаяся) Катя сосредоточенно нарезала шарлотку. Рядом стояла чашка с практически выпитым кофе, а на фоне тихо играла музыка, под которую рыжая чуть пританцовывала. – Давай так громко, чтобы на весь дом, давай побудем только вдвоем, – подпевает она, не обращая внимания ни на кого из присутствующих. – И тебе доброе утро, – Маша садится на табуретку, обойдя всех застрявших в проходе парней. – Может, включим телевизор? Катя неопределенно пожимает плечами, давая понять, что ей в большей степени все равно, поэтому русая тут же хватает пульт и нажимает на красную кнопку. Включаются местные новости, и все мгновенно замирают, навострив уши. –…совершено массовое убийство… Рыжая же спокойно продолжает нарезать пирог. И лишь когда диктор упоминает о трупе в туалете, замирает. Губы начинают трястись так, что их приходится закусить, и она благодарит растормошенные волосы за то, что никто не может увидеть проступившие на глазах слезы.***
Маша собирает вещи раньше всех. Вновь проступившее напряжение съедает ее изнутри, и она не может перестать теребить резинку для волос, то растягивая ее, то пытаясь уменьшить до размеров атома. Наверное, так же, как и ей самой сейчас хочется исчезнуть, раствориться в воздухе и больше никогда не попадаться никому на глаза. Сказать, что она жалела о содеянном – значит, ничего не сказать. Напополам с беспокойством, а то и по большей части, грызла ее совесть, проворной крысой сворачиваясь в животе. А ведь она обещала. Давно обещала и достаточно долгое время держалась. Сейчас же находить оправдания и жалеть себя не было смысла. Что было, то было. Теперь из поля зрения ее не выпускали, а подруги осматривали перед каждым походом в туалет. Когда-то Маше уже приходилось через это проходить, но сейчас было хуже. Намного хуже. Ведь она все равно умела прятать колеса и, сидя на поблескивающем фаянсе, смотрела на сиротливо лежащие в ладонях круглые таблетки феназепама. Пока что успешно справляясь с внутренними демонами.***
– Ты со мной практически не разговариваешь. Катя вздрагивает и чуть было не выпускает из рук чашку. Подрагивающая пленка кофе темной окантовкой застывает на ее краях, и рыжая, подобно ей, совсем не двигается с места, пытаясь успокоить сорвавшееся дыхание. Нужно взять себя в руки. Он стоит так близко. Не настолько близко, чтобы это что-то значило. Сделай глоток и успокойся. Все в порядке. Ты справишься. Девушка выдыхает и намеренно обжигается, притупляя закипевшие в груди чувства, чтобы иметь возможность развернуться к итальянцу с ровным лицом и таким же ровным тоном ему ответить. – Да мы тут все друг с другом практически не разговариваем, не делай из этого трагедию, – Катя садится за стол и поднимает взгляд на застывшего напротив Эцио. – В Венеции у нас еще будет время поговорить. Мужчина выдавливает из себя некое подобие улыбки и усаживается напротив. Ему было бы намного проще, если бы она злилась, кричала, зажигала все вокруг своим собственным огнем, пусть даже его самого спалит дотла, но, черт побери, только не этот холод во взгляде, так не вяжущийся с ее натурой. – Долго еще злиться будешь? – Не понимаю, о чем ты, – девушка хмурит брови, делая еще один обжигающий глоток. В последнее время она совсем ничего не ела, только заряжалась кофеином в бесконечных количествах. – Ты меня приревновала, это сразу видно, – Эцио протягивает руку к девушке, но она откидывается на спинку стула. – Вот только как-то неправильно. Не особо по-женски. Слишком… спокойно. – Не собираюсь за тобой бегать, раз ты каждой юбке вслед смотришь. – Вот, – шипит он. – Вот оно! Слова женщины, но чересчур холодные. Не желая больше ничего слушать, девушка встает из-за стола, кидает кружку в раковину и идет в ванную, наглухо запирая за собой дверь. На ключ. Чтобы никто не ворвался, пока паническая атака накрывает ее с головой.***
Следующим утром полностью собранные чемоданы уже стояли в коридоре. Маша бегала по квартире, пытаясь высмотреть, что еще они могли забыть, но самое главное – документы, деньги и ассассины – уже выжидало на пороге. Поездка в Москву была «на удивление» молчаливой. Хоть мужская и женская половины компании ехали через несколько рядов друг от друга, атмосфера от этого не становилась менее напряженной, что между подругами, что между ассассинами. Через несколько часов они будут сидеть в разных самолетах и направляться в совершенно разные стороны, и кто знает, что уготовила им судьба? Или тамплиеры.