Шоколад

      В больнице Питер был уже в три часа. Вообще-то он собирался приехать чуть ли не к самому открытию, ведь он всё равно так и не смог нормально поспать ночью, переживая за предстоящую операцию тёти. Однако мисс Поттс не отпустила, по-прежнему боясь, что в таком месте омега легко может подцепить какую-нибудь болезнь. Так что ровно в три Питер с волнением открывал дверь палаты тёти, которая его встретила, как и всегда, радостной улыбкой и крепкими объятиями. Хотя в этот раз она выглядела чуточку счастливее, однако и более взволнованной.       — Я вижу, ты сегодня тоже не смог уснуть, — коротко посмеявшись, сказала она, нежно поглаживая большим пальцем синяки под глазами племянника.       — Да как тут уснёшь? — воскликнул Питер, беря руку Мэй в свою. — Ведь моя дорогая тётушка вскоре снова будет взрывать печи, пытаясь приготовить яблочный пирог.       — Ах вот как, — Мэй в шутку недовольно прищурилась, потрепав племянника за щёку. — Даже не надейся, что после такого я буду готовить твои любимые банановые маффины.       — Это те, которые всегда чёрными были? — уточнил Питер, тут же пряча уши, к которым потянулась рука тёти. Мэй несколько раз почти удалось схватить племянника, но в итоге она просто заключила его в очередные объятия.       — Это такой обманный манёвр? — спросил Питер, по-прежнему держа уши прикрытыми ладонями.       — Помолчи уже, Питер Бенджамин Паркер, — без тени злости, но с улыбкой сказала Мэй, запуская тонкие пальцы в кудри племянника.       Какое-то время Питер ещё прикрывал уши, но вскоре опустил руки, чтобы тоже обнять тётю. Они просто обнимались в глубоком молчании и слушая как там, за дверью и окном, с неумолимой скоростью бежит жизнь, которая для них сейчас остановилась, пусть и всего лишь на несколько мгновений.       — Знаешь, Питер, — вдруг нарушила тишину Мэй, и Питер с некоторой тревогой отметил по её голосу, что она больше не улыбается, — я не хотела спрашивать об этом. Ты всегда мне всё рассказывал, а когда не говорил, то я и не пыталась узнать, ведь не хотела на тебя давить. Возможно, — она как-то грустно усмехнулась, — это было неправильно, но я всегда считала, что у тебя есть полное право иметь секреты от меня, а если тебе станет тяжело или ты решишь, что я должна знать, ты сам всё расскажешь.       Мэй умолкла, какое-то время просто перебирая волосы племянника. И Питер понимал, что она даёт ему шанс и время себе, чтобы подготовиться к тому, что последует дальше. Он догадывался, о чём будет разговор. Он боялся этого, но в то же время знал, что когда-нибудь это должно было произойти.       — Я не спросила тебя ни о чём, когда меня вдруг перевели в эту шикарную и ужасно дорогостоящую больницу, которую мы бы в жизни не смогли себе позволить. Я старалась не давить на тебя с тем, что ты так долго не мог меня навестить. Я так же не спрашиваю тебя, где ты взял деньги на операцию, но Питер, — она мягко отстранила племянника от себя, чтобы с немой просьбой и беспокойство во взгляде заглянуть ему в глаза, — я не хочу идти на операцию, не задав тебе лишь один вопрос, — она сделала паузу, по-прежнему смотря прямо в глаза Питера, который с трудом не отводил взгляд.       Мэй тяжело вздохнула и спросила:       — Питер, с тобой всё в порядке?       Из груди Питера почти вырвался всхлип, но вместо этого он судорожно вздохнул, отведя взгляд в сторону, желая спрятать слёзы, выступившие на глаза.       Чёрт возьми, лучше бы она спросила о деньгах на операцию и элитную больницу, он бы смог заставить себя соврать, придумал что-нибудь или бы отложил этот вопрос на потом. Но почему именно этот вопрос? Зачем она его задала?! Ведь теперь он снова хочет всё рассказать ей! Всё! Потому что ничто не в порядке!       Он беременный омега, у которого частенько не лады со своим вторым «я», у него постоянное чувство одиночества и тоски по его альфе, который его никогда не полюбит, и его выкинут на улицу через полгода. А ещё эти навязчивые чувства омеги, из-за которых ему начинает казаться, будто это его эмоции. Да, на всё это он сам подписался, и от этого ещё обиднее, ведь он даже не может сожалеть. Если это цена за то, чтобы Мэй была жива, он готов повторить это снова.       Но всё равно он… Ему тяжело.       — Я… — он тут же умолк, пытаясь подавить плач. — Это трудно объяснить, — он поспешно вытер побежавшую по щеке слезу. — Я хочу рассказать, но… — его голос дрогнул, и он, не удержавшись, зарыдал, и Мэй тут же притянула его к себе, приговаривая, что всё хорошо.       — Я не знаю, Мэй, — сквозь рыдания начал Питер, — раньше он б-был гру-груб со мной, а теперь… теперь он даж-же хвалит меня. Мы много б-болтаем, но… — он вдруг зарыдал сильнее, вспомнив о том глубоком чувстве одиночества, когда он каждый раз после встречи со Старком возвращался в свою комнату. Он ощущал себя брошенным, — Я х-хочу, — снова продолжил он, — хочу, чтобы он касался меня. Хочу, чтобы любил меня. Боже, — он закрыл горящее и красное от слёз лицо руками, — это так эг-гоистично и глупо.       Питер больше ничего не говорил, просто тихо рыдал на груди у Мэй, которая нежно поглаживала его волосы, успокаивая. Но через какое-то время омеге резко стало стыдно за такое откровение и беспричинные слёзы, и он тут же отстранился от тёти, вытирая рукавом худи остатки влаги на щеках.       — Прости, — он виновато усмехнулся, и шмыгнул носом, — я не хотел и… сегодня не тот день, к тому же ты вряд ли что-то поняла, но… В общем, просто не загружай себе этим голову, — быстро протараторил он, неожиданно поднимаясь с края больничной койки. Ему срочно нужно было умыть лицо, чтобы оно не было таким заплаканным, ведь скоро сюда придут медсёстры, чтобы отвезти Мэй в операционную.       — Не извиняйся, дорогой, — с мягкой улыбкой сказала Мэй, беря руку племянника в свои. — Я очень рада, что ты мне рассказал об этом.       Питер перевёл взгляд заплаканных глаз на тётю.       — Я не знаю, о ком ты говорил и как вы связаны, но если ты хочешь любви этого человека, если твоё сердце бьётся быстрее рядом с ним…       — Нет, — вдруг перебил Питер, — это не так, как с Гарри, — он шмыгнул носом. — Я тогда рядом с ним дышать не мог и нёс всякий бред, а сейчас… С ним всё совсем иначе, я просто… мне просто хорошо рядом с ним, понимаешь? Словно всё так и должно быть, но… — на его лицо легла мрачная тень, — я не уверен, что это мои чувства.       Питер умолк и просто стоял, смотря пустым взглядом в пол. Всё, что он сказал, было правдой, но при этом он никак не мог отделаться от мысли, что это омега внутри внушает ему, что это так. Или, быть может, это чувство одиночества лишь из-за беременности?       — Питер, — мягко позвала его Мэй, обращая на себя внимание, — я рада, что ты поделился этим со мной, и, пусть я и не знаю всех подробностей, я хочу сказать тебе вот что: верь себе и в себя, и тогда ты поймёшь свои чувства.       Мэй коротко улыбнулась и отпустила руку племянника. Питер хотел сказать ей что-то, даже просто поблагодарить за совет, но не успел, так как неожиданно в дверь постучали, а потом тут же вошли две медсестры.       — Ну как, вы готовы, миссис Паркер? — с дежурной улыбкой спросила та, что выглядела постарше, и быстро взглядом пробежала по показателям на аппаратуре.       — Как никогда, — ответила Мэй, посмеявшись.       — Отлично, тогда мы прям сейчас вас и доставим в операционную, — всё так же радостно произнесла медсестра, а потом вдруг, заметив Питера, прибавила: — Вы уже попрощались со своим сыном, а то увидите его не раньше завтрашнего дня. Боюсь, от наркоза вы будете долго отходить.       — Это мой племянник, Питер, — исправила Мэй и тут же переглянулась с ним. Они оба подумали об одном и том же.       Попрощаться — это как поставить точку в конце длинной книги, когда ты понимаешь, что после уже может ничего и не быть.       — Ох, извините, — воскликнула медсестра, хотя ей, по факту, было всё равно. — Что ж, мы можем выезжать? — уже с улыбкой спросила она у Мэй.       — Да, я готова, — немного затянув с ответом, сказала Мэй и улыбнулась Питеру. — Принесёшь мне киви, когда я очнусь?       Питер не смог сдержать короткого смешка.       — Да, конечно, принесу целую корзину, — пообещал он, подойдя к тёте, чтобы поцеловать её в щёку и снова обнять.       — Я буду ждать, — полушёпотом ответила Мэй, когда медсёстры стали увозить её из палаты.       Питер уже не стал говорить, что это вообще-то его слова, и лишь помахал ей на… Нет, не прощание. Они обязательно встретятся вновь.       А через два часа тридцать четыре минуты сердце Мэй Паркер остановилось.

***

      Тони упорно смотрел сквозь защитную маску на газовое пламя, под которым две чугунные балки уже давным давно сплавились и вот-вот грозили стать лужицей. Однако Тони не убирал газовую горелку. Как бы упорно он не старался думать о том, что сварить эти две балки ему сейчас просто жизненно необходимо, его мысли всё равно бродили далеко не здесь, в его уютной и любимой мастерской.       Питер не пришёл.       Это всё, о чём мог он думать в этот момент, и всё из-за этого грёбанного альфы внутри, который вдруг решил начать волноваться! Да что вообще может произойти с беременным омегой?!       Тони, наконец, поднял глаза, как и горелку, и уставился перед собой.       Ладно, пожалуй, этот вопрос был довольно глупым и совершенно не обдуманным. С беременным омегой может случиться всё. Например, он может как простой смертный попасть под машину, а ведь он очень рассеянный. Также его кто-то может толкнуть, он упадёт, расшибёт голову и очнётся в больнице не помня даже своего имени. А ещё он может попросту потеряться. Или кто-то…       Тони неожиданно для себя осознал, что только что издал негромкий рык.       — Проклятье, — выругался он, бросив горелку на стол, даже не обратив внимание на балки, концы которых были уже расплавлены.       Старк подошёл к графину и, налив себе виски, одним махом осушил стакан, который тут же наполнил вновь. Что ж, после третьего стакана стало вроде как лучше, но он всё равно ещё чувствовал тревогу и злость. Альфа злился на него из-за того, что он пока даже ничего не предпринял, чтобы найти омегу, а сам Тони злился на своё второе «я» за то, что тот заставляет думать и нервничать из-за какого-то омеги.       Тони тяжело вздохнул и опустился на стул, прикрыв глаза ладонью. Нет, он точно скоро сойдёт с ума. Он устал бороться с желаниями альфы, устал спорить с самим собой, что нежные чувства, которые он порою ощущает по отношению к омеге, совершенно не его.       Пеппер была права, встречи с Питером успокаивают его. Альфа внутри счастлив, что может насладиться вниманием омеги, общением с ним и его запахом. Но в тот же момент, когда Тони, наконец, ощущает долгожданное спокойствие и удовлетворение, альфа начинает желать большего. Он хочет того, чего Старк ни в коем случае не хочет ему давать — касаться омеги и любить его. Этого Тони никак не может себе позволить, ведь это не его чувства, и он не хочет давать им волю. Если это произойдёт, то всё усугубится, и в итоге он остаток своих дней проведёт в прекрасной лживой сказке под названием «Хэппи энд у истинной пары».       Нет никаких истинных, нет омег и альф предназначенных друг другу судьбой. Это сказки, придуманные для наивных омег, которые хотят верить, что когда-нибудь встретят своего истинного, который обязательно их полюбит, какими бы они ни были, и вместе они умчатся в закат на чёрном BMW. Разве не прекрасно звучит? Да, конечно, вот только разве есть место в мире для прекрасного? Правильно, нет, потому что всё не может быть идеальным, а значит и истинные пары попросту не могут существовать.       Это лишь гормоны, остатки животных инстинктов, которые ему, Тони Старку, не должно составить труда победить. А эти еле сдерживаемые чувства и желания лишь временная проблема.       Тони невольно усмехнулся. Теперь идея видеться с омегой каждый день не казалась ему такой уж хорошей. Не видеть его было трудно, но теперь, когда он успел… привязаться? часы разлуки стали ещё более невыносимыми. Пожалуй, ему стоит это всё прекратить. Терпеть недовольство и удушающую тоску альфы внутри, желать сорваться и броситься к омеге, не спать ночами и почти не есть — он сможет это вытерпеть, ведь в конце его ждёт избавление. Он сможет побороть животные инстинкты, победит альфу внутри себя и сможет вернуться к прежней жизни, стерев из своей памяти этого омегу с шоколадным запахом.       Тони сделал тяжёлый вдох-выдох через нос и опустил глаза на раскрытую ладонь.       Если так подумать, то всё же омега оставит после своего ухода одно напоминание о себе, которое Тони никогда не сможет убрать в дальний ящик — он оставит ребёнка, их ребёнка. И Тони уверен, что каждый раз, когда он будет смотреть на это ещё не рождённое дитя, он будет вспоминать о Питере Паркере, у которого была чудесная улыбка и большие карие глаза, готовые вот-вот охватить весь мир.       Тони сжал руку. Пальцы всё ещё ощущали фантомное чувство прикосновения к мягким, как у ребёнка, кудрям омеги, напоминая о единственном разе, когда он дал себе слабину.       Он никогда не сможет забыть Питера.       Телефон зазвонил так неожиданно, что Тони невольно вздрогнул, не сразу выйдя из раздумий.       — ПЯТНИЦа, ответь на звонок и переведи на громкую связь, — скомандовал он, подъезжая на стуле обратно к столу, чтобы в случае видеосвязи сделать вид, что он и на минуту не отвлекался на какие-то мысли об омеге.       — Тони? — раздался голос Пеппер на громкой связи.       — Привет, Пепс, — ответил Старк, слегка нахмурившись, когда заметил нотки волнения и беспокойства в голосе своей секретарши.       — Тони, — повторила Пеппер, и на этот раз в её голосе была отчётливо слышна дрожь, — приезжай поскорее. Я сейчас в больнице с Питером, он…       Сердце Тони пропустило удар.       — Он упал в обморок и… до сих пор не пришёл в себя.