Наши в Хогвартсе (продолжение)

Отчего так холодно? Всё тело затекло до такой степени, что невозможно пошевелиться. Эйлин пыталась, но нет… Кажется, холод пронизывал её насквозь, не то, что до костей — до самой малюсенькой клеточки её неподвижно распятого тела. Неподвижно распятого? К Эйлин начали возвращаться ощущения, связывающие её с реальностью. И ощущения эти были далеки от комфортных и успокаивающих. Эйлин почувствовала себя лежащей на ровной, гладкой и очень холодной каменной поверхности, причём, лежала она абсолютно голой, не имея возможности пошевелить ни раскинутыми в стороны руками, ни широко разведёнными ногами. Лишь голова немного ворочалась из стороны в сторону, несмотря на затёкшую и одеревеневшую от холода шею. Отчего так темно? Такой густой и плотной тьмы у неё под веками никогда не бывало. Эйлин широко распахнула глаза и поняла, что эта тьма окружает её, так же, как и леденящий холод, кажется вязкой и почти осязаемой. Сквозь неё невозможно ничего разглядеть, но Эйлин чувствует, что тьма эта не пустая. Мрак наполнен присутствием множества людей, которые собрались здесь в ожидании… Чего? Какого действа? И тут Эйлин вспомнила всё. Они собрались здесь в ожидании казни. Её казни. И не только её. Вместе с ней должны будут погибнуть её друзья и… Эйлин почувствовала, как её тело колотит крупная дрожь — от холода или от страха, она и сама не знала. Судя по тому, в каком положении она сейчас находится, лёгкой и быстрой смерти ожидать не стоит. Кажется, ей придётся пройти через пытки и издевательства. Сможет ли она выдержать это всё достойно? А когда начнут пытать Северуса — сможет ли она вынести это и не показать врагам своего отчаяния и боли? «Да прекрати ты дрожать, дура», — скомандовала сама себе Эйлин, вспомнив наконец, что она волшебница, а не просто беспомощная девчонка, оказавшаяся в жуткой и, чего скрывать — безвыходной ситуации. Прежде всего, она попыталась согреться с помощью Согревающих чар. Как ни странно, ей это удалось. Зато любые попытки отменить обездвиживающее её заклинание, заканчивались провалом. Очевидно, чары, применённые к ней, имели иную природу и не поддавались привычной для Эйлин магии. Попытка наколдовать одежду тоже успехом не увенчалась. Кажется, её, как жертвенного кролика, хорошо подготовили к будущему ритуалу, чтобы ни она, ни кто-то другой не смогли нарушить процесс казни какими-либо попытками сопротивления. Мозг Эйлин метался между поисками путей к спасению, злостью на собственную беспомощность и дикими приступами страха от того, что её ожидает впереди. Сколько времени она провела в таких метаниях? Она не знала этого. Время стало таким же вязким и тягучим, как окружающая её тьма. Неизвестность изводила настолько, что хотелось уже как можно скорее прервать её. Но мысль о том, что за ней последует боль, унижение и смерть, парализовала волю и заставляла сознание жалобно скулить: «Не-е-ет! Не хочу!!! Не надо!!!» «Заткнись! — приказала ему Эйлин. — Именно так готовят жертву к тому, что ей предстоит. Чтобы она стала безвольной трясущейся и жалкой. Не доставляй им этого удовольствия!» Как ни странно, это помогло ей взять себя в руки. Вдруг тьма, окружавшая её, всколыхнулась каким-то общим вздохом, одновременно пробежавшим по большой толпе людей и внезапно разорвалась на мелкие клочья, ослепив Эйлин светом тысяч парящих в воздухе свечей и висящих на стенах светильников. Эйлин зажмурилась. Но через несколько секунд открыла глаза и огляделась по сторонам, благо, голову из стороны в сторону она могла поворачивать свободно. Она лежала на широком столе из чёрного мрамора, обнажённая, открытая и абсолютно беззащитная. Напротив, в нескольких шагах от стола на небольшом возвышении она увидела столб из такого же чёрного мрамора, у которого стоял Северус. Ни на ней, ни на нём не было никаких оков или верёвок, но сдвинуться с места им не позволяла неизвестная, очень мощная и очень тёмная магия. Руки Северуса были заведены назад и смыкались за столбом, спина казалась приклеенной к мрамору, и лишь голова могла свободно двигаться, видимо, для того, чтобы он не смог пропустить ничего из ожидавшего его зрелища. В отличии от Эйлин, Северус был одет. Отчего-то это обстоятельство заставило её испытать мучительное чувство стыда. Она лежала здесь, перед всеми, абсолютно голая и чувствующая себя виноватой перед мужем в том, что не сумела прикрыть то, что имел право видеть только он один. При одной мысли о том, что сейчас чувствовал Северус, её обожгло, точно калёным железом. Его лицо, бесстрастное, не выражавшее никаких чувств, казалось застывшей маской, в которой не было ни капли жизни. Чёрные тени под глазами, на ввалившихся щеках и в резко обозначившихся носогубных складках под слоем покрывавшего это лицо равнодушия превращали его в посмертную маску. Эйлин боялась встретиться с мужем взглядом, но одновременно испытывала непреодолимое желание сделать это. Когда она смогла заставить себя заглянуть в эти устремлённые сквозь пространство, холодные, ничего не выражающие глаза, Северус на миг поймал её взгляд и тяжело прикрыл веки тем знакомым, привычным, успокаивающим движением, каким делал это всегда, давая знать, что понимает её. Лишь на долю секунды в этом взгляде промелькнула такая боль, от которой Эйлин забыла, что ей нужно бояться за себя. Выдержит ли он зрелище её боли и унижения? Не придётся ли ей увидеть, как он сойдёт с ума от бессильной ярости и невыносимого страдания? Эйлин судорожно сглотнула и отвела взгляд. Слева от неё на таком же мраморном столе так же, как и она, лежала обнажённая и распятая Джинни. Было заметно, что ей не удалось совладать с охватившей её паникой. Джинни трясло, её голова металась по столу, а тело непроизвольно пыталось вырваться из невидимых пут, теряя силы в этой бесполезной борьбе. Казалось, самообладание покинуло её вовсе. Стоявший на возвышении перед ней Гарри, так же прикованный к столбу, как и Северус, пытался поймать её взгляд и помочь ей совладать с собой, но это ему не удавалось. По его лицу было понятно, что он тоже деморализован и попытки держать себя в руках даются ему с большим трудом. Со своего места Эйлин не могла видеть лежащую в таком же положении, как и она, Гермиону. Зато ей было прекрасно видно Рона. Его лицо было застывшим и неподвижным, но на этой маске, в отличие от маски Северуса, читалась целая гамма чувств — ненависть, отчаяние, боль… Взгляд Рона блуждал от Гермионы к Джинни, а грудь тяжело вздымалась от разрывавших его эмоций. Помещение, в котором они находились, не было тем знакомым Эйлин и Северусу залом для собраний, в котором они успели побывать. Оно казалось значительно большим, хоть Эйлин и не могла видеть его всё целиком. Кроваво-красные стены, между окнами полуколонны из чёрного мрамора, сами окна, занавешенные чёрным крепом — всё создавало гнетущую атмосферу, в которой смерть была замешана на похоти и возбуждении и будто сама возбуждала похотливое желание убивать медленно и мучительно, наслаждаясь процессом вплоть до получения оргазма. Казалось, этот зал создавался для удовлетворения бурных фантазий кровавого садиста-маньяка, помешанного на сексуальном насилии. По телу Эйлин пробежала невольная дрожь, но она постаралась взять себя в руки. Нельзя показывать свой страх. Никому — это она понимала чётко. Чуть приподняв голову и заглянув за столб, к которому был прикован неизвестным заклятием Северус, Эйлин увидела толпу людей, одетых в тёмные, по большей части, чёрные мантии. Освещение этого зала было сосредоточено на той его части, где находились пленники. Зрителей окутывал полумрак, поэтому Эйлин не смогла разглядеть отдельных лиц. Все они сливались в какое-то смутное подобие одной уродливой, злобной личины, напряжённо застывшей в ожидании предстоящего действа. Толпа эта хранила гробовое молчание, что казалось совершенно неестественным для такого количества людей. Тишина была гнетущей. Казалось, зрители, собравшиеся в этом зале, объединённые общей идеей, сами боятся того, что происходит здесь и сейчас. Боятся и одновременно наслаждаются этим страхом, впитывая его и заряжаясь его энергией, усиливая её и превращая в плотную завесу из чего-то жуткого, завораживающего, потустороннего… Эйлин, Джинни и Гермиона не могли видеть того, что происходит позади них. Зато это прекрасно видели Гарри, Северус и Рон. Прямо перед ними, футах в пятнадцати, на ярко освещённом возвышении, так, чтобы было видно всем зрителям в зале, располагалось роскошное ложе. На нём с царственным видом и выражением торжества на лице восседала Аманда Флинт, одетая в полупрозрачную, чёрную с золотым мантию на голое тело, наполовину скрывавшая её прелести и делавшая её невероятно сексуальной. Зловещая обстановка и фанатичный блеск в глазах Аманды делали её похожей на настоящую злобную ведьму — жрицу любви, опасную и соблазнительную, в которой страсть и смерть неотделимы друг от друга. Рядом с ложем стоял небольшой стол. Стоявшие на нём предметы были накрыты чёрной тканью, скрывавшей их от присутствующих. Но вот полумрак, окутывавший зрителей, разразился дружным вздохом, по которому Эйлин поняла, что что-то в окружающей обстановке изменилось. Вздох этот прокатился по толпе явственно ощутимой волной восхищения и благоговения и замер, вновь сменившись гробовой тишиной, в которой теперь вместо ожидания ощущалось напряжённое внимание. На помост вышел Уолтер Шафик. Он стоял перед огромным залом, спиной к ложу и смотрел на то что открывалось перед ним, своими прекрасными миндалевидными чёрными глазами. Пламя свечей отражалось в них тысячами огненных точек, и казалось, будто сама Вселенная глядит на всех присутствующих своим таинственным, отрешённым взглядом. Белоснежная мантия, отделанная на вороте, манжетах и по низу сложным золотым узором, подчёркивала безупречную смуглость этого прекрасного лица в обрамлении великолепных чёрных волос, струящихся по плечам. Несколько мгновений Шафик стоял молча, пронзая взглядом каждого из прикованных к столбам пленников, словно впитывал в себя чувства каждого из них. А после заговорил своим прекрасным глубоким голосом с серебристыми переливами — голосом, который воздействовал на каждого из присутствующих в зале, включая пленников, проникал в самые тайные глубины сознания и завораживал его: — Друзья мои. Братья мои и сёстры! Сегодня я собрал вас здесь ради великого события. Здесь и сейчас начинается новая эра в жизни тех, кто волею судьбы был рождён высшими существами, наделёнными великой силой магии. С этого момента мы перестанем прятаться от презренных магглов и тех, кто считает их полноценными существами и защищает их интересы. Сила, которую я получу в результате того, что здесь произойдёт, укроет вас всех, как щитом, и позволит всем нам быстро навести порядок в мире, который отныне будет принадлежать вам. Бессмертие, которое я получу сегодня, послужит вам всем гарантией того, что этот порядок никогда не будет нарушен, и господство магов будет вечным. Волна восхищения лёгким ветерком пронеслась по безликой толпе зрителей в полумраке. Дождавшись, пока она схлынет, Шафик продолжил: — Мой предшественник разделил свою душу на крестражи с помощью обыкновенных убийств, и в этом была его ошибка. Он был великим волшебником, но и великие не застрахованы от промахов. Однако, его пример станет для всех нас неоценимым опытом, позволяющим впредь не допускать подобного. Друзья мои! Я разделю свою душу на крестражи убийством тех, кто послужил причиной гибели великого Волан-де-Морта. Но я усилю эти крестражи в сотни раз тем, что перед смертью жертвы испытают все мыслимые и немыслимые душевные муки, какие только возможны в этом мире. Они будут призывать смерть для себя и своих любимых, молить о ней, как об избавлении от страданий. В мои крестражи будет заложено всё, кроме страха смерти, и это сделает их практически неуничтожимыми. С этими словами он сдёрнул чёрную ткань с предметов, стоявших на столе. Судя по всему, это были магические артефакты, которые новоявленный Повелитель выбрал в качестве вместилища частей своей расколотой души. И снова вздох пронёсся по притихшей толпе зрителей, как будто Шафик давал возможность перевести дыхание всем, кто внимал его речи, боясь шелохнуться. И снова в наступившей тишине зазвучал этот прекрасный голос, вызывая дрожь восхищения и ужаса в каждом, кто слышал его: — И вы все, здесь собравшиеся, поможете мне в осуществлении этой великой цели. Перед вами — те, кто боролся с величайшим защитником идеи превосходства чистокровных магов над прочими смертными. Боролись и победили его. Они по глупости своей и скудости ума надеялись, что, победив носителя идеи, можно уничтожить саму идею. Как же они ошибались! И теперь им предстоит расплатиться за свои заблуждения. Расплатиться собственной кровью, собственной болью, страхом, унижением и, в конечном итоге, собственными жизнями. Крестражи, созданные, благодаря их смерти, будут наполнены самой великой и могучей жизненной силой — силой, призванной давать жизнь, властной силой человеческого вожделения и похоти. Но замешана она будет на другой могущественной силе — на энергии страха, ненависти и боли. Такие и только такие крестражи сделают своего владельца поистине неуязвимым и по-настоящему бессмертным, как это и подобает Вождю, ведущему вас за собой во имя великой цели. «Тварь, — пронеслось в мозгу у Северуса, — бешеная тварь. Даже Волан-де-Морт не был таким психом. Он — младенец по сравнению с этим маньяком!» Северус сжал челюсти с такой силой, что у самого потемнело в глазах. Он уже понял, что здесь произойдёт. То, что задумал этот психопат, то, что сейчас случится у него на глазах, не умещалось в голове. Сознание отказывалось принимать мысль, что такое вообще возможно. А тем более, что это произойдёт с ними — с Эйлин, с этими детьми, прошедшими жестокую войну, но до этого момента не предполагавшими, что война эта покажется им детской игрушкой по сравнению с тем, что им придётся испытать перед смертью. И что он, Северус, будет видеть всё это. Видеть и горячо желать смерти и своей любимой, и её друзьям, и себе. И что, пережив все муки боли, унижения и отчаяния, они все будут желать смерти себе и своим друзьям — как избавления от того ужаса, через который им предстояло пройти. И что Шафик выступит в роли спасителя и избавителя их от мук. Трудно было придумать более изощрённую пытку. Волна бессильной ярости и отчаяния поднялась в душе Северуса. Он поднял глаза на Шафика. Ни одно из этих чувств не отразилось во взгляде Северуса. Он не порадовал стоявшего перед ним мерзавца ни болью, ни ненавистью, рвавшимися наружу из глубины его души. Взгляд Снейпа был холодным, презрительным и даже каким-то брезгливо-жалостливым. Так смотрят на нищих, дошедших до состояния, когда их убожество вызывает не сострадание, а гадливость. Губы Шафика дёрнулись в презрительной усмешке, но он мгновенно подавил её и вновь обратился к своим последователям, лучезарно улыбаясь им: — Перед вами — три девушки. Они свежи и молоды. Их тела прекрасны. Я дарю их вам. Возьмите их. Делайте с ними всё, что пожелаете. Получите от этого истинное наслаждение. Напитайте воздух вокруг своим желанием и своей страстью. И пусть они смешаются со страхом и болью, с ненавистью и омерзением этих женщин. Пусть мужчины, которым они принадлежали, сполна насладятся этим зрелищем. Пусть корчатся в бессильной злобе и сходят с ума от невозможности помочь своим женщинам и наказать их обидчиков. Пусть все они молят о смерти для себя и своих близких. И я буду милосердным — я исполню их последнее желание. Над толпой сторонников Шафика пронёсся вздох, в котором явственно чувствовалось удивление, смешанное с нетерпением. Казалось, атмосфера медленно, но неуклонно раскаляется, наполняясь похотью множества теряющих рассудок от едва сдерживаемого желания тел. В воздухе разливался тяжёлый запах восточных благовоний, призванных усилить похоть у вдыхавших его людей, которые постепенно теряли человеческий облик, превращаясь в толпу тварей, одурманенных первобытными инстинктами. Губы Шафика блаженно улыбались, глаза были полузакрыты, ноздри хищно раздувались, вдыхая душный пряный аромат благовоний. Он поднял руку, привлекая внимание слушателей, и толпа вновь замерла, но теперь тишина над ней казалась живой — она клубилась тёмной массой и пульсировала, точно кровь, прилившая к половым органам тех, кто с нетерпением ждал сигнала к действию. — И в этой атмосфере, под крики жертв и ваши страстные стоны, я сам зачну своё продолжение, своего наследника. И сделаю его своим седьмым крестражем — неубиенным и неуничтожимым, тем самым одарив его надёжной защитой ещё до рождения. Семь крестражей — магическое число. Но восьмая часть моей души, оставшаяся во мне, будет символизировать бесконечность моего бытия и станет залогом моего бессмертия. Северус увидел, как вспыхнули торжеством глаза Аманды Флинт, во время всей этой речи неподвижно сидевшей на постели. Взглядом, исполненным презрения, она обвела пленников, находившихся прямо перед ней, и гордо вскинула голову, впиваясь в своего Господина и Повелителя глазами, полными дикой, неукротимой, необузданной страсти. А Шафик продолжал вещать: — Я омою наше ложе и её лоно кровью девственницы, влюблённой в меня, и магия этой крови стократ увеличит жизненную силу моего наследника. Войди ко мне, моя избранница! В этот момент позади ложа бесшумно распахнулась невидимая дверь, и из неё величественным шагом вышла Элен Декстер и гордо встала рядом со своим Повелителем. В этой сиятельной грозной женщине почти невозможно было узнать ту легкомысленную Элен, которую все знали, как преподавателя маггловедения в Хогвартсе. Куда подевались её весёлые буйные кудряшки и наивный взгляд голубых кукольных глаз? Перед взорами поражённых зрителей стояла невероятная красавица с холодными голубыми глазами в обрамлении пушистых чёрных ресниц, с четко очерченными надменными губами и со струящимися по плечам и груди роскошными прядями золотистых волос, поблескивавших в свете свечей, витающих над подиумом. На её надменном лице не осталось и следа от царапин, оставленных когтями Всеволода. На Элен была белоснежная мантия, так же, как и у Шафика, отделанная золотыми узорами по вороту, манжетам и по подолу, но в отличии от мантии Повелителя она была почти прозрачной и не скрывала безупречного тела Элен от устремлённых на неё восхищённых взоров. Северус, как и все прочие зрители, заметил, как при появлении Элен дёрнулась сидящая на кровати Аманда. Она хотела подняться, крикнуть что-то, по всей видимости, возмущённое и протестующее, но не смогла ни сдвинуться с места, ни издать ни звука. Все её попытки встать или хотя бы шевельнуть рукой оказывались безуспешными. Ярость в глазах Аманды постепенно сменялась недоверием и ужасом. Её мозг отказывался принимать столь стремительный переход от роли Избранной к роли жертвенной овцы, обречённой на смерть. Эйлин, Джинни и Гермиона не могли видеть всего того, что происходило позади них. Эйлин, чувствовавшая себя мучительно стыдно и унизительно, боялась встретиться с Северусом глазами. Она взглянула на Гарри. Его взор был неотрывно устремлён на Джинни. Казалось, он гипнотизирует её, призывая не слушать ничего, что творится вокруг и ни во что не вникать. Он взглядом требовал от Джинни, чтобы она смотрела только в его глаза, неотрывно, только бы она не думала о том, что ей предстоит пережить в ближайшее время. Рон, стоявший от Эйлин дальше всех, тяжело дышал и сжимал кулаки, переводя мутный взгляд то на Шафика, то на распластанную перед ним Гермиону. Эйлин не могла видеть её лица, но ей казалось, что Гермиона ловила взгляд Рона и пыталась его поддержать так, как Гарри пытался поддержать Джинни. Драккл! Что же делать? Неужели это конец и у них нет ни малейшего шанса на спасение? Ужас и стыд, парализующие мыслительную деятельность Эйлин, вдруг отступили. Её мозг быстро заработал в поисках возможных вариантов освобождения. А что если собрать всю свою магическую энергию и, как в детстве, со всей силой ненависти шарахнуть ею по этой мерзкой толпе, копошащейся там, в полумраке и готовой вот-вот кинуться на неё и разорвать, растерзать, надругаться над её телом? Разметать их всех хорошей Бомбардой, а там будь, что будет… Эйлин взглянула на Северуса. Понял ли он, о чём она думает? Северус внимательно смотрел ей в глаза и, казалось, тоже о чём-то напряжённо размышлял. «Бомбарда?» — Эйлин отчётливо зашевелила губами, чтобы он мог по ним прочитать её безмолвный вопрос. Он отрицательно качнул головой. Эйлин и сама понимала, что это — не выход. Всех собравшихся в зале она не завалит. Оставшиеся невредимыми очухаются и тогда станут терзать её с утроенной ненавистью. К тому же, до Шафика её Бомбарда уж точно не достанет. Что же делать?! Эйлин впилась взглядом в лицо Северуса. Сейчас он был для неё единственной надеждой. Она всегда считала его самым сильным и умным, самым надёжным защитником, человеком, способным найти выход из любой ситуации. Поэтому сейчас она, как на икону, взирала на зеленовато-землистое, такое родное и любимое, лицо мужа с запавшими щеками и глубокими складками на лбу, ожидая от него чуда, способного спасти их всех от беды, худшей, чем смерть. Пока взоры всех присутствующих были направлены на Шафика, Элен и Аманду, Северус отчётливо пошевелил губами, беззвучно произнося слово «Патронус». Эйлин, безошибочно прочитавшая это слово, уставилась на мужа, как на умалишённого. Патронус? Вызвать паторонус вот здесь, сейчас? Именно сейчас, когда сердце сжимается от ужаса, ненависти и собственной беспомощности? Вызвать патронуса без волшебных палочек, лишь силою одного общего счастливого воспоминания на двоих?! Да он с ума сошёл! Северус понял всё, что она подумала о нём. Но, на секунду прикрыв глаза, медленно склонил голову, как будто говоря: «Да, родная, ты не ошиблась. А я не сошёл с ума. Мы должны это сделать — вызвать патронуса и отправить его к Кингсли, чтобы патронус показал им, где нас искать. Это — единственный шанс». Эйлин как-то сразу поверила в его правоту, но… Но как можно вызвать патронус в таких условиях? Смогут ли они это сделать? Ведь у них есть только одна попытка. Второго шанса им не дадут. Эйлин судорожно сглотнула и быстро кивнула головой. «Начали!» — одними губами скомандовал Северус. Эйлин сконцентрировалась, вызывая то самое счастливое воспоминание, которое всегда позволяло им с Северусом создавать совместный патронус. Сейчас у них не было волшебных палочек, поэтому концентрация магической энергии требовала от обоих невероятных усилий. Два голоса, мужской и женский, тихо произнесшие: «Экспекто патронум», заставили всех, кто находился в зале, замереть от изумления и стоять, как парализованные, наблюдая, как две серебристо-голубые лани сливаются в одну, как взвивается эта лань к занавешенному чёрным крепом окну и исчезает за ним, оставив в помещении невесомый шлейф искрящейся серебристой пыли. *** Никто из присутствующих не попытался остановить исчезнувшую за окном лань. Все были слишком ошарашены происшедшим. Никто и представить себе не мог, что можно совершить подобное — вызвать патронуса, будучи обездвиженными, без волшебных палочек в состоянии панического страха перед тем, что им предстояло пережить. Вздох изумления пронёсся по онемевшей толпе. Но Эйлин его уже не услышала. Слишком много сил было вложено ею в заклинание, отнявшее у неё почти полностью её магическую энергию. Она лежала на холодном мраморном столе почти без сознания, практически, ничего не чувствуя. Северус тоже был обессилен заклинанием, но в значительно меньшей степени, чем Эйлин. Он с тревогой смотрел на жену, словно пытаясь взглядом оживить её и придать ей сил. Голос Шафика, в котором теперь вместо серебристых ноток звучала холодная сталь, заставил его поднять голову и взглянуть прямо в улыбающееся лицо этого ублюдка, в его презрительно искривлённые губы и в ставшие вдруг холодными, словно космический вакуум, глаза. — Какой прекрасный жест отчаяния, — произнёс Шафик. — Прекрасный и бесполезный. Ни один патронус не в состоянии пробиться наружу сквозь чары и заклинания, наложенные на этот дом. Но даже если это удастся вашему патронусу, и даже если он сможет привести сюда подмогу — никто не сможет попасть внутрь этого помещения. Вы наглядно показали, насколько сильна ваша любовь. Что ж… Тем страшнее будет для вас то, что сейчас случится. Шафик вскинул руку и, обращаясь к толпе приспешников, бросил им короткое: — Начинайте. Полутьма позади Северуса сделала тяжёлый и жадный вдох, всколыхнулась и двинулась вперёд. Первым от толпы отделился Крис Бёрк. Он медленно подошёл к Эйлин, видевшей всё происходящее, словно в полусне, наклонился над ней, грубо сжал рукой её грудь и впился губами в её губы, стараясь побольнее искусать их зубами. В мозгу у Северуса что-то взорвалось, на миг закрыв от него происходящее вспышкой яркого пламени. Его магической силы ещё хватило на Ступефай, отбросивший оглушённого Криса к подножию ложа, на котором уселись Декстер с Шафиком. Ответом ему была брезгливо-снисходительная усмешка Повелителя и его негромкие издевательские аплодисменты. — Развлекайтесь, друзья мои, — Шафик небрежно взмахнул рукой, как бы приглашая всех присутствующих отведать приготовленные для них блюда и отвернулся к Элен, переключив всё внимание на её презрительно изогнутые и от этого ещё более соблазнительные губы. Толпа, будто ждавшая этого сигнала, ринулась вперёд, окружая плотным кольцом мраморные столы с лежащими на них пленницами. Жадные руки потянулись к их телам. Гарри по примеру Северуса попытался отбросить нескольких насильников, и ему это удалось. Но нападавших было слишком много. Рон, которому беспалочковая магия не давалась вовсе, в бессильной ярости и отчаянии вжимался в столб и скрипел зубами, глядя на попытки Гермионы отбиться от похотливых тварей, окруживших её. Северус понимал, что его магических сил всё равно не хватит на то, чтобы защитить любимую. Он с ненавистью взглянул на Шафика, уже раздевшего Элен и сбросившего мантию с себя и отгородил сознание окклюментным щитом, чтобы не доставить этому упырю удовольствия насладиться его страданиями. Он ещё успел заметить полные страха и отвращения глаза Аманды Флинт, неподвижно сидящей на кровати рядом со сплетёнными в страстном объятии телами Повелителя и его Избранницы и сквозь кровавый туман перед глазами разглядеть руки, множество рук, тянущихся к распятому на холодном мраморе телу его девочки. Кажется, сойти с ума сейчас было бы для него наилучшим выходом. Но рассудок, как назло, сопротивлялся такому решению. Вдруг Северус увидел рядом с собой смуглого крепкого парня, явно служившего в охране Шафика. По его лицу могло показаться, что он сам не понимает, для чего подошёл сюда и что намерен делать. «Под Империусом он, что ли?» — эта мысль промелькнула у Северуса где-то на задворках сознания, почти незамеченная им за бурным вихрем эмоций, разрывавших его на части. Охранник тихо встал рядом с ним, коснулся своей волшебной палочкой невидимых пут, связывавших его руки позади столба и едва слышно произнёс заклинание на незнакомом, судя по всему, арабском языке. Снейп почувствовал, как его затёкшие руки, словно плети, повисли вдоль тела, а ноги подогнулись в коленях. Он едва не упал, но всё-таки сумел удержать равновесие. В этот момент кто-то позади него вложил в его руку волшебную палочку. Северус стремительно обернулся и на миг встретился взглядом с бледно-серыми глазами Люциуса Малфоя, который тут же отошёл в сторону, делая вид, что ему очень интересно действо, развернувшееся на супружеском ложе Повелителя, который как раз устраивался между широко и призывно раскинутых ног Элен. Громкий, протяжный, полный боли и отчаяния крик Джинни, казалось, подстегнул его страсть. Северус взглянул на Поттера, обмякшего и будто потерявшего сознание на своём столбе. Когда подошедший к нему охранник так же незаметно, как и Северуса, освободил его от пут, тот соскользнул на пол, совершенно обессиленный. Снейп ещё успел разглядеть, как подошедший к Гарри Люциус незаметно сунул ему в руку волшебную палочку. «Наверное, призывает их с помощью Акцио», — подумал он и уже больше не стал отвлекаться на то, как Малфой будет освобождать Уизли. — Ступефай! — и мразь, навалившаяся на тело его Эйлин, оглушённая, отлетает в сторону. — Ступефай! Ступефай! Ступефай! — и размазываются по ближайшей стене те, кто жадно хватал её своими мерзкими лапами. — Бомбардо максима! — заклинание брошено в центр не понимающей, что происходит, толпы, разметав взрывом в разные стороны тела. — Петрификус Тоталус! — почти одновременно с его Взрывным заклятием Гарри и Рон посылают Парализующие заклятия в сторону ложа. Заклятия достигают цели, и Шафик с Декстер неподвижно замирают в момент своей максимальной близости. Северус видит, как расправляются с насильниками Поттер и Уизли. Им бы всем теперь освободить девчонок. Где это дракклов охранник с его арабским заклятием Освобождения? Успех, основанный на внезапности, оказался временным. Северус заметил, что толпа сторонников Шафика постепенно приходит в себя и начинает оказывать сопротивление. Силы слишком неравны. Сейчас он стоял у стола, на котором лежала его Эйлин, готовый отбивать любые атаки и защищать её до последнего дыхания. Он уже попытался, прикоснувшись своей волшебной палочкой к невидимым путам на её руках, освободить её с помощью Фините Инкантатем, но это ему не удалось. Северус огляделся по сторонам. Охранник, освободивший его и остальных, приближался к нему на нетвёрдых ногах. Его одежда выглядела явно пострадавшей от взрыва. Северус поискал глазами Малфоя. Тот стоял в толпе, прячась за спинами тех, кто уже пришёл в себя и готовился возобновить нападение. Его волшебная палочка была опущена вниз, но Северус видел, что его Империус действует. Охранник подошёл к Эйлин, прикоснулся волшебной палочкой к её рукам и ногам, произнося незнакомое арабское слово. Сделав это, он методично отправился к следующему столу, на котором лежала Уизли. Северус одной рукой приподнял полубессознательную Эйлин, держа в другой руке свою волшебную палочку и оглядываясь по сторонам, готовый отразить любое внезапное нападение. Он понял, что самостоятельно сейчас она не сможет сделать ни шагу. Её тело окоченело и даже не дрожало. Оно казалось каменной глыбой, такой же холодной и безжизненной, как мрамор, на котором она сидела. Северус успел отразить Ступефай, брошенный в него из толпы, выставив Щитовые чары. Но это послужило сигналом всем остальным, пришедшим в себя и ринувшимся на пленников с волшебными палочками наперевес. — Не убивать! — услышал он чей-то повелительный голос. — Они нужны Повелителю живыми. Он успел отразить ещё несколько летевших в него заклятий, пока чей-то меткий Ступефай не отбросил его назад, на неподвижно сидевшую на столе Эйлин. Он рухнул на неё, придавив её своим телом. И, не в силах пошевелиться, услышал мощный взрыв где-то в дальнем конце зала, там, где по его расчётам, никого сейчас быть не должно.