***
Много лет назад… Я ничего не чувствовал. Наверное, это был самый важный факт в моем состоянии. И я безумно благодарен за него, ведь, будь у меня хоть чуть-чуть больше, чем ничего, эмоций в доступе, не думаю, что смог бы остаться в трезвом рассудке. Возможность думать возвращалась ко мне постепенно. Осознанность, что появлялась у моего нового воплощения, становилась моей осознанностью. Я учил слова, которыми начинал размышлять, и уже не упомню, мешал ли по первости их с другими, чужими словами моего прошлого языка или нескольких языков. Первое, что я запомнил — «Роуг», свое имя. Вроде как «хитрец» по значению, хотя скорее уж «прохиндей» или что-то похоже устаревшее, как я догадался. Знал бы еще, как зовут кого-нибудь из окружающих, кроме как «мама», «дед», «он» и подобных слов, которые успешно заменяли мне любые имена собственные. Можно было бы сравнить, насколько я любим, с таким-то имечком. Но, полагаю, достаточно — жил я хорошо и спокойно, обо мне заботились и со мной занимались. Я родился в каком-то диком общинном обществе какого-то сомнительного на первый взгляд средневековья, так что, если честно, моему воплощению повезло. Я не был рабом или из семьи рабов, вокруг не было голодающих, чумных и иных хворых. А еще я был мужчиной, что в условиях средневековья должно было уже дать мне многое. Хотя к женщинам я не заметил здесь пренебрежения, подобие равноправия уже было. Хорошее средневековье. Я потихоньку шевелился, запоминал лица людей, что были вокруг. Я не задумывался о времени, наивно полагая, что у меня впереди целая жизнь — на лицах моих родных и «знакомых» не было обеспокоенности, они не казались мне отягченными идущей где-то неподалеку войной или страданиями. Еще было достаточно мужчин, чтобы полагать, что никакой войны нет. Я запомнил теплую улыбку матери, что беспечно щебетала рядом со мной о чем-то и морщинистое лицо старика — прадеда или деда, а может, пра-пра, что был главой небольшого восточного поселения. — Ма, то та? Кто там? Я испуганно ворочался в колыбели каждый раз, как слышал странные шорохи за окном — те, что еще не мог осознать. Я не мог контролировать этот испуг, да и не сильно стремился, позволяя себе маленькие слабости ребенка. Сознание на удивление легко перестраивалось и я почти не ощущал неудобств детского тела, воспринимая все как должное и с титаническим спокойствием. Возможно, это также было потому, что эмоции ко мне так и не вернулись в полной мере. Женщина рядом улыбалась, с нежностью глядя на меня, и покачивала самодельную колыбельку: — Это Дрёма, — объясняла она мне, — она ходит по улицам каждую ночь, заглядывая в окна, гасит свет и забирает к себе тех, кто не спит. Ее рассказы всегда казались мне немного страшными. Я знал, что фольклор в своем изначальном виде вообще всегда был страшным, но это дела не меняло. Только спустя какое-то время я понял, преодолев подсознательно остатки лингвистического барьера, что мать лишь завуалированно рассказывала мне о приходящем к людям сне. «Дрёма» — это не существо и не дух на самом деле. — А, — «хорошо», соглашался я, что беспокоиться не о чем, прикрывая глаза и вдыхая прохладный сквозняк, шевелящий непрозрачные старые занавески. Мои знания о мире, что смутными воспоминаниями остались вместе с жизненным опытом прошлого перерождения — интересно, почему не исчезли и не забылись — почти ничем не помогали мне понять устройство этого. Я был самым обычным ребенком, с интересом познающим новое. География, язык, национальности, традиции — я хлопал глазами и наблюдал за людьми, пытаясь понять как можно больше и как можно скорее. Было в окружающих что-то азиатское. Кожа была светлая, но волосы у всех в деревне были темные, да и… просто схожесть какая-то проскальзывала. Хотя телосложение и лица больше европейские, разнообразные. И какой-то единой черты нет. За то время, что я жил в этой откровенно небольшой деревне, я понял, что нахожусь где-то на востоке Ишгара. Что континенты совсем не похожи на Земные, да и живу я не на Земле вовсе, а в Земном Крае. По сути, одно и то же, но даже определение разное. Круглый ли Земной Край? Какова здесь наука? Судя по очень слабо развитой медицине и грамоте, которую едва-едва знали несколько человек, занесло меня в довольно отсталое место. Родился я явно в эпоху раннего средневековья, плюс-минус, конечно, я не мог определить точнее в связи со своей информационной ограниченностью, но то, что от технологического прогресса люди явно далеки — чувствовалось. Я еще надеялся какое-то время, что просто в глубинке, но после — отчаялся. Никаких намеков на торговые связи с кем-то более развитым. Утверждению, что Земной Край плоский, я в таких условиях даже не особо удивился. Кивнул и решил проглотить какие-либо опровержения вместе с подступающим испугом. Подумаешь, считают, что планета плоская. Как-нибудь… прожил бы. Но о науке больше никого не расспрашивал, решив, что сначала надо подрасти и самостоятельно понаблюдать, а нервы — пусть и казавшиеся мне сейчас канатами — поберечь пока. Лишиться достижений науки и цивилизации в целом было для меня, потерявшего в памяти образы близких, если они вообще были, было обиднее всего. Но еще я, не удержавшись, узнал, что здесь потихоньку зарождалась — или уже была оформлена — монархия. Но не у меня в деревне, что была где-то в отдалении от крупных городов. До нее даже сборщики налогов не доходили. Это подарило мне немного надежды, что там, где-то далеко, наука все-таки больше развивается и я не умру лет в одиннадцать от какой-нибудь чумы. Религия была похожа на язычество. У нас была небольшая постройка, вроде как подобие храма, где люди молились и куда приносили скромные подношения. Фанатиков не было, жертвоприношений тоже. Мне достался, в целом, неплохой социум. Мирный. Но я не слишком-то долго прожил с людьми. Наша деревня уже давно подвергалось набегам другого — разбойного — поселения, что скрывалось где-то в лесах. Меня сильно напрягало такое соседство и иногда раненые мужчины, но какое средневековье без небольших стычек между… племенами? Это даже не средневековье, если честно, а аналог девятого-десятого веков моего прошлого мира. Наверное. Я хорошо учил историю, да только в каком состоянии находится мое нынешнее общество не слишком хорошо разбирался. Много ли понимает ограниченный парой улиц маленькой деревни ребенок об устройстве огромного мира? Я был непозволительно наивен, позволив себе полностью слиться с детской безмятежностью. И совсем не заботился о подобных вещах. Да и не было смысла в беспокойстве. Что бы я сделал, если смотреть объективно? Дошагать бы до мужчин деревни во время обсуждений — подобия вече — самостоятельно. Куда там, я бы банально не открыл массивную дверь в конце пути. Но это произошло, когда я уже научился нормально ходить и даже мог немного бегать. Когда я все еще бессвязно лопотал что-то на своем детском полу-языке, однако, отчаянно пытаясь выправить свою дикцию и избавиться от непривычного окружающим построения предложений, подражая взрослым и тому, как говорят они. Я даже завел своих первых деревенских «друзей», пусть это и было бессмысленно и глупо. Мое не особенно выразительное постное лицо обычно пугало детишек-ровесников. Да и не мог я общаться с ними на их уровне, не мог. Взрослые, кстати, повели себя крайне безответственно, но я был впервые рад, что родился в средневековье. Будь я в своем мире, меня бы обследовали миллионы раз, выявляя, в чем причина малой активности и свойственных детям истерик. Здесь такого не было, о таком не думали, просто радовались, что я расту умненьким. Когда я… почти привык к своему новому дому… они пришли и устроили бойню. Люди казались мне страшными монстрами на фоне горящих хибар. Издавали свои страшные крики, от которых кровь стыла в жилах — как монстры из кошмара. Они — люди и маги. Волшебники — такие же люди, но много опаснее и сильнее. Они — особенность этого мира. В моем поселении магией обладали лишь несколько человек — мой дед и несколько женщин-травниц, включая мою мать, так что я искренне полагал, что магия ограничена здесь лишь некоторым видом шаманизма, «общения с духами» и целительства. Да и среди язычников «магия» была не так уж удивительна, если честно. Я поразительно легко принял ее наличие в мире. Ну, знаете, раз Земля — плоская, то есть и «магия», почему нет. Я ошибся. Магия была в этом мире как особая форма энергии, эфир. И она, конечно, использовалась не только во благо, для лечения ран или заговора лекарственных настоев. Странные твари, что были подконтрольны одному из разбойников, были хорошей боевой единицей — самое оно для разорения чужих поселений. И они тоже были порождением магии. Я это чувствовал — так же ярко, как чувствуешь ветер. Необъяснимо. Это было действительно страшно. Ужасающая сила, способная при должном могуществе создать катастрофу во всем мире, подобие апокалипсиса. Люди боялись. Суетились вокруг, кричали. Я тоже. Люди страдали от боли за свою родину — я просто был в ужасе от этого мира. Мать вынесла меня через черный ход и через дыру в заборе из частокола сбежала из деревни — впрочем, ушла она недалеко. Лишь успела положить меня на странного вида деревянный плот, едва оторвавшись от погони. Эти события уже давно затуманились в моей памяти, если честно. Стыдно признать, но я едва ли вспомню лицо женщины, что дважды даровала мне жизнь. При рождении и… в тот раз. Маленький — только я и поместился нормально — но достаточно устойчивый плот был спущен вниз по реке, прочь от разоренной деревни. Я не помню, что было дальше — и никогда мне не случалось узнать, выжил ли вообще кто-то из моего края в тот день, помимо меня. Возможно, это к лучшему, что я ничего не узнаю об этом безымянном поселении.***
Своей жизнью я был обязан тому, кого мать мягко наказывала мне никогда не встречать на своем пути, с кем не искать встречи. Существу из красивых легенд-сказок, по которым я изучал этот мир, лежа в колыбели. Самому настоящему дракону. Я рассматривал его наивными детскими глазами, внутри пораженный, что не имею возможности даже испытать страх. Я все еще почти ничего не чувствовал. Вдали от людей я словно разучился это делать окончательно, больше не имея перед глазами пример настоящих эмоций. И, наверное, это все еще было к лучшему. Он рокотал, будто большой кот, и я улыбался, протягивая руки к огромной морде, объятой тенями. Дракон выхаживал меня своими особыми драконьими методами, вокруг меня клубилась магия, а я даже не понимал, что происходит. Я не знал, что… к тому моменту, когда я очнулся, его дар, его магия… клубилась уже во мне. Он осторожно поднимал меня над землей с помощью теней — и сам был объят и окутан ими, прохладными, осязаемыми. Я гладил их рукой и удивленно одергивал ее, не понимая, как такое возможно. Я вряд ли должен был помнить о первых своих днях с ним, но я помнил — и пляска теней под звездным небом всегда казалась мне чудесным сном, нежели явью. Я всегда скучал по ней. Дракон был стар, мудр, и, по закону жанра, умел говорить на человеческом. На том языке, на котором говорили местные народы, возможно, он назывался ишгарским, но я не решился сам давать ему название, пусть и окрестил так про себя. Кроме того, что это — Ишгар, я не знал чего-то более локального, вроде названия страны или города. Да и может Ишгар — это вовсе не континент, а целое огромное царство. Кто знает. Некоторый языковой барьер и просто непонимание человека и животного существенно затрудняло нам общение с моим спасителем в первое время. Я боялся, что в компании зверя и сам озверею, однако, вроде обошлось. Его звали Скиадрам. И он решил воспитать меня сам. Потому что я был магом — он сказал, что он чувствовал это. И научил чувствовать меня. Выбрал меня. Я должен был помочь ему в чем-то. Если честно, я скептически отнесся к идее воспитания драконом сначала. Уж не знаю, что подумал учитель, но я заметно расслабился, когда узнал, что он собирается использовать меня впоследствии. Это же просто дало мне… некоторую гарантию, что я точно нужен. Я не слишком верил в альтруизм такого существа. Поначалу. Мы ушли далеко прочь, как только я немного окреп. Я цеплялся за темную чешую на спине дракона, обвитый тенями и защищенный ими, и не удосужился смотреть по сторонам. Иногда мы потом меняли место обитания — но, я так понимал, ради меня, Скиадрам мог и задерживаться в определенных краях. Я рос. Учился магии с поразительной легкостью. Я буквально жил ей — вопреки раздражению учителя, я не стремился сражаться с помощью тени, но ощущал с ней глубокое внутреннее родство, используя в более практичных вещах. — Пойми, Роуг, я не смогу защищать тебя всегда, — увещевал меня учитель и я вставал, признавая его правоту, продолжая тренировки. — Однажды тебе придется сражаться. Я и сам понимал, что, имея такую огромную внутреннюю силу, не могу просто взять и не использовать ее, но идея вступать в сражение с кем-либо была мне немного… не к сердцу. Не знаю, как я смог приспособиться к необходимости убивать ради охоты, но это, я чувствовал, был мой максимум. Было забавно и немного глупо, когда Скиадрам нашел меня в слезах из-за охоты. Он часто хвалил меня, мол, я прирожденный охотник и убийца, но от этой похвалы становилось так тошно и страшно, что я бы предпочел не слушать ее. — Ты очень добрый мальчик, Роуг, — рокотал дракон. Я подергивал плечами — кто знает. И все же, пусть я и мог справиться с лесными обитателями — либо удрать от них — мои силы были просто ничтожны по сравнению со Скиадрамом. Я помнил, что люди — далеко не всегда волшебники. И я знал, что среди людей я бы мог за себя постоять. Самоуверенно считал, что это бы было для меня крайне легко. Однако тут тоже была небольшая проблема. К людям-то я возвращаться не хотел. Уже не хотел. Скиадраму это было лишь в радость. Я не скучал, не просился домой — да и я понимал, что дома у меня больше нет. Мой дом — рядом с учителем. Мне не требовались люди. И я немного боялся их в этом времени. Жестокие. Еще более жестокие, чем я знал — не скованные законом, моралью, люди средневековья были презренны и отвратительны, жестоки и страшны. Я просто чувствовал, что даже в родном поселении не смог бы находиться, если бы еще немного подрос. Если бы мое сознание после перерождения успело окончательно оформиться до той страшной ночи. Вышел на улицы и увидел бы, как обстоят дела на самом деле. Но это не значит, что все людское я отбрасывал. Мой организм отличался от драконьего, и пусть спустя какое-то время я научился поглощать тени и существовать за счет магии, полностью перейти на такую диету мое человеческое тело не позволяло. Скиадрам приносил мне людскую еду. Научил разводить огонь и охотиться, собирать ягоды и немного разбираться в травах — он учил меня всему, чем я интересовался, будто бы и сам когда-то был человеком, а я, в свою очередь, интересовался всем. Но Скиадрам приносил мне хлеб, когда не получалось добыть пищу, и доставал одежду. Она чаще всего была мне великовата, особенно рубашки, так что я носил их с закатанными и частично оборванными рукавами на манер плащей. Об обуви уже думать не приходилось, да и мне она была не сильно нужна — бегать босиком по траве всяко приятнее, чем в обувке, а если идти я не мог — я сливался с тенью и просто скользил под одобрительное хмыканье дракона. Мой спаситель и учитель был на редкость образован. Скиадрам чертил неразумному мне буквы на земле своим огромным когтем и говорил со мной, пополняя мой словарный запас огромным количеством слов. Я радостно впитывал знания, пока еще мог. Мы путешествовали вместе, сезоны сменялись, но Скиадрам уводил меня прочь от холодов — в том краю, где мы жили, зимы были очень теплыми. Я не мог не заметить это, ведь по моим подсчетам сезоны уже давно должны были сменять друг друга, а погода вокруг почти не менялась. Однажды мы вышли к заброшенной деревне. Это случилось совершенно нечаянно и по моей вине. Скиадрам сказал, что мы остановимся рядом с той горой на некоторое время, и разрешил мне ходить, куда захочу — лишь помнить, что нужно вернуться к рассвету. Он отпускал меня гулять и охотиться в основном по ночам, так как в это время я был намного сильнее и мог просто исчезнуть, если бы почувствовал опасность. Сам же я неожиданно неприязненно реагировал на яркий свет с тех пор, как начал изучать магию теней — будто бы все мое существо противилось ярким лучам и открытым пространствам. Учитель говорил, что это пройдет, что я привыкну, и посмеивался с того, какие люди хрупкие. Я был в этом с ним согласен — быть почти бронированным драконом, вероятно, более комфортно. И это Скиадрама удивляло — как учитель признался, иногда он забывал, что я лишь «человеческий ребенок». Хоть Скиадрам не спешил возвращать меня людям, он явно имел с ними связь. Я не хотел. В условиях гипотетической смерти всех моих близких-родных и неожиданных опасностей мира я ощутил себя рядом с ним неожиданно комфортно и сам не спешил уходить. Скорее, даже цеплялся за него, как самый настоящий ребенок, боясь, что останусь один — или что останусь с людьми, но без него. Но, выйдя к деревне, неожиданно заигравшись и не заметив, насколько далеко отошел от горы, я замер и обомлел. — Скиадрам, — растерянно прошептал я, чувствуя, что учитель следил за мной в этот раз, почувствовав, что я ухожу слишком далеко. — Что это? — Проверь, — я не хотел проверять, но на негнущихся ногах пошел вперед, рассматривая старые, заброшенные дома и боясь каждого шороха. Я прислушался, но тени молчали — из живых здесь была поблизости разве что одичавшая кошка. Я набрался смелости и прошел почти всю деревню, с каждым шагом ужасаясь все сильнее. Мне было тошно и страшно — разруха вокруг, пробитые крыши, следы, будто бы от засохшей крови — скорее всего это она и была — и еще не побелевшие кости, обладающие характерным запахом разложения. — Кто… кто сделал такое? Деревню будто хотели стереть с лица земли. — Один из демонов Зерефа. — Зерефа? Так я узнал о темном маге, подарившем миру орду бессмертных чудищ. Вышел на новую ступень обучения, много слушая о том, как устроен этот мир на самом деле. Превозмогая отвращение к себе, я нашел немного вещей в той деревне. Походную сумку, хотя, скорее, мешок на наиболее удобной лямке, в которую сложил немного одежды, что более подходила бы мне, веревки, пару маленьких ножичков — вот уж по чему я действительно скучал, когти Скиадрама это совсем не то — немного соли и специй, что нашел в уцелевших домах. Я нашел еще немного сахара, от которого, казалось бы, совсем отвык, и захватил его тоже — вдруг пригодится. Расческу. Ленты. И так, по мелочи еще чего-то, что практически полностью набило сумку. — Плохо ли то, что я делаю? — я задрал голову, рассматривая рубиновые глаза Скиадрама, но он промолчал, позволяя мне самостоятельно решать. Я поискал еще немного — и нашел небольшой клинок, что был мне как настоящий двуручный меч. Осторожно примотав ножны на ленту, я также, как и сумку, взял его за плечо. — Это так отвратительно, — я чувствовал себя мародером, пусть и понимал, что здесь никому никогда больше не потребуются эти вещи. — Это все, что ты хочешь взять? — спросил меня Скиадрам, игнорируя самобичевания. Я уже догадался, что он специально показал мне эту деревню. Специально остановился рядом с ней, зная, что мое любопытство не позволит мне и дальше избегать людей и их поселения. — Ну да, — я подернул плечами. — Ты хотел бы, чтобы я взял еще что-то? — Нет, — он покачал головой. — Я не взял… драгоценности? Деньги? Я не думаю, что они мне нужны, — меня передернуло, ведь я видел украшения и монеты, однако прикасаться к ним показалось мне очень противным. Босые ноги жгло невидимой грязью, как и руки, и я от одного пребывания в деревне и факта своего «заимствования» некоторых вещей ощущал себя ужасно грязным. Больше мы не ходили к людям. А я стал учиться намного усерднее, ведь в мире, где есть волшебство — начал учить меня Скиадрам — им обладают не только люди и драконы. Магические существа действительно были опасны, будь то просто животное или же демон. С последними мне просто еще не случилось столкнуться. — Зачем тебе эта железка? — с интересом спрашивал дракон, глядя, как я пытаюсь махать клинком. Раньше я просто использовал острые тени, однако мне почему-то показалось правильным захватить какое-нибудь более материальное оружие. Я пожал плечами. А затем стал активно строгать себе острые тонкие щепки. Метательные. Идея пошла крахом в самом начале — они были слишком легкими. А в деревне, к сожалению, я не нашел ничего, что могло бы мне пригодиться. Лук показался мне слишком неудобным. Жизнь продолжалась. Скиадрам, мне казалось, был человеком много больше, чем я. Будто действительно взрослый рядом с ребенком — я забывал о многих важных вещах, просто не удерживая их в памяти, и, как ни старался, почти не мог мыслить критически в большинстве случаев. Привык принимать все за истину, раз мир был нов, и не смог разучиться обратно. А учитель заботился обо мне, воспитывал, напоминал о важных вещах — как настоящий родитель ребенку. К моему удивлению, я никогда не болел, хотя помню, что в первое время своей жизни вполне был подвержен простуде. Скиадрам сказал, что это потому что я не обычный человек, а его ученик. Не обычный волшебник, а обладающий волшебством дракона… Я улыбался. С каждым днем мое обоняние становилось сильнее, тени казались мне ближе, падая с дерева я почти не ощущал боли, в то время как любой другой ребенок моего возраста, я был уверен, не обладал бы даже силой и ловкостью самостоятельно залезть на него. Я понимал, что я уже не совсем человек, даже если человек необычный. И чувствовал, как перестаю им быть. Но я самоуверенно считал, что контролирую процесс. Что это часть обучения и, как в случае с моей реакцией на свет, все это пройдет, стоит лишь привыкнуть. Но однажды я все же обратился с таким вопросом к Скиадраму и он удивился, когда я описал все «симптомы». Мне показалось, что он хотел уверить меня в том, что мне кажется, но передумал. Я понимал, что я не должен знать, как выглядят и как чувствуют себя другие люди, чтобы сравнить свои изменения. — Тебе не о чем беспокоиться, — мне пришлось поверить, так как иной мысли мне взять было неоткуда. До этого учитель никогда не врал мне, так что поверить было легко. Даже если он не озвучивал что-то, я знал, что лишь из-за моего условно детского возраста. Следовало быть благодарным, что рядом с ним я действительно о многом мог не беспокоиться. Дракон действительно стал мне близок за время нашего странствия и моего постепенного взросления, обучения. Да и я ему, возможно. И пусть он иногда дразнил меня неженкой, белоручкой, ведь я не лез в заварушки, не пачкался, не рвал одежду лишний раз, да и вообще стремился избегать опасности… я был умен и стремился учиться, был послушен и никогда не доставлял ему хлопот. Я искренне стремился быть достойным, понимая, что, так или иначе, я многим обязан ему, своему учителю. Не только учителю магии.***
— Драконы долгое время были правителями этой земли, — пророкотал Скиадрам позади, заставив меня испуганно вжать голову в плечи от неожиданности. Я задрал голову, встречаясь взглядом с мудрыми глазами темного чудища и послушно кивнул, показывая, что усвоил информацию. Скиадрам отвернулся, да и я вернулся обратно к созерцанию утреннего моря, продолжив задумчиво рассматривать его, представляя, как вместо яростных волн и шума прибоя слышу рев волшебных существ. От бликов солнца, пробившегося сквозь низкие тучи, я поморщился. Переносить прямой свет мне действительно стало легче, я уже не ощущал себя умирающим вампиром, но ощущения от него были все еще неприятны. Прищурившись, я постарался загородить ладонью от лучей хотя бы лицо, но не слишком в этом преуспел. — Что было дальше? — я встал и подошел к дракону, обошел его сбоку и привычно залез на огромную черную лапу. Массивная фигура учителя прекрасно загораживала солнце, бросая на меня тень. Я улыбнулся, задрав голову и рассматривая огромную морду. Соотношение наших размеров было таково, что я только так и мог рассматривать Скиадрама — каждый раз едва не сворачивая себе шею. — Люди, — мне послышалась ответная улыбка в его голосе. Но мне почему-то расхотелось улыбаться. Я перевел взгляд на небо, на облака. Больше их не разгоняют огромные крылья, поднимая разрушительные смерчи и бури. Я знал, что человек — жесточайшее из существ, как бы ни были страшны драконы, так что не обольщался на хэппи энд после такой вставки. Но тогда все сильнее хотелось спросить — зачем же ты спасаешь меня, Скиадрам? Ведь драконов почти не осталось. Из-за людей. А я все еще человек. — Это люди истребили драконов? Для меня было понятно, что какой бы сильной магической мощью не обладали драконы, цивилизация всегда догонит. Поэтому я полагал, что волшебники и пушки — оружие страшнее, чем просто пушки. — Нет, что ты, — насмешливо. — Нет? — я даже сел от удивления, непонимающе хлопая глазами. Не люди? Зря я драматизировал. — Наблюдая за людьми, мы захотели мира с ними. Не было причин приносить им страдание, разорять их деревни, сжигать их посевы. Обычно про это говорят в легендах. Слишком… утопично. Так не бывает. Они явно долго к этому шли. — Многие оказались несогласны, и тогда драконы стали сражаться между собой. Война разгоралась, множество земель было уничтожено. Множество драконов навсегда исчезло. Битвы за идеологию, как избито. Они ничем не лучше людей. Я прикрыл глаза, но Скиадрам не повелся на это, продолжая рассказ, пусть раньше и был очень чуток к любым изменениям в моей мимике, отслеживая, не нужно ли мне отдохнуть. Он был хорошим опекуном. — Драконы даровали людям силу, что позволила им сражаться на равных с ними. Защищать себя. Так появились Убийцы Драконов. Как ты. — Скиадрам… — Да? Это звучит слишком правильно, Скиадрам. — Неужели не было тех, кто злоупотребил дарованной силой? Неужели тебе никогда не казалось, что драконы… совершили ошибку, когда дали людям столь мощное оружие против себя? Ведь даже название — «Убийца Драконов»… совсем не «обладающий драконьей силой», или, быть может, «подобный дракону». Скиадрам отвернулся, выдохнув пар куда-то в небо, и мне показалось, что обиделся на меня. Я осторожно провел рукой по твердой черной чешуе, не то в знак извинения, не то — утешения. Мне показалось, что я залез со своим желанием оспорить людское благородство куда-то в запретную тему, поднял то, для чего было еще слишком рано. — Прости. — Эта черта будет сильно мешать тебе, Роуг, — неожиданно мягко пророкотал дракон, сворачиваясь в подобие клубка так, что я уже знакомо оказался в самом его центре, опаляемый теплым дыханием. — Тебе нужно учиться видеть больше хорошего. Особенно в людях. — Я не говорю, что все люди плохие, — тут же замотал головой, — но это… В нашей истории, в нашей природе? Жестокие войны, битвы ни за что, конфликты, в которых страдают невинные. Я просто пацифист, Скиадрам, мне чужды все эти идеи. — Уверен, ты еще изменишь свое мнение, — он так же мягко продолжил. — Ведь близкие люди и то, во что ты веришь, стоят того, чтобы бороться за это? — Возможно, — уклончиво ответил, не желая углубляться в эту тему. Она была очень сложной и я, сказать по правде, не хотел поднимать ее. Легко сгоряча обещать что-то, бросаться красивыми фразами и словами, но совсем нелегко сражаться за это. Ведь там, на другой стороне, кто знает — может, точно такой же ты? Я не был воином, но всемирная история и ее уроки хорошо отложились в моей памяти, пусть даже в искаженных, почти забывшихся цифрах и статистиках. — Скиадрам. — Да? — Что было дальше? — Дальше? — я вздохнул и кивнул. — Дальше. Было ведь что-то еще. Не просто так люди получили силу Убийц Драконов. Как они распорядились ей? — Ты еще не готов, — покачал чешуйчатой головой дракон. — Всему свое время, Роуг. — Но, — упрямо вскинулся я. — Спи, ты устал, — веско оборвал меня Скиадрам. — Хорошо, — я послушно прикрыл глаза, — тогда расскажи, что было до? — До? — До тех событий, о которых я узнаю потом. Как драконы сошли к людям? Хотя бы… как звали первого Убийцу Драконов? — кто же тот рыцарь в стальных латах, что повел за собой этих борцов за мир? И за мир ли они боролись, в отличие от самих драконов? — Ее звали Ирен. Женщина? Я снова удивленно распахнул глаза, однако потом чуть улыбнулся — ну, хорошо. Женщина так женщина. Я же не сексист. — А какой она была? — Сильной, Роуг. У нее были алые волосы и взгляд, в котором была сила сражаться. А теперь все-таки спи. Я прикрыл глаза, решив, что на сегодня действительно хватит этих красивых историй, и постарался представить эту Ирен, что могла бы сражаться с драконами. Обучал ли ее дракон, как меня? Как она получила силу первого Убийцы Драконов, что сделала для этого, какой была та сила? Какой дракон был ее покровителем? Застал ли Скиадрам это, такой древний, или знал из чьих-то детальных рассказов? А, ладно. Есть вопрос поважнее. То, что мне еще нельзя знать. Красиво, конечно, и я люблю слушать легенды, однако, нужно смотреть в настоящее. Есть ли предел у силы Убийцы Драконов? И как долго еще продлится мое обучение у Скиадрама?