Our love is God

А потом он предложил мне встречаться. А потом, а потом, а потом... О, точно. Стоило рассказать все более последовательно, так? Для начала, кто Он. Он — человеческое воплощение Аполлона. В контрасте со мной, так вообще... Вау. Таких слов не придумали еще даже. Не описать. О, а как он смеётся! Охх, будто тебе в уши льётся чистейший мёд, без капельки дёгтя, без малейших изьянов... Лучший звук в моей жизни, сопровожающийся лучшим визуальным рядом... Эта широкая улыбка, обнажающая небольшие клычки (такие трогательно милые, но такие горячие)... А глаза, Господи. В груди (будем честны, не только в ней) что-то копошится, да так сильно, что, кажется, хрустит одежда, стоит лишь взглянуть в них. Два бесконечно глубоких омута цвета шоколада и, насколько мне удалось разглядеть отнюдь не сразу, плещется в том шоколаде нечто золотое. Особенно отчётливо видно это в свете солнца. Как хорошо, что его парта находится у окна. И как хорошо, что туалет совсем рядом с кабинетом. Я слышал частенько, как одноклассницы обсуждают его. Чёрт возьми, как они были правы. «Первый красавчик школы» мелькало частенько, и чёрт возьми, как же они были правы. «Хотела бы я быть его девушкой» звучало чуть ли не по графику каждые пять минут бесед о Билле, и черт возьми, КАК. ЖЕ. ОНИ. БЛЯТЬ. ПРАВЫ. Я завидовал сестре. Она ведь была похожа на меня, мы ведь даже горели по одному и тому же человеку. Но она была девушкой. И сидела за одной с ним партой. От зависти иногда сводило челюсть. В такие моменты я вдавливал в нее пальцы, пытаясь унять судорогу, и строил задумчивое лицо. Всё же, пытался я себя успокоить, это Мэйбл. Всё же мы близняшки. Ей нельзя завидовать. И помогало. Потому что, ну серьёзно, это Мэйбл. И эти два слова объясняют абсолютно все. Она слишком Мэйбл, чтобы даже мысль предполагать о ревности. Да, она может подкатывать, она может флиртовать, но чёрт. Да, верно. Это. Мэйбл. А с Биллом мне всё равно ничего не светило, потому что Билл милый, конечно, но на гея тянет столько же, сколько я — на альфа-самца. Я, конечно, не обнаруживал в себе гомосексуальных порывов ранее, скорее наукосексуальность верх брала, хах. Но. Но. Но. Я никогда не считал себя геем. И сейчас не считаю. Мне просто нравится Билл. Просто красивый парень нравится... Менее красивому парню. И все. Но ведь это и есть гейство? Черт возьми. Увольте. Я предпочитаю просто не думать об этом. Так вот. Билла я считал максимально натуральным натуралом. А он подчеркивал, будто маркером, каждое моё слово, игриво приобнимая за талии девчонок нашего класса. А потом я умер. Фигурально. Он предложил мне встретиться за школой в шесть. Когда солнце уже начинает садиться, и снег такой розовато-персиковый в свете последних лучей. Изо рта летит парок, а я смотрю на него, смотрю, как он развеивается, фокусируюсь на безоблачном небе. — Привет, Диппер, — слышу и замираю. Весь. Лёгкие гудят, просят воздуха, и только затем я оборачиваюсь. И вижу. Эти алые щёчки очень-очень хочется навсегда сохранить в памяти. Зарисовать? Я не умею, да и долго, в любом случае. Сфотографировать? Странно буду выглядеть. Да и молчу я уже довольно долго. Взгляд у Билла обретает какие-то неописуемые нотки. Неописываемые. От них что-то болезненно пощипывает. — Пир.. При.. Здра... да. Билл? — я пытался выжать что-то вменяемое, но, судя по чужим скошенным бровям, очень-очень неудачно. Не сразу понял, что закончил свое подобие реплики вопрошанием. — Сайфер, собственной персоной, — он шутливо поклонился и снял шапку... Господи, а если он простынет? — А... А зачем... Звал? — я собрался с мыслями, чему очень поспособствовал мой ноготь, впившийся в ладонь. — Я хотел обсудить наши взаимоотношения. — Я не знал, чего ждать. Совершенно. А сердце скачет так, что больно вдохнуть полной грудью. — Конечно? — Слушай, мы вроде как одноклассники. И я видел, как ты общался с Джимом... Ну, ты ведь классный парень. И-и-и... Может, всё-таки... — Билл замялся, а я забыл, что умею дышать и нуждаюсь в этом. — Будем дружить? Это было очень странно. К чему было устраивать такой кипиш ради такого предложения? Меня хватило только на кивок. Никаких внутренних сил. — О-о, вот и чудесненько! Я чертовски рад. До завтра, Диппер! — я не успел даже моргнуть, когда Билл сжал мои плечи обьятиями, невероятно мило зажмурившись, и тут же весьма поспешно удалился. Я просто запоздало помахал ручкой воздуху. *** Полное осознание пришло, когда я, вернувшись домой, почувствовал сухость в горле. Вода пошла не в чашку, а на лицо. И тогда только мозг заработал. Друзья. Это значит, что теперь мы будем... Общаться? Да. Регулярно. А что вообще друзья делают? Ну, в смысле, в представлении Билла? Черт. Я просто углубился в домашку, чтобы отвлечься. Не помогло нихуя. Вот совсем. Математика, языки... Они совсем не клеились с мыслями. Едва как получилось просто списать с Готовых домашних заданий. Куда я качусь? *** На следующее утро я опоздал на урок. Надеюсь, никто и никогда не узнает, что под глазами у меня тоналка сестры. Как же мне повезло, что зимой Мэйбл предпочитает подчёркивать свою бледноватость, и по тону кожи мы очень даже похожи. Как оказалось, опоздал не только я. Наша учитель не особо торопилась осветлить детские головушки историей страны. Ну что ж, оно мне и на руку. Джим, сидящий со мной за одной партой, кивнул мне, мол, здравствуй. Я его движение повторил. А потом зевнул. И этого Джиму хватило, чтобы шепотом меня осудить: — Ночь придумали, чтобы спать, чувак. — Ночь не придумывали, это космос. Возможно, можно сказать, что это ночь нас придумала. — Философски заметил я. Меня почти всегда тянет на философию при недосыпе. И уж кому, как не Джиму, это знать. — У моей маман снотворное валяется, оно ей вроде не нужно, может, тебе протащить пару таблеточек? Я отрицательно помотал головой. Сон мне бы не помешал, конечно, но если я соглашусь, то потом задолбаюсь ”от чистого сердца” благодарить. Я прикрыл веки и стал сосредоточенно не думать. Получалось очень хреново. Вообще не получалось. Я боролся, сопротивлялся, но нет. Глаза предательски скаканули к Биллу. Тот, как и обычно, внимания на меня не обращал. Ну конечно. Но, если зрение меня не подводит, у него новая причёска. Длиннющая чёлка, обычно или оставленная на произвол судьбы (он реально что-то видит?) или, что куда чаще, закинутая за уши (из-за этого она ”помялась” и изгибалась несильной дугой), сегодня была зачесана назад и зрительно почти неощутимо покрыта лаком, чтобы не падать на лицо. Ему шло. Черт, ему бы что угодно пошло, и я не думаю, я Уверен. Наконец-то дверь негромко приоткрылась, а задержавшаяся учитель приступила к своим непосредственным обязанностям. *** На перемене я даже закрыть учебник не успел, когда Билл подбежал и, довольно громко облокотив кулаки об парту, еще более громко и бодро заговорил. Со мной. До сих пор не верится, да. — Диппер, ты чего опоздал сегодня? Такой ведь чудесный день! — он прихлопнул в ладошки, оставляя в полном недоумении не только меня, но весь класс. Нет, он всегда был подозрительно бодреньким по утрам. Но. Не настолько же, ну. Джим присвистнул, выражая всеобщее удивление. Чего они так пялятся-то? Ладно, тупой вопрос. — Заснуть не мог полночи, вот и проспал. Билл понимающе кивнул и повторил совет Джима. А затем бегло пробежался по классу взглядом и бодренько, набормачивая что-то, пошёл к выходу. — Что, замену мне нашел? — Джим, сучёныш, осуждающе помотал головой, мол, разочарован я в тебе, дружище. Меня хватило на фак и драматичное падение лицом в парту. А, нет. Чувствую прилив, которого хватит на то, чтобы что-то сказать. — Чувак, давай потом, я спать хочу. Слишком. Хоть до урока минут десять отлежусь. Проснулся я уже от звонкого удара длиннющей указкой по парте возле себя. Ей-богу, душу чуть не испустил. К счастью, получилось даже не вскрикнуть. Было бы очень неловко, так как вскрикиваю я не очень по-мужски. — А вот Пайнс нам сейчас расскажет об участии Соединенных Штатов Америки во второй мировой. Ох, чёрт. Вот это я называю проснулся. И что делать? — Простите, я как раз готовил эту тему, — вмешался Джим. Слава богу. Когда Тайлер благополучно сел, получив свою заслуженную оценочку, я словил настолько самодовольное лицо, что аж страшно стало. — Как же тебе повезло, что я реально учил только это. — Он сказал это Слишком громко, потому как учитель, кажется, все услышала и лишь наградила Джима нечитаемого бешенства взглядом.