обещания

Станет под утро солома сусальным золотом, Обернутся почётом пощёчины и пинки. И вот к одеждам бесценный пион приколот, но — Знать и ценить не могут тебя таким: Вежливым, кротким, понятливым и сметливым, В золоте, да, но куда же ушли смешки? Ах, никуда? Как досадно. И как глумливо Припоминают материны грешки. Кто знавал тебя грязью и видит тебя ничем, Кто опасен тебе — пускай замолчит навечно. Только тем, кто добры бывали к тебе зачем-то, — Тем пощада — честью клянёшься, — но клясться нечем. По трупам идти, как по лестнице — только вверх, и Первенца в жертву отдать самому себе; Как похоронишь опасных, расслабишь нервы: Больше не нужно страшиться ушедших бед, Больше не будет ни крика, ни нравной сабли, Ни унижений в лицо и ни смеха в спину. Ты не боишься вступить на чужие грабли: Есть человек — никогда тебя не покинет, Ты не боишься: правду не могут знать, С лестницы некому снова тебя столкнуть. В золоте, в золоте, как и желала мать; Имя твоё забыли, и скрыта суть. Все вокруг сле́пы, и ты становись слепцом: Смотри на улыбку (блестят как клыки от яда); Все позабыли, и ты становись глупцом: Скольких убил, при том находясь так рядом? Помнишь, твой друг не подобен твоей же свите, Не отвернётся, да — но от доброй маски, Злое лицо и руки в крови завидев, В ужасе отшатнётся, в лице — ни краски? Нет, ты забыл. А помнишь, как падать больно? Если стоишь на костях — то стоишь нетвёрдо. Подожди, и, счастливый, то снова однажды взвоешь, Льстивые лица явят шакальи морды. К вечеру все увидят на шёлке пятна, Правда сквозь пальцы просо́чится невесомо; Золото напоследок в лучах закатных Засияет, и вновь обернётся гнилой соломой.