Две страсти Якова Петровича

                    Работа в Тайном Отделении была несложной. Интересной даже. Только одно огорчало пытливый ум Якова Петровича Гуро — написание отчётов. Не любил их Яков Петрович горячей нелюбовью. Настолько, что даже аппетит пропадал, пока писал. И теперь, щурясь на свечи, он раздражённо вздыхал, чувствуя противную тяжесть в животе. Есть Яков Петрович хотел невероятно, а впереди маячил пятистраничный отчёт об убийстве жены купца Морошкова, которую зарезал конюх в отместку за то, что барин не заплатил пять целковых. И эта мелочность мещанская задерживала на работе благороднейшего мужа, которого ждал на ужин луковый суп с гренками и нежнейший паштет! Яков Петрович вздохнул и в очередной раз бросил взгляд на Брегет — время стремилось к восьми, а отчёт и не думал уменьшаться. И можно было, конечно же, на писаря его спихнуть, но писарь и так наделал досадных ошибок, а Яков Петрович с прописной истиной: «Хочешь сделать хорошо — сделай сам» знаком был отлично.       Поэтому буквы складывались в слова, слова в строки, и мал помалу отчёт начал писаться. Яков Петрович даже слегка воодушевился, не сильно, но достаточно, чтобы вдохновенно покусывать кончик пера, описывая, как именно и сколько раз несчастный конюх кромсал Морошкову. И когда открылась дверь, а в дверях замаячил приснопамятный писарь, Яков Петрович недовольно зыркнул, что от дела отвлекают.       — Яков Петрович, прошу покорнейше простить! — пролепетал писарь, заметив недовольство начальства. — Но к вам дама. У неё не назначено, но говорит, что вы её ждёте.       — Разве? — удивился Яков Петрович, приподняв соболиные чёрные брови. — А что за дама?       — Представилась Аглаей Львовной, фамилию назвать отказалась! — бодро отрапортовал писарь, вытягиваясь по струнке.       Яков Петрович вздохнул. Нет, Аглаю Львовну он не ждал, слышать не желал, видеть — тем более. Но выносить свою личную жизнь напоказ, демонстративно отказываясь от приёма, не стал — и так глаза писаря горели нездоровым любопытством. Пришлось кивнуть, взмахнуть рукой и ждать, пока в кабинет не скользнула высокая фигурка, скрытая тёмным плащом с капюшоном. Яков Петрович мысленно закатил глаза — Аглая Львовна всегда любила мелодраму и дешевые эффекты. В руках фигурка держала небольшую корзину, которую поставила на пол рядом со стулом, а сама опустилась напротив, скинула капюшон небрежным движением головы. Ярко-рыжий вспыхнул в свете свечей, невольно напоминая, как любил Яков Петрович перебирать эти волосы, любуясь янтарными искрами, вспыхивавшими в их глубине.       — Яков Петрович, как же сердце моё изболелось в разлуке! — драматично выдохнула Аглая Львовна, положив пышную грудь, затянутую корсетом, на папки с документами.       — Три дня прошло, Аглая Львовна, — иронично заметил Яков Петрович, смирившийся с неизбежным — натиском горячо влюблённой дамы.       — Три дня без вас — вечность! — патетично воскликнула Аглая Львовна, приложив ладонь к груди.       — Так вы ж меня прогнали, любезнейшая. — Яков Петрович откинулся на спинку стула и сложил руки на груди. — Три дня назад и прогнали. Ваши слова, кстати, до сих пор в душе отдаются. — Он чуть подался вперёд и добавил, понизив тон: — Болью острой.       — Я была неправа, Яков Петрович! — заломила руки Аглая Львовна. — Жизнь без вас — мука!       — Помилуйте, душенька! — развеселился Яков Петрович. — Ваши слова о том, что вы рядом со мной и минуты пробыть не желаете, о том, что я вас недостоин, о том, что слишком ветрен, о том, что не забочусь о вас, не люблю — или они неправда?       — Неправда! — горячо заверила Аглая Львовна. — Всё — неправда! За каждое слово своё каюсь!       — Я ж не священник, дорогая моя Аглая Львовна. Вот ему и кайтесь. И в измене супружеской, и в грехе непослушания, и… В общем, вы мне уже всё сказали. Закончим на этом, пожалуй!       Яков Петрович не любил долгих расставаний. Разрывать отношения старался максимально деликатно, нежно. И со всеми своими пассиями оставался друзьями, нежными и трепетными, не более. Ревности в душе Якова Петровича не существовало, а в других он её не терпел и не понимал. Поэтому Аглая Львовна, невзирая на явные достоинства в виде красоты и полной самоотдачи в постели, раздражала безмерно. И когда сама, закатив очередной скандал, выгнала его посреди ночи, даже порадовался. А теперь… Хотелось избавиться от неё без криков, на которые сбежится всё Тайное Отделение. А потом будут его имя трепать по коридорам, чего Яков Петрович не любил крайне.       Но Аглая Львовна сделала ход конём, внезапный и от того пугающий: вскочила со стула и опустилась на колени перед ним. Пышные юбки платья, как лепестки цветка, окружили её, а в ярко-зелёных, ведьминских, глазах застыла мольба.       — Не пущу вас никуда, Яков Петрович! От себя не отпущу! — Она схватила его руки, и принялась целовать, приговаривая: — Яшенька, душа моя, как же без тебя жить — не представляю!       — Аглая Львовна! — досадуя, пробормотал Яков Петрович. — Поднимитесь немедленно! А вдруг кто зайдёт? Вы же позора не оберётесь, не я!       — Не встану никогда! — заявила Аглая Львовна, но с колен, меж тем, поднялась. Сверкнула глазами хитро. — Так я прощена?       — Ваши методы весьма убедительны, — вздохнул Яков Петрович, почти смиряясь под этим напором.       — А я вам поесть принесла, — улыбнулась она широко, как женщина, знающая, что победила. — Колбасу кровяную.       Лёгкий взмах руки, и изголодавшемуся взору предстали три кольца домашней кровяной колбасы. Рядом, в корзине, стояли две банки с солёными груздями и лежал каравай хлеба. Слюна моментально наполнила рот, и Яков Петрович машинально облизнулся.       — Так я прощена? — снова спросила Аглая Львовна, прекрасно осведомлённая о гастрономических привязанностях сердечного друга.       — Разве могу я отказать столь настойчивым просьбам? — хмыкнул Яков Петрович, с трудом отрывая взгляд от корзинки.       — И могу ждать вас сегодня ночью?       — Всенепременно! — клятвенно пообещал Яков Петрович, провожая довольную Аглаю Львовну долгим взглядом. Что ж, придётся нарушить правило и расстаться с ней со скандалом. Иначе никак. Потому что горячий взгляд ярко-голубых глаз княгини Р. обещал слишком много, чтобы от него отказываться. Даже ради прелестной Аглаи Львовны! Яков Петрович отложил отчёт и достал кольцо колбасы, с наслаждением впиваясь в него зубами.