Фрия

      Как только губы эльфа прикоснулись к ее губам, Фрия оцепенела от неожиданности и смятения. Его рот с силой стискивал их, болезненно прижимая к своим. Как он смеет так поступать с ней? Она старалась не обращать внимание на подкрадывающееся возбуждение, которое постепенно стало заглушать ее ярость и злость, концентрируясь лишь на физических неудобствах, причиняемых ей этим мужчиной. Но чем больше Нуада углублял поцелуй, тем мягче, податливей становились губы женщины.       В надежде не потерять голову и не уступить вожделению, Фрия призывала себя думать. О чем-нибудь. О чем угодно! Надо было что-то предпринять и женщина уперлась руками ему в грудь. Она не допустит… она не может допустить… чтобы случилось… Ладони заскользили по бортам его рубашки и, против воли, вдруг замерли, остановившись на жесткой мужской груди. Вкус его губ совсем приглушил ее бдительность. Он обжигал и в то же время успокаивал. Но она не могла позволить ему этот поступок. Она попыталась ударить его и освободиться, только все ее попытки растворялись в пылком поцелуе.       Когда мужчина провел рукой по внутренней стороне ее колена и поднялся к бедру, Фрия застонала: внизу живота разлилась новая, неведомая, но такая приятная боль. Ее тело задрожало, а смятение сменилось желанием.       Эльфу же показалось, что он всю жизнь ждал этот нежный, ласковый почти неслышный звук. Его руки напряглись еще сильнее, вцепившись в хрупкое женское тело.       Дурманящая сладость ее рта заставила принца забыть обо всем, о том, кто он и кто она, о месте и положении, которое было отведено в обществе каждому из них. Он забыл обо всем на свете! И мог сейчас только воспринимать эти жаркие волны, которые туманят разум, ощущать странный, неутолимый голод, вынуждавший торопливо и судорожно требовать ответа на каждое прикосновение своего языка.       Внезапно все его былые страхи, переживания, устремления и угрызения совести как бы уменьшились, потеряли силу, стали самыми заурядными, малоинтересными. Миг прозрения потряс его до глубины души. Его бросило в жар, такой сильный, что ему впервые стало страшно. Мир померк, и все исчезло, кроме громкого пульса, стучавшего в ушах, и сбивчивого дыхания. Появилось искушение наплевать на все и отдаться чувствам.       Его плечи содрогались, пока он упивался ее вкусом, таким пьянящим и вызывающим зависимость. Он понимал, что следует остановиться, но одновременно ему хотелось и дальше ощущать эти мягкие гладкие губы.       Как Фрия ни старалась, ей не удалось опомниться. Независимо от сознания, она все больше подчинялась жадному, настойчивому рту, решительно завладевшему ею, отдавалась на милость проникавшего в рот горячего языка, отвечая этому чувственному вторжению. И, ощущая пламя сильного мужского тела, она крепче прижималась животом к его восставшей плоти.       Из груди эльфа вырвался гортанный хриплый стон. Фрия почувствовала, как подрагивают от напряжения его мышцы. Он дышал часто и прерывисто. Женщина слышала, как гулко бьется его сердце. Она больше не сопротивлялась. Внутри разгорался огонь. Наслаждение пронизывало ее до кончиков пальцев, все тело покалывало раскаленными иглами. Это было блаженно и одновременно мучительно.       Нуада, властный и расчетливый, считал себя безжалостным. Сильным. Но над ним взяли верх, а он даже не подозревал об этом. Тураску он ненавидел всем сердцем. И он хотел ее. И это всепоглощающее желание грозило погубить его, если он ослабит оборону.       Поцелуй завершился так же внезапно, как и начался. Эльф схватил женщину за плечи и без предупреждения отстранился от нее. Она тихонько застонала, протестуя. Однако он уже остыл и теперь, с беспощадным любопытством, глумливо глядел, как тяжело она дышала, как рдел румянец на ее щеках.       Задыхалась, Фрия подняла голову, с изумлением и ропотом рассматривая принца. Высокий, мощный, безупречно сложенный, он был красив: резкие черты лица, упрямый сильный рот и яркие глаза цвета солнца, смотрящие на нее с ледяным презрением. Этот прямой, надменный взгляд, в котором сквозила насмешка, открытая угроза и гнев, смутил ее еще больше. Уж если кто-то и имел право на гнев, так это она!       Мужчина криво усмехнулся и больно сжал ей плечо:       - Сегодня можешь быть свободна, но завтра ты мне понадобишься. Советую выспаться как следует, а то вид такой, будто тебя месяцами держали в клетке!       Фрия соображала с трудом. Эльф нетерпеливо встряхнул ее и наконец привел в чувство. К ней вернулось ощущение реальности, а с ним и чувство ужаса, негодования, раскаяния и раздражения. Женщина зажала ладонью губы: они припухли и все еще вздрагивали.       - Не прикасайтесь ко мне, - сказала она, и решительно дернулась. Фрия отпрянула в сторону, все еще не отнимая ладони ото рта и, оказавшись на безопасном, по ее мнению, расстоянии, резко повернулась и побежала вверх по лестнице.

***

      Метрополитеном Нью-Йорка ежедневно пользуются почти четыре с половиной миллиона человек. Это одно из самых старых метро мира!       Его дряхлое лицо, испакощенное вандалами и размалеванное граффити, порой кажется плодом какой-то масштабной программы поддержки радикального современного искусства. Местами это настоящая клоака: жуткая, опасная, пропахшая всеми самыми неприятными запахами. Поезда здесь ходят нерегулярно, вокруг валяется мусор, из которого бомжи строят собственные мини-поселки. Часто между рельсов вдоль платформ течет журчащий ручей с трусящими по нему крысами. Если случайно упадешь на рельсы, то еще подумаешь, что лучше: быть сбитым поездом или ложиться в эту грязь.       И в эту инфернальную подземку, словно в самое брюхо ада, каждый день спешно спускаются те, у кого нет иных вариантов передвижения. С горем пополам, едва успевая вскочить в уже закрывающиеся двери и, опершись спиной о пластмассовую обшивку вагона, они приходят в себя, пока дребезжащие поезда, рвущие барабанные перепонки, начинают движение по кишкам земли. Как только дыхание выравнивается после стремительного забега, безмолвные пассажиры, пугливо озираясь, погружаются в себя. Вжав голову в плечи, они начинают таращиться в темноту тоннеля, только из-за света ламп за окном по обыкновению ничего не видно. Но даже если встать вплотную к стеклу - вагоны, громко стуча, слишком быстро пролетают под Манхетенном, чтобы кем-то могли быть замечены мелькнувшие в глубине утробы две странные фигуры.       - Чувствуешь ли ты, как нависает над головой земная твердь с городами… мостами… дорогами… ? - эльф положил серебряное копье на плечо и поднял голову, подставляя разгоряченное лицо холодным струям осеннего ливня, проникавшего сквозь далекое решетчатое отверстие сточного люка в своде шахты.       Стены, сплошь затянутые слизью и поросшие мелким бурым мхом, источали маслянистые капли. Тяжелый аромат брожения наполнял воздух, и без того казавшийся густым и жирным. Дышалось сложно. Теплый ветер, гулявший по лабиринтам сырого коллектора, облегчения не приносил. А темные воды, переполненные гидравлическими жидкостями, и представлявшиеся тягучими, как каша, плескались в желобах у самых ног, выстреливая беспрерывной чередой бликов.       - Я как будто погребен заживо… в этой неизмеримой пропасти… - Нуада говорил тихо, задумчиво, хмуря белесые брови. Серп луны окроплял серебристым светом его сильное тело через ту же зиявшую дыру в потолке. Лучи Селены тянулись к принцу, словно приветствуя долгожданного родного брата.       - Чувствуешь ли страшную тяжесть земли, обрушенную на тебя, Моргун? - не сводя глаз с полумесяца, эльф обращался к тролю, покорно стоявшему позади.       Вместо ответа огромное существо издало странный горловой звук, больше похожий на рык раненого зверя, чем на привычный голос.       - Я чувствую себя раздавленным ею, - продолжал принц.       - Я хочу вернуть весь тот мир, от которого был оторван! – и не сдерживая больше эмоций, Нуада яростно ударил подтоком копья в пол. Звук гулким эхом заметался среди стен заброшенной штольни смежной с шахтой метро.       От троля послышался сдавленный сиплый стон: говорить он не мог - слова ему заменяло мычание.       - Не стоит больше бояться, мистер Моргун. Ты же все еще хочешь отомстить за свой клан, за свои увечья? Помнишь: ты пришел ко мне, и я сделал тебе новую руку. Прости, твой язык и твой глаз вернуть я не смог: слишком тонкая работа - такая мне не по силам.       Моргун повернул к нему свою угрюмую морду, на котором был едва различим опухший и залитый кровью глаз, полный лютой ненависти. Сверкнув единственным зрачком, как острием ножа, он промычал в ответ что-то нечленораздельное. Но этого было достаточно. Эльф понял.       - Если начать все с нуля - это безумие, а не рациональное решение, то да - я безумец! И надеюсь мне хватит безумства, чтобы свершить правосудие. Ибо это единственный путь к истинной, скрытой от глаз реальности. Я жил на грани, пребывал в тупом ступоре день за днём, день за днём. Притворялся счастливым, притворялся, что именно эту лямку должен тянуть всю свою убогую жизнь. Я сходил с ума. Но потом понял: бесконечное ожидание – вот безрассудство. И оно же – наша с тобой теперешняя жизнь. Оглядись – не это ли есть настоящее безумие? А сумасшедшие – те, кто решил остаться в нем. Ты согласен, мой друг? – Нуада остановился, дав себе время перевести дух, и наконец, посмотрел через плечо в тень угла, где топтался троль.       Моргун утвердительно качнул головой.       - Великая мудрость воина заключается в том, чтобы верно выбрать себе безумие. Я выбрал. И вместо того, чтобы страдать от него - я буду наслаждаться им. Ты со мной?       Троль открыл рот, в котором многие пожелтевшие зубы были сломаны, и по залу прокатился оглушительный раскатистый рев. Резные ящики с голодными феями затрепетали.       - Благодарю, что пришел, мистер Моргун. Спасибо, что решился на такой риск. А он велик!

***

      Сжимая в руках черные зонты, так подходящие пасмурному вечеру, в фойе частного аукционного дома Блэквуд – одного из крупнейших в мире – набивались респектабельные мужчины и ведомые ими под руку жены, любовницы, дорогой эскорт. Каждый из них, входя в это старинное многоэтажное здание, непременно бросал беглый взгляд в зеркало, еще раз оценивая свой идеальный наряд, и улыбался тому, что придраться не к чему. Массивные перстни с откидными верхушками, золотые кольца с брильянтами, изысканные браслеты, под которыми прятались роскошные перчатки, выдавали в них представителей высшего круга, что неудивительно, ведь сегодня, в этом залитом светом строении, проводились закрытые торги, где были выставлены редкие лоты изобразительного искусства и антиквариата.       Лишь один человек выбивался из всей картины, держась через чур скованно и напряженно - осторожно перебежав вымощенную камнем мокрую подъездную дорогу, в зал, устланный красным сукном, вошла женщина. Тонкая, бледная с горящим лихорадочным взором, но таким притягательным и загадочным, в этой светской суете она быстро проминула охранников и не выказала никакого интереса своему отражению. Она заметно нервничала и растерянно озиралась по сторонам в поисках чего-то, очень нужного ей.       Из общего холла вверх шла широкая мраморная лестница. На ее последней ступени стоял человек в униформе, блокируя своим телом двойные деревянные двери. Поднявшись, на секунду женщина замерла.       - Я потеряла приглашение, - скупо улыбнувшись, она виновато опустила глаза. Даже для нее самой это прозвучало не слишком убедительно. Оставалось рассчитывать лишь на то, что дворецкий все же пропустит ее, одетую в непомерно дорогой туалет, по стоимости вероятно не уступавший представленным лотам. Только теперь она поняла смысл этого подарка.       Угольно-черное платье из легкого кашемира и шелка, украшенное кружевными вставками на груди и длинных рукавах, заканчивалось расклешенной юбкой, которая живописными складками обвивалась вокруг ног, открывая лишь обтянутые чулками икры и голени; а маленькие лакированные туфельки в тон узкими ремешками обнимали изящную щиколотку. Платье сидело на ней идеально: его лиф скрывал, а точнее подчеркивал, округлости небольших, тугих грудей, мягко заостряя акцент на стройной, гибкой фигуре.       Его она нашла утром в одной из коробок у изножья постели. Открыв самую большую, женщина ахнула от восторга. Внутри лежало оно, казавшееся волшебным, и вызывало рой небывалых чувств. Даже в мечтах не смогла бы она нарисовать себе ничего подобного! Осторожно подхватив неуверенными пальцами красиво уложенную ткань, Фрия робко извлекла платье из упаковки и недоверчиво приложила к себе. Каким же великолепным оказалось это чудесное платье! Будто сшито было именно для нее. Женщина еще раз приложила его к себе и убедилась, что оно обязательно будет скрывать все ее синяки и шрамы.       Не устояв на месте, Фрия закружилась по свободному пространству спальни, напевая внезапно всплывшую в памяти мелодию из забытого детства. Неожиданной зыбью вдруг хлынуло на нее далекое прошлое. Точно какие-то таинственные двери этого забытого минувшего в миг отворились и тихонько позвали ее в свою даль.       … Танцуя и танцуя - она снова девочка, смотрит на заходящее солнце, смотрит на сад, на целый лес других садов в родных краях. А рядом ярко горят в заходящих лучах окна невысокого дома. Что это за дом? Кто в нем живет? Давно зашло солнце, потухли окна волшебного дома, едва догорает розовая полоска на горизонте, а она все не может оторваться от чарующего вида…       И Фрия была бы благодарна за такой подарок, но как-то сразу пришло осознание, что это всего лишь элемент игры, суть которой она еще не знает.       Оглядев ее, дворецкий даже не подумал требовать пропуск. Женщину как будто окружала какая-то аура, так располагающая к себе. Он щелкнул замок, распахнул перед ней дверь и Фрия, словно вор, нырнула внутрь. На мозаичный пол упал яркий треугольник света. Она ступила на него и оказалась совершенно в другом мире - мире роскоши, богатства и процветания (… где честных и порядочных людей не было по определению… таковы правила…). Ее взгляд скользил по лицам, преисполненным высокомерия и снобизма, в надежде увидеть то, ради которого она здесь и сейчас - лицо с газетной вырезки Нью-Йорк Пост, лежавшей там же - в коробке, под платьем.

***

      Мужчина средних лет в эксклюзивном костюме, с антикварным перстнем колоссальной стоимости на мизинце правой руки медленно прохаживался между выставочными экземплярами. Он был невозмутим и горд. Элегантно держа бокал с дорогим шампанским, он расхаживал среди собравшихся, редко удостаивая кого-то высокомерным взглядом. Его породистое, тонкое лицо выражало степенное безразличие. От всей его фигуры, органично вписывающейся в окружающую обстановку, веяло большим богатством и опытом. Было видно, что он уже успел привыкнуть ко всем этим дорогим вещам. И лоты, стоимость которых не превышала суммы с пятью нулями, вызывали у него презренное безразличие.       Публика, толпившаяся на антикварном аукционе, была самой различной: политики, звезды, банкиры и бизнесмены. Одни вели себя с надменным спокойствием, другие – с развязной наглостью, постоянно мелькая перед камерой и нарываясь на внимание власть имущих. Было видно, что мужчина с антикварным перстнем просто воротил нос от дежурной тусовки, заметно считая ниже своего достоинства общаться со всеми этими селебрити и медийными лицами. И это было верно, так как именно он и несколько таких как он и составляли тот самый костяк, ради которого проводился весь этот разрекламированный аукцион. Но его скучающая персона так и осталась бы голодной и неудовлетворенной вечером, не приметив его зоркий, наметанный глаз нечто необычное, явственно выделяющееся из скопища подхалимов и прихлебателей.       Фрию снова и снова окатывало странное, не очень-то приятное чувство пристальных взглядов со всех сторон. Ей казалось, что все они сгрудились вокруг и уставились на нее с их немалой высоты. Она растерянно стояла посреди зала, теребя в руках черную сумочку. Ее сердце сжималось от страха, как у кролика, вдруг оказавшегося в кольцах питона. Сказать, что все ей было ново, все незнакомо, непривычно – значит не сказать ничего. Ни шумный говорливый люд, ни вереницы автомобилей, ни музыка, звучащая из рупоров на столбах не будоражили ее так, как сама возможность вновь ощутить то, что казалось потерянным навсегда: мир вне гранитных стен и потолков. В свете возникшего мироощущения она даже на какое-то время забыла о своих лишениях и многолетних блужданиях во тьме подземелий.       Женщина стояла неподвижно среди всей этой суеты, не решаясь сделать даже шага. Там, внизу, в душном и бессветном пространстве, затерянном среди бесконечных пластов земли, сколько раз она мечтала очутиться в сверкающем огнями радостном и счастливом многолюдье, но среди людей вдруг растерялась. Манхэттен ошеломил ее, подавил. От того Фрия невольно затосковала, одновременно ненавидя себя за это. И вот теперь она стояла, нервно покусывая губы и изумленно поглядывала вокруг, не осмеливаясь сдвинуться с места. Нет, она должна взять себя в руки, стряхнуть остолбенение! Женщина сильнее стиснула в руке маленький клатч, в котором не было ничего кроме худо пропечатанного газетного портрета Махира аль-Бальви, продолжая искать в толпе одного из влиятельнейших людей Нью-Йорка.