***
— Дазай! Сколько можно опаздывать на работу?! Прозвучал довольно раздраженный голос высокого человека в белоснежном, идеально проглаженном, медицинском халате с опрятно уложенными в хвост светлыми волосами, который уже несколько минут отчитывал другого паренька в точно таком же белом халате, только в не идеально отглаженном, как у первого, а даже очень помятом. Поправляя очки, «воспитатель» уже раз пять за это утро спрашивал того об его опозданиях, едва юноша появился на пороге. Он продолжил свой отчет об его образе жизни: — Неужели никак нельзя встать пораньше?! — Куникида-кун, ну не ругайся, — потерев переносицу, проканючил Дазай. Вид у него был, откровенно говоря, как будто он только что вышел из двухнедельного запоя. Помимо мятого халата у него были огромные синяки под глазами и взъерошенные темно-коричневые волосы, которые торчали во все стороны, — У меня была двадцатипятичасовая операция, я даже дома не ночевал. — Это не избавляет тебя от твоих обязанностей! — после этой фразы блондина Дазай закатил глаза, немного поморщившись от громкого тона. Он уже было смирился со своей участью, но тут гневную речь прервал внезапный телефонный звонок, за который Осаму уже успел поблагодарить всех богов. Теперь у него появился шанс улизнуть, который он ни за что не упустит. Еще не отойдя от своих нравоучений, блондин взял трубку.- Да, это регистратура! Дазай шёл по больничному светлому коридору, который уже стал родным, как и запах медикаментов, въевшийся в волосы, в кожу и одежду каждого, работающего тут специалиста. За окном было утро, пели птицы, а сквозь открытые окна можно было почувствовать легкий и тёплый ветерок. Осаму улыбнулся, подходя к окну и жмурясь от яркого солнца. Настроение было прекрасным, потому что операция прошла успешно, а для хирурга нет лучшей награды, чем знать, что его старания не напрасны. Но помимо хорошего настроения чувствовалась еще и ужасная усталость, которая заставляла буквально валиться с ног. А ведь у него еще прием через десять минут. Но вот из-за угла появляется рыжая макушка, обладатель которой направляется ему навстречу; Дазай усмехается, почти пропев, — Эй, Чуя, доброе утро! — Оно было добрым, пока я тебя не встретил. — юноша фыркнул, дернув головой. Такое приветствие стало уже традиционным. — Выглядишь, откровенно говоря, как будто по тебе мусоровоз проехал. — Ох, ну зачем же ты так? — драматично произнес врач, кладя свою ладонь на рыжие волосы. — Ну-ка, дуй на приём, скумбрия! — скидывая чужую ладонь и несильно пнув Осаму по ноге, возмутился Накахара. — И приведи себя в порядок, уже наконец! — Что ж вы все такие злые с утра? — Дазай только скривился, горько вздохнув. — Энцефалопатия, — заключил Осаму, выслушав все симптомы заболевания и что-то строча в карту почерком, который был далеко от идеального, нет, хотя бы даже понятного, — это дистрофическое поражение мозговой ткани распространенного характера в результате воздействия различных факторов — инфекций, интоксикаций, расстройств в обмене веществ. Но для точного подтверждения диагноза нужно провести диагностику. Напишу вам направление к окулисту, на общеклинические исследования и инструментальную диагностику, а дальше посмотрим. Возможно нужно будет узнать есть ли признаки атрофии мозга, для этого придется сделать КТ*, но это все потом. А вообще на будущее, я кардиохирург, а не нейрохирург, — практически на одном дыхании сказал Дазай, написав несколько направлений. Как только дверь захлопнулась, он откинулся на спинку стула, глубоко вздохнув. Пациентов было, как назло, очень много. Кажется, за сегодня это уже шестнадцатый. Но на часах 12:52, и через восемь минут будет обед. Врач прикрыл глаза впервые за эти несколько десятков часов. Но тишину нарушило громкое дёрганье ручки. В кабинет так входили только два человека — это Накахара и Доппо. Да что уж там говорить, Осаму и сам часто этим грешил. В проёме показался Чуя, вернее сначала кипа медицинских карт и бумажек, а потом только он. Дазай приоткрыл один глаз, потом лениво лег, только теперь уже на стол, подложив руки под голову. Закончивший раскладывать карты по полкам Чуя сел на стул, специально громко ставя печать на справку. От громкого звука Дазай вздрогнул, а потом покачал головой, глядя на Накахару. — Пока ты спал, я обежал половину клиники, чтобы найти все эти документы, — сердито произнес Чуя, убирая красивые рыжие локоны с лица. — Молодец, возьми конфетку. Во-о-он там, на полке.- с издёвкой ответил шатен, — От меня только что ушёл пациент. — Ни с чем ушёл. — У меня даже нет сил, чтобы тебе ответить. Вот возьму в следующий раз и обижусь, — приглушенно проговорил Дазай в руки и демонстративно вернул голову. — Хочешь, я скажу твой диагноз? — Чуя взял бумажку, быстро начеркав на ней большими буквами «ИДИОТ» и проведя по ней клеем, прилепил её Осаму на лоб, — Готово! Дазай устало улыбнулся, не став даже снимать эту бумажку, а потом лукаво произнёс, — Диагноз ставят врачи. А ты у нас пока еще только интерн, вот станешь врачом — буду ходить к тебе регулярно. — Я стану акушером, хотя я всегда подозревал, что с тобой что-то не так… Так что жду, — проворчал рыжий паренёк. — Вот когда станешь…- Дазай встал, потягиваясь и зевая. — А пока пойдём на обед. В столовой уже обедали Акико, Рампо и, как ни странно, Куникида. Рампо помахал рукой, едва увидев две знакомые фигуры. Кивнув на приветствие, Дазай улыбнулся и вопросительно посмотрел на Доппо. Куникида в столовой появлялся крайне редко. Казалось, что этот парень приходил сюда только чтобы работать и больше ни для чего. Если бы вы спросили его о жизненном статусе, то он бы, не задумываясь, ответил, что женат. Женат на работе. Ко всем поручениям он относился с такой ответственностью, которой, пожалуй, нет даже у молодых супругов, когда они начинают совместную жизнь, или у главврача клиники. Но неверно было считать, что своей работой Куникида вдохновлен, как музой. Что он обожествляет её и благоговеет перед этими справками, печатями и медицинскими картами. Работа для него была только необходимостью так же, как тщательность и добросовестность её исполнения. При письме, казалось, его ручка совершенно не отрывалась от бумаги. Но при этом почерк был каллиграфическим. Этому почерку завидовали все врачи клиники. Да, пожалуй, и не только почерку. Этот парень своим приходом заменил сразу несколько человек. Тем, кто был до него уже казалось, что он был тут всегда. Был, есть и будет. Конечно, Доппо был безотказным благодетелем, хотя по его серьёзному виду и не скажешь. Куникида и сам не замечал, как им начинали пользоваться. Но за этим тщательно следил Дазай, который сейчас так удивился присутствию врача в столовой. А вернее тем, что не сам Дазай вытащил его из мира бумаг и телефонных звонков. Заметив этот удивлённый взгляд, Куникида многозначительно посмотрел на Акико. Дазай только понимающе кивнул головой. Имя Ёсано было у всех на слуху. Пугающая женщина со сверкающими глазами и с надписью «травматолог» на двери кабинета. Про этот кабинет ходило много слухов, и про травматолога, обитающую в нем, в том числе. Она всегда знала, чего хотела, и добивалась этого. К своей работе Ёсано относилась почти с фанатизмом. Порой молодые врачи, услыхавшие издалека энергичный и угрожающий стук её каблуков, немедленно сворачивали в ближайший кабинет «к коллеге на чай», как они это называли. Но люди, работавшие здесь давно, Акико уже не пугались и знали, что за этой, казалось бы, отъявленной карьеристкой скрывается понимающая и душевная женщина. Дазай сразу же разглядел в ней это качество, и очень скоро между ними завязались дружеские отношения. Чуя, стоявший рядом, посмотрев по сторонам, тихо вздохнул. За соседним столиком сидели такие же четыре интерна, как и он. Уловив на себе завистливые взгляды, он отвернулся. Накахара никогда не вписывался в их круг. А началось все с того, когда Чуя пришёл, будучи только совсем новичком на практике, за него поручилась Кое-сан. Кое-сан была очень хорошим женским специалистом, но при этом до невозможности строгим. Половина интернов её просто боялись и сторонились. Но к Чуе Озаки-сан относилась очень трепетно и даже как-то по-матерински. Была ли это зависть или что-то другое, этого Чуя не знал. Вот только всё стало еще хуже, когда Дазай взял его к себе в кабинет помогать ему, Но были в этом и другие, положительные стороны. Команда Дазая всем сердцем любила Чую, и они даже несколько раз брали его на операции. Как бы Накахара не говорил, что он ненавидит Дазая, к нему он испытывал чувства, как испытывает младший брат к старшему. Возможно, они постоянно язвят в общении между собой, но все же любят друг друга. На обед был рис и зелёный чай. Расплатившись, Дазай сел рядом с Чуей, перекладывая его тарелки с подноса на стол, а после подложив его поднос под свой, чтобы он не занимал много места (все же он чувствовал ответственность за этого мальчишку и иногда даже переигрывал), — Почему у вас такие хмурые лица? Наша смена уже должна была закончиться. — В том то и дело, что должна была, — без энтузиазма ответила Йосано, сделав глоток зелёного чая, — Фукудзава-сан сказал, что пациенту из тринадцатой палаты стало хуже, и если мы не проведём неотложную операцию, то все может закончится очень плачевно. — Из тринадцатой? Да, не повезло парню, — откликнулся Чуя, — А на сколько запланирована операция? — На шесть часов, у нас еще вагон времени и пациентов, которые только перенесли операцию, и им тоже требуется уход и внимание, — Доппо сложил палочки и поправил свои очки. — А что с ним? — Приобретённая патология клапана аорты. — Я думал, что что-то серьезное. Неужели никак нельзя без меня? К тому же, она проводится не на открытом сердце, — Дазай опёрся подбородком на ладонь, выражая своё недовольство. — Нельзя! Ты тут у нас кардиохирург, — Йосано скрестила руки на груди, а Куникида был уже готов высказать все, что думает об этом ответе. — Да что тут сложного? С помощью эндоваскулярного метода. Просто введите биологический протез через бедренную вену и разместите его в аорте! Вопросы?! — Осаму встал и начал ходить вокруг стола, активно жестикулируя. — Один. Как ты думаешь, там еще остался чай? — голос подал Рампо, который до этого не произнёс ни звука. Осаму возмущённо глянул на него. Подобного рода вопросы он часто слышал от Эдогавы. Так часто, что их можно было просто игнорировать, потому что они были риторическими. Все вопросы этого врача были риторическими. В своей жизни Рампо умел обходиться без вопросов, которые действительно требовали бы ответов. Казалось, что Эдогава видел человека насквозь даже лучше, чем если бы его поместить на растерзание ультрафиолетового излучения, называемого рентгеновскими лучами. Незаинтересованность какими-либо вещами помимо интересующих было вполне нормальным явлением для него. Невнимательность к делам, не касающиеся его деятельности и увлечений превышала все границы. Поэтому ему была необходима помощь со стороны или спутник жизни, который бы гарантировал, что сегодня он не провалится в открытый люк на тротуаре. — А если что-то пойдёт не так? — внезапно неуверенно влез в малопонятный разговор Чуя, на что сидящие просто кивнули головой с умным видом. На миг у каждого в лице проскользнуло самодовольное выражение лица родителя, который наверняка подумал бы про себя: «У нас такой умный ребёнок, почему мы раньше не замечали за ним такого потенциала?» Хотя и вопрос «ребёнка» не был таким гениальным. Но каждый был твёрдо уверен, что Дазай должен послушать хотя бы Накахару. Чуя, видимо, прочитав одну и ту же мысль на лицах своих товарищей, опустил взгляд в тарелку и стал внимательно разглядывать рис, будто бы видел его впервые. В этой ситуации он чувствовал себя нелепо. — Ладно, но дайте мне хоть немного времени на сон, — Дазай горько вздохнул, потирая глаза, — Где у нас тут нет пациентов, которым вечно что-то нужно от людей в белых халатах? — В морге? — предположила Йосано, еле сдерживая рвущийся смех наружу. Обычно такие вещи можно было слышать только от Осаму, потому как чёрный юмор был основой основ в его мировоззрении, но Акико решила поддержать юношу шуткой из его же репертуара. Но она никак не могла предположить, что он воспримет это всерьёз или посчитает иронией, никак не могла предположить, что ему сейчас не до смеха. — Отлично, — выйдя из-за стола, Дазай направился к выходу. Выражение его лица было напряжённым, карие глаза колко блеснули, а уголки губ всего лишь на мгновение нервно приподнялись. Решительными и широкими шагами он направился в сторону выхода. Сидящие переглянулись. Кто-то вздохнул. Дазай определённо был проблемой. Природа, видимо, решила наградить его чрезмерной эмпатией, с которой он и по сей день не в силах справиться. Осаму любил людей. Любил свою работу. Только вот себя не любил. Хотя, заметить это постороннему человеку было трудно, если вообще возможно. Дазай умело прикрывался самолюбивыми шутками, нередко использовал юмор, близкий к черному. Своим остроумием он мог, если не оскорбить, то заставить человека чувствовать себя неприятно. Но к этому он прибегал очень редко. В основном, пациентам Дазай представлялся успешным врачом-хирургом, с вечно приподнятым настроением и врождённым артистизмом. Только иногда врач являлся в помятом халате и со взъерошенными волосами. Пациенты списывали это на длинные операции и были ему благодарны. Истинное лицо Дазая знала только его команда. Знала, как он рыдал после неудачных операций. Долго времени прошло, пока он научился справляться со своими эмоциями. Осаму злился, когда на следующий день видел понимающие взгляды коллег. В первую очередь он ненавидел себя, а потом уже всех. И если Рампо, Куникида и Акико замолкали и относились с пониманием, то Чуя терпеть его перемен в настроении не мог и грубил в ответ. Иногда дело доходило до драки. А потом они просто садились на пол и злобно сверлили друг друга взглядом, ничего не говоря. На следующий день работали так, будто ничего не произошло.***
Морг располагался в соседнем здании напротив клиники. Здание было намного ниже и выглядело более устрашающим. Насколько это вообще возможно в Японии. Об обитателях этого дома слагали легенды. Якобы патологоанатомы едят людей, и мертвецы вылезают ночью из своих железных ящиков. Все эти легенды были придуманы интернами, которые позже становились врачами или санитарами и проносили это «устное народное творчество» в старшие ряды. Конечно, в эти истории никто не верил, но чувство настороженности к этому месту и всему, что с ним связано, осталось. Дверь отворилась с противным скрипом. В нос ударил резкий и неприятный запах формалина. В помещении было довольно чисто, но не сказать, что светло. Посередине стоял стол для вскрытия, над которым висело несколько ярко горящих светильников, рядом со столом стоял ещё один небольшой столик для инструментов. Осаму подошёл к нему. На столике лежали секционный нож, дисковая пила, ножницы разных калибров, еще черпак, при помощи которого измеряются жидкости, лапчатый пинцет и линейка. В углу комнаты стоял небольшой холодильник, чуть поодаль располагался письменный стол с креслом, на столе стоял небольшой компьютер. В стенах было много крупных железных ящиков, которые очень сильно экономили Пространство. Тут ещё была кипа бумаг, хаотично разбросанных на столе. Ничего необычного. Но тут Дазай заметил кое-что интересное. В самом углу стола стояли три толстые книги в достаточно потрепанном переплёте, которые можно было совсем и не заметить, если бы не наблюдательность Осаму. Надписи на корешках отдалённо напоминали слова латинского происхождения, но верная догадка быстро пришла сама на ум, и, усмехнувшись этому, но после вспомнив причину своего визита, врач ещё раз осмотрелся. На вешалке висел только белый халат, посторонней одежды там не было. Это означало, что работающий здесь либо ушёл ненадолго, либо прошла его смена. Немного постояв и подумав Дазай решил, что будет забавно увидеть лицо врача, который увидит его на операционном столе, причём живого. Лежать на нём было, разумеется, неудобно, но эта дурацкая мысль стала даже навязчивей желания поспать. Ложась под белую плёнку, Дазай даже и не думал засыпать, но через минуту-две, его сознание стало погружаться в сон, бороться с которым было просто бесполезно. Сквозь сон было слышно, как отворилась скрипучая дверь, но веки были как будто свинцовыми, их было просто невозможно поднять.