***
Когда осуждающий взгляд Коннора коснулся его в первый раз, Альтаир выдержал. Как и второй. И двадцать второй. Кажется, где-то на сотом стал дергаться глаз. Когда счет и вовсе потерялся, сириец нервно дергал пальцами, то и дело запуская механизм клинка. Кредо учило не убивать невиновных, но метиса так и хотелось скинуть из окна. Без возможности приземлиться в сено. — Если ты не прекратишь, один из метательных ножей окажется в твоем боку, Радун-ду, — глаза Коннора недобро сузились. — Меня зовут Радунхагейду, араб. Для тех, кто плохо владеет своим языком, есть имя Коннор. Да и вряд ли ты смог бы победить меня один на один. На открытую провокацию Альтаир не повел и глазом, Эцио — лишь бровью. Происходящее его не очень-то радовало, уж ссориться точно не стоило, тем более сейчас, когда им предстоит тяжелое испытание. — Вам не кажется, что?.. — начал говорить Аудиторе, но красноречивые взгляды, брошенные в его сторону, буквально зашили ему рот. Правда, на короткое время. — Я старше вас обоих, мальчики, так что чаша весов склоняется явно не в вашу сторону. — Кому не все равно, сколько тебе лет, шайтан, — зло выплюнул сириец, усаживаясь в кресло и закидывая ногу на ногу. — Больше раздражает то, что если бы подобная ситуация произошла с тобой, никто бы так не реагировал. Внезапно стало тихо. Для полноты картины не хватало стрекота сверчков. — Ты прав, — все же ответил Эцио, вставая со своего места. — И скорее всего это неправильно. Однако не забывай, fratello mio, что у вас будет достаточно времени в Иерусалиме, — бодрое подмигивание итальянца чуть было не заставило Альтаира смутиться, но он все же выкинул посетившие его мысли из собственной головы. — Пора собираться. В путь, друзья!***
Когда Аня вышла из комнаты, все ассассины закашлялись. Все. Кроме Альтаира. Тот привычно перевел взгляд вниз, но длинный подол не позволил лицезреть так запавшие ему в душу лодыжки, и он все же взглянул ей в глаза. Потому что они говорили. Так громко говорили, но только для него. Ресницы вздрогнули, когда она сделала шаг ему навстречу и тут же остановилась. Сама себя в руки взяла, умница. Хорошая девочка. Все продолжали молчать. Катя мгновенно вызвала такси, и пятеро человек быстро покинули квартиру, оставив брюнетку наедине с самой собой — Николай должен был прислать за ней машину. Перед тем, как выйти, Альтаир бросил на Аню прощальный взгляд, склонив голову набок и даря ощущение уверенности. У них все получится. Оставалось только в это верить. Телефон тревожно завибрировал, и девушка, схватив клатч и отвечая на звонок, направилась к выходу. — Слушаю. — Не сомневаюсь, что слушаешь, — на том конце провода раздался хрипловатый смех. — За тобой приехали, Анни, пора спускаться. Надеюсь, ты не заставишь себя ждать? — Ты прекрасно знаешь, что я не опаздываю, Волков, это моветон, — раздраженно ответила девушка, закрывая дверь. — Уже выхожу, увидимся. Машина была ей знакома абсолютно так же, как и сидевший внутри водитель. — Госпожа Романова, — Иван улыбнулся ей притворно официально, но показушная вежливость ее не обманывала. Для подобного они были слишком долго знакомы. — Какими судьбами? — Дела, Ваня, — отмахнулась девушка, буквально из последних сил приподнимая края губ. Тревога душила ее виселичной петлей, и она успела пожалеть, что не таскает с собой нашатырь. — Как там обстановка? — На первый взгляд разряженная, — протянул мужчина, совершая очередной поворот. — Когда приглядишься, понятно, что на редкость напряженная. Со стороны охраны, конечно. Гости навеселе, как обычно. — Что празднуют? — всегда следовало выяснять обстановку. Отец говорил: «План сражения должен быть не только у противника. Нужно знать его следующий шаг. А еще лучше — все остальные». — Свадьба у сынка какого-то депутата. Со своей охраной явились. Волков на взводе. Аня хмыкнула и замолчала. Николай не любил, когда кто-то вмешивался в его планы. Что-то будет. Что-то, черт возьми, будет.***
Маше никогда не нравился «Губернский». Не сказать, что там было некрасиво, нет — уж об этой части Волков почему-то заботился больше всего. Но уют… Что-то леденящее было в каждой зажженной лампе, в каждом ляпистом стуле, в каждой улыбке проходящего мимо официанта. Что-то страшное было в охранниках, окружающих сцену. Девушка понимала, что на их стороне три прекрасно обученных ассассина, и каждый из них был лучшим в свое время. Что уж говорить о горах трупов, что они оставили на своем пути. Все эти размышления даже напомнили ей о небезызвестной сцене из «Мстителей». — Зато у нас есть Халк! — нервно хихикнула она, и тут же словила на себе непонимающий взгляд Коннора. Но все же… Она переживала, что количество загасит качество. Помнится, в начале «Revelations» Эцио не смог справиться с толпой тамплиеров. Конечно, тогда его вниманием завладела мелькнувшая тень Альтаира, но и тут что угодно могло отвлечь ассассинов от битвы. Например, девушки. Маша не сомневалась, что за них члены Братства готовы идти на самые отчаянные поступки, пусть и знают их несколько дней. Минерва доказала им, что девушкам можно верить, а уж совместная попойка сделала остальное. Беспокойство сдавливало грудь. Пальцы нервно постучали по тонкой ножке бокала-мартини, плавающая внутри оливка противно задрожала. Девушка поморщилась и вновь нащупала в сумочке пакетик. Ей нужно было успокоиться. Сделав несколько глотков и осушив бокал, Маша пообещала, что скоро вернется, и направилась в сторону дамской комнаты. Она понимала, что это неправильно. Понимала, что наступать на свои же, год назад оставленные грабли, не следует, что это большая, даже огромная ловушка, но остановиться не могла. Желание покоя было сильнее ее.***
Аня зашла с черного входа. Помнится, когда-то давно она уже была в таком положении, топталась в волнении перед выходом на сцену. Ей было семнадцать — длинные выпрямленные волосы, яркий макияж и короткое платье. Руки то и дело одергивали подол, а чувство стыда разъедало эпигастрий. Слова глупой попсовой песенки постоянно размывались в сознании, во рту пересыхало. Именно в тот день Волков увидел ее в первый раз. Черт знает, что он нашел в ней тогда — в маленькой, пугливой мышке, что хотела казаться львицей. «Тебе это не идет, — сказал он, подавая ей букет цветов. — Будь собой». Кем бы она стала, не будь этих слов? Он был галантен и добр. Со временем казался только надежней и крепче. Родители одобряли его, и Аня думала, что выйдет за него замуж. Пока он не стал меняться. Пока она не нашла те договора о поставке наркотиков. Фальшивые документы. Подделанную ювелирку. И остовы сказки рухнули, обнажив неприглядную реальность. Первые ноты зазвучали как будто за глухой стеной, и брюнетка, рвано выдохнув, сделала первый шаг.***
Альтаир мог поклясться, что в глазах девушки, что так запала в его душу, стояли слезы. И он ненавидел себя за то, что не мог сейчас подойти к ней и успокоить ее, взять за руку и пообещать, что все будет хорошо, и за то, что песня, вырванная из ее груди рваными нотами предназначалась не ему. Потому что Волков, стоящий чуть ближе к сцене, с каменным лицом и сжатыми до белизны губами не сводил с нее взгляда.I tell my love to wreck it all Cut out all the ropes and let me fall Right in the moment this order’s tall
Он не может смотреть. Взгляд его утыкается в пол, и лишь в последний момент на периферии он замечает Машу, что выходит из дальнего коридора, держась рукой за стену. Сириец хмурится — лицо девушки непривычно бледное, она что-то шепчет себе под нос, и люди, разгоряченные алкоголем, вполне могут обратить на нее внимание. Поэтому он осторожно пробирается через толпу и спешит к ней. И подхватывает, когда она оступается. Сначала ему кажется, что она пьяна — слова, заставляющие голосовые связки вибрировать, вырываются невнятным каламбуром, руки пытаются оттолкнуть его прочь, но не могут. Она слаба. Она чертовски слаба, и Альтаиру думается, что девушка вот-вот заснет, прямо здесь, в центре толпы, и мелодичная песня Ани никак не помогает ситуации.And in the morning I’ll be with you But it will be a different kind Cause I’ll be holding all the tickets
Глаза Маши уже покрыты полупрозрачной пеленой. Она не понимает ничего — ни того, что уже практически лежит в руках сирийца, ни того, что нарушила столь важное для себя обещание, ни того, что в груди Коннора, смотрящего на все происходящее, горит нешуточный пожар. Она не понимает ничего, кроме того, что теперь она может быть спокойна.Now all your love is wasted then who the hell was I? Cause now I’m breaking at the britches And at the end of all your lines
Катя не сводит глаз со сцены. В них стоит пелена, и она, кажется, не может нормально дышать, потому что чувствует лишь одно — горечь на самом корне языка. Где-то позади и чуть слева Эцио Аудиторе да Фиренце пил вино и развлекал двух свободных от кавалеров дам разговорами. Судя по доносившимся смешкам, ему это удавалось весьма хорошо. «Никому нельзя верить, черт побери, никому-нельзя-верить, Орлова» — попрекает она сама себя, бросая короткий взгляд за спину. — «Даже таким мужчинам. Особенно им». Не выдержавший Радунхагейду бросился с места и подхватил Машу на руки, не обращая внимания на скептический взгляд Альтаира. Девушка казалась такой маленький, точно ребенок в его крепких ладонях. Она что-то лепетала, что-то несуразное, но так часто, словно это было смыслом ее жизни, ее самым главным последним словом. Аль смотрел на Аню. И не видел больше ничего.Who will love you? Who will fight? And who will fall, far behind?
Она же не видела никого, кроме Аля. Потому что Николай в этот момент потерял всякий смысл. Потому что только одного мужчину отныне она хотела видеть рядом. Потому что сейчас отпускать было не больно. Как только отыграли последние ноты, зал взорвался аплодисментами. Брюнетка поклонилась и вышла за кулисы, держа у груди жутко трясущиеся руки. Внутренности то переворачивались, то застывали на месте ледяной массой — и ухали в самый низ живота, скручиваясь тугим узлом. Ей так хотелось броситься в его объятия и забыться. Уткнуться носом в ложбинку между ключицами, вдыхать запах пустынных ветров, губами чувствовать соль кожи. Быть рядом с ним. Быть вместе с ним. Быть им. Но когда она вышла в зал, первым, кто подошел к ней, был Николай. — Молодец, Анни, — осклабился Волков, протягивая ей пухлый конверт. Застрявший в горле ком заставил девушку сглотнуть прежде, чем сказать что-либо. — Благодарю. Они стояли напротив друг друга и молчали — каждый в своих мыслях, далеко от этого зала и происходящих здесь действий. Она думала лишь о том, как хочет увидеть фактически незнакомого ей мужчину, он — о том, что не жалеет. Ни о проведенном вместе с ней времени, ни о болезненной влюбленности, что и сейчас жалила его в трещину каменной оболочки глухого ко всем, кроме нее, сердца. Он не жалеет о том, какую судьбу ей уготовил. Если окажется достаточно сильной — выберется. Николай улыбнулся. — Прощай, Анни, и не обессудь, — и на вопрос в ее изумительных зеленых глазах он сказал лишь одно. — Это просто бизнес. Волков исчез в тени, и следом из зала послышался отчаянный женский крик.