cat rather than a dog

      И казалось бы, причём здесь Усок? Юто возвращается домой в первом часу ночи, совсем не надеясь найти этого суперзанятого засранца на месте, хотя лично положил ключи в карман его пальто, чтобы точно не забыл. Может ведь и под дверью заночевать. Их совместная жизнь – очень странная штука, и непонятно, кто кого отталкивает или притягивает. Здесь бы ввернуть чего поэтичного про противоположные полюса и галактики – Юто на грани нервного смеха и истерики. Галактика у них одна, интересы тоже не сильно разные, а получается хуйня какая-то. Может, виной чей-то непостоянный характер и резкие скачки от «мне триста лет, сейчас развалюсь, отыбись» до «малыш Усок-и хочет на ручки». Ничего нового.       Возникает ощущение, что в квартире у Юто поселился школьник, который недавно прибежал с уроков и, не раздеваясь даже, засел за комп. Только на часах давно за полночь, а годиков этому недоразумению уже за двадцать. Усок хриплым басом подвывает песне из динамиков, пролистывает видосы на ютубе и параллельно сосёт. Вот, блять, да. Причмокивает, доставая леденец изо рта, и машет Юто рукой с зажатой в ней палочкой от конфеты. По столу вокруг разбросаны разноцветные фантики и несколько упаковок леденцов, которые Усок, очевидно, поглощает с особым усердием вместо нормальной еды. Даже пиджак после работы снять не удосужился – Юто смотрит осуждающе, борясь с желанием всыпать великовозрастному дитю за беспорядок. «Чон Усок, что за нахуй?» – Что бы это значило? – тактично спрашивает Юто вместо приветствия, забираясь на подоконник с сигаретой в зубах. – Развлекаюсь, – Усок хрустит остатками леденца, отрывается от экрана и пиздит сигарету из чужой пачки. Смотрит с вызовом, будто бы настоящий подросток в пубертатном периоде.       У Юто, наконец, появляется шанс рассмотреть его лицо, покрасневшие с недосыпа глаза и влажные тёмно-красные губы. Блять? – Э? – Юто ловит чужое запястье и в безмолвном ахуе рассматривает отпечаток помады на фильтре. – А, это, совсем забыл, – Усок задевает губы ребром ладони, случайно растирая помаду по щеке, – продул в споре с коллегами, пришлось так весь вечер проходить.       По голосу не поймёшь, оправдывается он или бессовестно заливает. Японцу мерещатся задорные огоньки в вечно усталом взгляде. Или же нет? И если так, не может ведь этот спектакль означать, что Усоку стыдно? Строит из себя малолетнего дурачка, чтобы сбежать от ответственности за последствия. Юто глубоко затягивается, прикрыв глаза, и напоминает себе о том, что чертовски устал и ничего не хочет понимать. Никаких блядских намёков. – Спать не собираешься? – спрашивает он будничным тоном. – Не, не хочу, – Усок в окно выкидывает окрашенный в красный окурок и тянет за щеку очередной леденец на палочке, – могу вообще не спать, если захочется, – смелое заявление для того, кто всё утро ныл, что его разбудили за пару минут до будильника.       У них вроде даже музыка на фоне играет, а влажные звуки от обсасывания конфеты кажутся ужасно громкими. Юто вслушивается в текст песни, но всё равно не слышит ничего хорошего. Поцеловать Усока легко, сложно остановиться. Химозно-сладкий виноградный привкус смешивается с горьким табачным. Пальцы Юто скользят по горячей шее, ослабляя узел галстука, путаются в пуговицах усоковой рубашки. Гладят рельефные ключицы и навечно ссутуленные плечи. Сам Усок с размазанной помадой глухо стонет и сползает вниз, цепляясь за чужую одежду. Звякает пряжка ремня, и невольный вопрос «что здесь, блять, происходит» оказывается более чем уместным. – Не хочешь наказать меня? – вкрадчиво спрашивает Усок, стоя на коленях с протянутым ремнём.       Юто смеётся – нервно, с плохо скрытым отчаянием, доверчивый взгляд исподлобья затягивает его в пучину такого, что вообразить страшно. Тем более озвучить. Он забывает, что нужно дышать и как это делается, пока залипательно длинные пальцы Усока затягивают ремень на длинной шее. «Хочу, чтобы ты сделал мне больно», – хриплым шёпотом до мурашек. Уличная одежда кажется жаркой и чересчур тесной, всё те же блядские пальцы расстёгивают ширинку на невозможно обтягивающих джинсах. Усоку нравятся конфеты побольше, и, к счастью, Юто есть что ему предложить. Сознание превращается в цветную карусель, ремень туго стягивает горло, стоит взять член глубже в рот. Усок смотрит наверх совершенно бесстыжими влажными глазами – как приглашение в самую тёмную пучину, из которой никто ещё не выбирался живым. Без шансов. Юто тянет за пряжку до надсадного кашля, удивляясь незнакомому, но садистски-приятному ощущению. Он так давно потерял контроль над ситуацией, что не испытывает страха или смущения. А Усок с запредельно пошлыми звуками выпускает его член и широко раскрывает рот, чтобы вобрать в лёгкие хоть немного кислорода. Помада смешивается со слюной, и в какой-то момент Юто мерещится стекающая по подбородку кровь. Усок – тот ещё кот – отлично умеет вылизывать, зато одежду не шерстит и территорию не помечает (несколько пятен от засосов на шее не считаются). Движения языка кажутся Юто издевательски медленными, поэтому он кладёт ладонь на чужой затылок, цепляясь за порядком отросшие за месяц с последней стрижки волосы, и толкается в рот сам. Усок приглушённо хнычет и царапает ногтями импровизированный ошейник, пока его горло безжалостно трахают. Осторожничать можно было раньше, сейчас в этом нет смысла хотя бы потому, что Юто успел для себя уяснить – Усок любит жёстко, пусть даже от одного взгляда в его грустные глаза хочется умереть от нежности. – Хоть бы пиджак снял, – звуки плохо собираются в слова, и Юто тяжело вдыхает прохладный воздух прямиком с открытого окна.       Он спускает в Усока, даже не пытаясь вытащить член, потому что знает – шума вокруг испачканного костюма будет куда больше, чем с того, что этому любителю виноградных леденцов приходится отплёвываться в раковину. – Юто-я, – голос Усока звучит ниже обычного, когда он возвращается обтираться об Юто и невзначай так кладет его ладонь поверх своего стояка, – ты же не хочешь спать, правда?       Юто весьма двусмысленно хмыкает, садится на незастеленную с утра кровать и коротко требует: – Раздевайся.