Люби меня

Пустые улицы сонного города окутывали своим одиночеством. Холодный весенний ветер пробирал до костей. Может, стоило взять куртку? Поздно. Вещь осталась в логове зверя. Тэхён медленно брёл за черту позволимого. Сломать человека не сложно. Особенно, когда ломает он себя сам. Опустошение? Да, теперь он мог сказать это слово. Применить к себе. Удушить. Может, действительно стоило накинуть петлю? Или таблетки? Нет. Он хочет туда. К нему. К их воспоминаниям. Выход на трассу. Что ты делаешь, мальчик? Пытаешься словить попутку? Бедный ребёнок. Ты правда готов сдаться? Ты действительно устал? Почему твоё лицо такое пустое? Почему руки ужасно дрожат? Поплачь. Выпусти это отчаяние. Посмотри в небо. Оно сегодня такое чистое. Для тебя. Только для тебя. Ким уже ничего не хотел. Ни надежды. Ни души. Прошлой ночью он растоптал себя окончательно. Малыш, где твоя гордость? Почему ты поддался любви? Ведь попользовался. Ну не любит! Не вернётся! Наверное, ему смешно. Скоро к нему придёт Чимин (если уже не пришёл) и они вместе посмеются. Над твоим разбитым сердцем. Над с грязью смешенной гордостью. Над любовью твоей, ненужной. Как думаешь, Дьявол будет сравнивать тебя с ним? Может, у них висит где-то сравнительная таблица? Тэхён уверен, что безбожно проигрывает в сей гонке. Проиграл. Скоро всё закончится. Он хочет, правда хочет плакать. Но не льются. Отказываются помогать. Сбежали. Все сбежали далеко от него. И слёзы тоже устают. Устают от вынужденного выхода. От щекотливых нервов, которые всё время их будят. Что ж. Они были с тобой тридцать три дня. Позволь им отдохнуть. Тело отказывается слушаться. Ты весь дрожишь. Глаза воспалённые высматривают машины. Пустынное шоссе. Забудь. Никто не приедет. Но… Что это там? Едет. Едет! Фортуна сегодня на твоей стороне. Вымаливает прощенья? Русоволосый сел внутрь и пустым голосом сказал:       — Мне нужно выйти через три километра. Но денег у меня нет. Мужчина лет сорока внимательно осмотрел худого паренька.       — Ладно. Поехали. Автомобиль тронулся. Деревья мелькали за окном. Тэхёну впервые было так пусто. Целый безграничный океан ничего. Теперь он точно кукла. Без эмоций. Без желаний. Это его последняя стадия? Руки вновь сжимали друг друга до синяков на коже. Нет. Он хотел чувствовать! Пускай боль! Он позволит! Он с радостью в ней утопиться! Лишь бы не пустоту! Не это всеобъемлющее ничто! Оно пожирает. О, Всевышний, за что ухватиться?! Смертельная воронка. Нет, не ненависть самое страшное чувство. Безразличие. Снежный сугроб вместо сердца. Органы будто онемели. Наверное. Пустота не приходит так просто. Это следствие долгого правления боли. Когда организм настолько нею перегружен. Когда оболочка израсходовала все свои жизненные силы. Защитная реакция. Необратимый механизм. Знаете, когда засовываете в морозильную камеру продукты? Чтобы не испортились. Чтобы продержались подольше. Также и с человеком. Мозг собственноручно запирает сердце в ледяную сферу. Для его же блага. Но, иногда, защитная реакция может отсутствовать с рождения. И тут уже никакие холодильники не помогут. Время тянулось очень медленно. Тэхёну хотелось выпрыгнуть из чёртовой машины и на крыльях своих обрубленных самостоятельно долететь. Держись. Держись, мальчишка. Не долго терпеть. До места прибытия осталось бедных двести метров. Машина остановилась. Вот. Пора выходить. Дальше только пешком.       — Спасибо Вам. Я пойду.       — Стой-ка. А платить? Кажется, сердце стало ломать ледяную сферу. Иначе как по другому объяснить его ускорившееся сердцебиение?       — Я же сказал. У меня нет денег. Лицо водителя исказилось. Рот искривился в странной улыбке. Глаза повыкатывались с глазниц. Кожа вся сморщилась.       — Ты такой сладкий мальчик. Не просто так ведь на трассе стоял, да? Дядя тебе поможет. Дядю нужно отблагодарить. Скрюченные пальцы с гнилыми когтями потянулись к его одежде. Тэхён вжался в угол сиденья.       — Я не торгую телом.       — Да мне плевать, малыш. Раз ты один, значит и не нужен никому. Ничего. Дядя приласкает своего мальчика. Беги! Чего ты сидишь?! Ступор?! Не время! Глупый, глупый ребёнок! Не нужен? Да. Он не нужен. Никому. Даже сам себе. Больше нет. Руки вновь опустились. Какая разница? Его душа уже изодрана. Дьявол не оставил ни кусочка. Какая разница на деформированные детали, если конец останется прежним? Водитель гадко ухмылялся и принялся растёгивать ремень брюк. Большой живот затруднял движения, но он не останавливался.       — Вам помочь? Мужчина удивлённо замер. А потом похабно растянул свои сальные губы.       — Ну помоги. Дядя ждёт. Ждёт? А Тэхёна нигде не ждут. Давно уже. Друзья со временем забудут. Чонгук и не вспоминал. Картинки общего прошлого мелькали перед глазами. Жутко хотелось спать. Бессонница исчезла? Нет. Он не о том сне.       — Пошевеливайся! Мне ещё ехать нужно. Чего застыл там? Или ты хочешь, чтобы я сам тебя раздел? Абсурдно. Как абсурдно. Он клялся в верности одному единственному. И единственный клятву сдержал. Как смешно! Господи! Посмейся вместе с ним! Ну же! Сначала тихо, а потом громко. Безумный хохот разразился на весь салон.       — Чего ржёшь, шлюха?! Принимайся за дело! Шлюха? «— Шлюха… Какая же ты шлюха…» Руки сами по себе прикрыли лицо. Весело! Это так весело! Тэхён резко повернулся к водителю и горящими глазами уставился в красное лицо. Не прекращая смеяться он сказал:       — Дядя! Это так смешно! Ха-ха-ха! Шлюха! Ха-ха-ха! Столько раз слышал! Дядь, а почему вы так меня называете? Я же не спал! Ни с кем кроме Дьявола! Ха-ха-ха! Так смешно! Сорокалетний шокировано глядел в глаза обезумевшему парню.       — Слушай… Ты это… Иди с Богом. Мне пора уже. Ким стал хаотично мотать головой.       — Ну что ж Вы?! Я ещё не отблагодарил дядю! Ха-ха-ха! Как мне это сделать?! Отсосать?! Или трахнуть хотите?! Ха-ха-ха!       — Пошёл вон из моей машины! Псих! Больной ублюдок! Русоволосый потянул свои руки к ширинке мужчины и сразу же ощутил дикую боль в губе. Дверь с водительского сидения открылась, а потом так же открылась и его. Кима за шкирку вытащили из транспорта и толкнули на асфальт.       — Ты, блять, охренел?! Куда руки свои поганые потащил?! Сейчас дядя научит тебя уважать старших! Носки дорогих ботинок принялись ударяться о мягкие мышцы живота. Раз. Два. Три. Тэхён не сопротивлялся. И даже не пытался защититься. Десять. Пятнадцать. Двадцать. Носки попадали по всему телу. Ноги. Туловище. Солнечное сплетение. Лицо. Голова страшно болела. Кровь заливалась в глаза, лишая обзора. Раны на руках вновь открыты. Бинты измочены в алой пыли. Противные руки схватили за толстовку и поставили избитого на колени. Одна из них оторвалась от воротника и стала наносить удары по всей поверхности лица. Губы разбиты. Из носа течёт кровь. Рассечена бровь. Синяк на скуле.       — Так тебе твари и надо. Будешь знать, как честных людей осквернять. Больной. Водитель брезгливо откинул от себя побитое тело и сплюнул. Достав из кармана брюк платок, он вытер свои руки от алых дорожек. С отвращением посмотрев на не двигающегося молодого человека, мужчина выбросил рядом с ним грязную материю, сел в машину и уехал вдаль. Тэхён лежал и смотрел в чистое небо. Ну почему ты такое светлое? Киму завидно. Он таким больше не мог ведь быть. Оболочка отказывалась двигаться. Чёрная толстовка пропиталась кровью. От него пахло ею и дорожной пылью. Противно. От самого себя противно. Опять не сдержался. Вновь поддался эмоциям. Видимо, пустота умеет на какое-то время пропадать. Иначе как тогда объяснить его истерику буквально пару минут назад, которая сменилась на тотальное безразличие сейчас? Ну где вы, слёзы? Он сейчас взорвётся. Вместе с вами убегает какая-то часть тяжести. Ему это сейчас нужно, как никогда. Иначе не справится. Не доберётся до конечной цели. Сжальтесь над ним. Русоволосый знал, что жалок. Знал, что слаб. Есть люди, которым многим тяжелее. И которые справляются. Не опускают руки. А вот он бракованный какой-то. Без поддержки не прожить. Без нежности, любви погибнет. О нём заботится надо. Затухнет ведь. И ведь не любо кто. Лишь один был нужен. Только определённые объятья. Вставай. Поднимись, пожалуйста. Простынешь ведь. Маленький, бедный мальчик. Не наигрались с тобой. Закашлявшись, сплюнул на холодный асфальт. Кровь. Привычно. Молю, в последний раз, собери себя по кусочкам. По этим маленьким пазликам. Не лежи здесь покинутым мешком. Тебе и так не оставили выбора. «Мамочка. Ты ведь простишь меня, да? Прости своего сыночка. Не для него такая жизнь. Не для него». Тяжело перевернулся на бок. Стоны боли срывались с губ-ошмётков. Здесь осталось совсем немножко. Нужно лишь зайти дальше в лес. Поднимайся, маленький мальчик. А тебе лишь двадцать два. Начало жизни. У всех. Кроме тебя. Впервые за долгое время, он позволил надежде ожить. Одной единственной. Что помнит дорогу. Что не собьётся с пути. Его не было здесь полгода. Их. Их не было. Да! Вот он! Вот это место! Солнце мягко восходило над обрывом. Ким так скучал по этому месту. Или… По тому, кто его показал? » — Чонгук-и! Открой мне глаза! Страшно!       — Ха-ха-ха! Ты что, мне не доверяешь?       — Я бы может тебе и доверял, если бы пару секунд назад не попал ногой в яму! А вдруг ты меня убить тут решил?       — Я? Тебя? Нет. У меня на тебя другие планы.       — Да ну? И какие же?       — Ну-у-у… На пример, прожить с тобой всю жизнь. Отличный план, неправда ли?» Истерика вновь накатывала. Нет. Не подчиняйся. Воспоминания хлынули одним сумасшедшим потоком. Кап. Кап. Слёзы одна за другой скатывались вниз по обжигающим щекам. Наконец-то! Может, так станет легче? Станет же?! Станет?! Убивает. Как же внутри всё ломается, Боже! Киму казалось, что он даже слышал хруст костей и дребежащее звучание оторванных сухожилий. Подойди ближе к обрыву. Дух захватывает от открывшегося пейзажа. Слишком прекрасен этот мир. Но, в то же время, он невыносимо жесток. Сводящий с ума броманс. Раскинь руки в стороны. Ощути поцелуи ветра. Его мягкий шёпот. Наставления. Ветви деревьев радостно приветствуют раннего гостя. Их шелест ласкает слух. Вязкая струйка крови вытекала из разбитой брови. Не было ни сил, ни желания её стирать. Пускай. Пускай путешествует как ей хочется. Совсем скоро он всех её друзей выпустит. На волю. Туда, к небу. Глаза закрылись сами по себе. Вместо привычной темноты — знакомая квартира «шестьдесят шесть» и мягкая постель. На ней спящий Дьявол, с мягкой улыбкой на устах. Солнце ласково дотрагивается до его щеки. Робко так. Практически невесомо. Любуется. И Ким тоже. Его кровавые губы также растягиваються в квадратной улыбке. Глаза всё закрыты. В мыслях пламенем вспыхивают въевшиеся на подкорку слова. Исповедь его измученного сердца. Вспоминает и начинает тихонько проговаривать вслух навечно отобразившийся в памяти текст.       — Люби меня… «

«Люби меня».

Всегда хотел просить лишь это. На все праздники, вместо всех подарков. Но так боязко было что-то требовать. Я и сейчас боюсь писать тебе такую несусветную дерзость. Требовать от тебя любви, было бы самым гнусным поступком с моей стороны. Никогда не посмел бы. Но ты утверждал, что любишь. Любишь такого глупого меня. Я верил. Твоё слово всегда законом для меня нерушимым. Навечно. Где-то в сердце.       Помнишь, как мы встретились? Я сбил тебя с ног. До сих пор стыдно. Ты уж прости за испорченную одежду. Кажется, это было кафе Чимина. Да, точно. Я бежал отдать ему конспект. Он тогда много пропустил из-за работы. Бедный, все силы из себя выжимал. У меня по сей день в голове набатом звучат его обвинения. Я стал между вами? Гук-и, правда? Ты действительно собирался с ним начать встречаться? Если так — прости. Прости, что попался на вашем пути. Прости, что разлил твой кофе. Прости, что влюбился в тебя так сильно, что не смог уже отпустить. А ты его всегда хотел, да? Ну так сразу бы сказал. Я понял бы. Не препятствовал. Не в моих правилах причинять другим боль. Что не скажешь о вас… Нет, я не виню никого. Сердцу не прикажешь. Ты и так долго продержался. Честно, я не смог бы столь длительный период играть в любовь. А у тебя получилось. Горжусь тобой.       Помнишь то звёздное небо? Твоя машина сломалась. Ночь. Мы одни. И звёзды. Ты говорил, какие они прекрасные, а я смотрел на тебя. Как жаль, что ты не понял, что в моей жизни была лишь одна звезда. Я первый тогда признался. Мямлил что-то неразборчиво. Мне жаль. Я обязан был сдержаться. Ты тогда так на меня смотрел. Удивлённо. Будто бы не верил. Теперь я понимаю, почему именно так. Не хотел терять нашу дружбу. Был не готов. Но почему ты ответил согласием, Чонгук-и? Боялся обидеть? Или так сильно хотелось поиграть? Нельзя так с чужими чувствами. Нельзя…       А нашу крышу, помнишь? А наш первый поцелуй? Удивительно, что инициатором был ты. Ведь всегда только я делал первые шаги. Знал бы, каким счастливым меня сделал. И я безмерно благодарен тебе за это. В вечности затеряюсь, но не забуду.       Наша полянка. Наш обрыв. Отдельное место в сердце. Умоляю, скажи что здесь никогда не было Чимин-и! Хотя нет. Молчи. Не хочу знать. Не нужно.       Ты наверное удивляешься, почему я написал тебе письмо. Я очень надеюсь, что ты не выбросил его и прочитал до этого места, и до конца дойдёшь. Также надеюсь, что Пак не читает его с тобой. Всё-таки, это ведь наши воспоминания, правда? Пускай и для тебя ничего не значащие. Я загрязняю чистые листы не просто так. Мне трудно. Больно. Эти чёртовы тридцать дней вытянули из меня все жизненные силы. Не знаю, как решился на этот шаг. От отчаяния наверно. Просто… Я хочу, чтобы ты знал правду. Да, ты меня не любил никогда. Я это принял. Смирился. Но я не позволю осквернять свою честь.       Ровно тридцать три дня назад. Начало нашего конца. Университет. Пустая аудитория. Я шёл мимо, как меня кто-то затащил туда. Профессор Чон. Он всегда странно поглядывал на меня. Я никогда тебе не рассказывал. «А зачем? — думал я. — У моего Гук-и и так много забот». Профессор Чон говорил гадкие вещи. Он лапал меня за живот и ягодицы. Я пытался его оттолкнуть и позвать на помощь. Но никого не было рядом. Никогошеньки. И когда он стал стягивать с меня рубашку, я впал в панику. Как же Чонгук? Что же с ним будет? Я не мог позволить чужим рукам прикасаться к себе. Ведь твой. И всегда лишь твоим был. А потом дверь открывается. Сзади мелькает Чимин, а ты смотришь так разочарованно. Моё сердце тогда пошло первой трещиной. Те твои слова… Обидно. Безумно. Я всегда был верен тебе. Только тебе, слышишь! А потом признание. Ненужный щенок. Верно меня тогда Чимин назвал. Я был игрушкой для вас? Забавой бесплатной? Почему, Гук-и? Никогда не пойму. Не смогу, прости.       Целый месяц боли. Я винил себя в случившемся. Сходил с ума. Ни с кем не общался. А потом явился забрать документы из университета. Интересно почему? Не волнуйся, Чонгук. Больше Ким Тэхён не потревожит твой покой. Снова увидел тебя. Красивого. Счастливого. Ты держал руку Чимин-и, а смотрел на меня. Не нужно было. Не обрати ты на меня внимание, может стало бы легче. Невыносимо. Так невыносимо было видеть тебя! Убежал. И попал в лапы к демону. Опять. И опять ты был свидетелем. И снова не дослушал. Хотя, знаешь, я уже в том состоянии, что вряд ли бы что-то объяснял. Шлюха… Никогда ею не был. Можешь быть спокоен, ты у меня первый. И единственный. Во всех смыслах.       Помнишь нашу последнюю ночь вместе? Я помню. Я тогда окончательно сломил себя. Своими руками. Твоими губами. Ты прости меня за сей порыв. Перед Чимином стыдно наверно. Можешь сохранить это в тайне, я не против. Или же расскажи. Объясни, что кукла пришла проститься. Что больше ни на что не претендует.       Чон Чонгук, я вечность Вселенную благодарить буду. За то, что подарила тебя. Что показала любовь. Настоящую. Самую сильную. Моё тело каждый день взорваться было готово, так сильно и много любви сидело во мне.       Чонгук-и, надеюсь я хоть чем-то был для тебя. Может, хотя бы другом? Отчего-то мысль, что был лишь развлечением, огорчает.       Гук-и, я так и не смог попросить тебя о любви. Но сейчас прошу о забвении. Отпусти меня, умоляю. Мне так тоже отпускать станет проще. Не вини себя ни в чём. Я знаю тебя настоящего. Поэтому, не смотри новости в ближайшее время. Чем позже, тем лучше. Я люблю тебя. Навечно твоя, сломленная игрушка.»       — Твоя сломленная игрушка… Ветер унёс за собой остывший шёпот. Хватит мучиться, глупый мальчишка. Растворись во времени. Как когда-то растворялся в том особенном. Пора. Тянуть больше некуда. Солнце ярко висит на небосводе. Интересно, сколько сейчас времени? Сколько он тут стоит? Неважно. Скоро ты сам станешь частью бегущих минут. Шаг. Ещё. Руки всё также раскинуты. Глаза по прежнему закрыты. Какие-то шорохи вдали. Наверное, зверушка забрела. Скорее. Невинное существо не обязано становится свидетелем твоего падения. Последнего в этой жизни. Нога занесена над пропастью. Его шатает. Тело по прежнему дрожит. Нет ничего невозможного. Всё в мире поправимо. Кроме смерти. Прости его, мама. Он не ведает, что творит. Просто Личности уже не существует. Просто истерзали его всего. Пап, не обижайся на сына. Его нежный цветок сорвали и сожгли. Процент сгоревшей души не совместим с жизнью. Туловище коренится вперёд. Вот и всё. Теперь он знает свой собственный лимит. Срок годности его боли ровно тридцать три дня. Какие-то странные шорохи приближались. Да. Медлить больше некуда. Тэхён делает последний шаг и летит. Но не туда, куда планировал. В объятья чьи-то крепкие влетает. Оттаскивает его кто-то и на ухо тяжело дышит. Господи, долго ты ещё издеваться над ним будешь?       — Успел! Слава Богу, успел! Знакомый голос. Родной. Самый лучший. Почему? Ну почему ты здесь? Почему не отпускаешь?! Ему нечем дышать! Он задыхается! Без тебя задыхается! Ему к Всевышнему надо! К Отцу! Пара секунд заморозки. Время, чтобы прийти в себя. Тэхён распахивается глаза. Обрыв резко оказался далеко, а со спины прижимается тёплое тело. Дьявол. Снова ты. Своей левой лопаткой русоволосый чувствует чужое сердцебиение. Быстрое, будто с ума сердце сошло. Куда спешишь так? Для чего? Нет! Хватит! Он не будет унижаться! Ему к небу надо! Его там ждут!       — Пусти! Отпусти меня, сейчас же! У парня всё тело избито и болит неимоверно. Но всё равно не сравнится с тем, что внутри. Он вырывается, брыкается. Пытается освободиться, но тщетно. Мускулистые руки лишь сильнее прижимают к себе.       — Нет! Не отпущу! Никогда! Слышишь?! Он устал, Господи! Зачем ему эта физическая оболочка, раз душу оттуда вынули?! Слёзы выступают с воспалённых глаз и щипают засохшие ранки. Рыдания вырываются откуда-то изнутри. Всхлипы не остановить. Срыв. Опять.       — Хватит надо мной издеваться! Прекрати, умоляю! Дай мне свободу! Мне дышать нечем! Везде лишь ты! Во снах, в мыслях, под кожей! Я не могу так! Я с ума схожу! Силы быстро испарялись, но Ким не терял надежды на освобождение.       — Послушай меня! Прошу! Я не позволю тебе совершить эту глупость, понял?! Дышать нечем?! Мной дыши! Мной, слышишь! Ноги не держат. Господи! Оказывается то «что-то» умерло не до конца! Вот, тянется к своему хозяину, молит утопиться в нём. Как ему поступить?! Как быть?! Остатки сердца сростаются лишь под магией пальцев того единственного, что обнимает так крепко. До боли в побитом теле. Тихий смех прорывается вместе со всхлипами. Он устал смеяться. Глупая реакция организма.       — Дышать? Я дышал! А ты перекрыл мне воздух! Лишил его! Себя другому подарил! Ха-ха-ха! Мои внутренности перемелены в крошку и выброшенные в море. Эта физическая оболочка больше не пригодна. Пусти меня… Тяжёлое хриплое дыхание. Что-то мокрое упало Тэхёну на щеку. Слеза. Стойте… Не его.       — Позволь мне дышать тобой. Позволь! Я твой! Лишь твой! Никто другой не нужен! Никому себя не дарил! Я всегда тоже только на одну звезду смотрел. Ты мой… Мой… Я все крупицы из моря достану и в сердце у себя сохраню. Сплетусь с ними. Сростусь. И никому не позволю увидеть. Уставшие ноги подкосились. Они оба рухнули на землю. Но руки не расцепились. Чонгук его не отпустил.       — Позволь мне быть рядом. Твоё письмо… Я всё понял. Я ведь жить без тебя не могу! Как же я ревновал! Когда увидел в руках того подонка. Ещё и Чимин всё подначивал. Виноват. Как же виноват! Мне нет прощенья, но и жизни без тебя мне нет. Тэхён-и, мой маленький мальчик. Кончик чужого носа прошёлся по морозной коже. Шея. Мягкий поцелуй. Щека. Вобрал слёзы. Висок. Вдохнул запах. И плевать, что пахнет кровью, потом и пылью. Гук вечность готов им дышать. Лишь бы любимый остался. Русоволосый плакал в сильных руках и дрожал. Как поверить? Как не наступить на одни и те же грабли?       — Отпусти меня. Отпусти. — отчаянный шёпот разрывал грудные клетки. Обоих. Их слёзы давно смешались. Их боль смешалась.       — Нет. Даже не мечтай.       — Ха-ха-ха… Я умереть жажду. Не нужна мне жизнь.       — И мне. Без тебя. С тобой прыгну. Слабые руки легли поверх чужих. Уставшие глаза прикрылись. Да. Нужно выждать момент. Он скоро тоже устанет.       — Люби меня, — отчаянно, моля, — люби только меня. Не отпускай. Не опускай руки. Что…? Он просит? Чон Чонгук попросил его о любви? Об ответных чувствах? Невыносимо. Он не железный. Он всего лишь слабый человечек, с простым желанием быть кому-то нужным. Эгоисты. Все мы эгоисты. Так зачем ему отказываться от своего счастья? Почему бы ему вновь не рискнуть? Терять уж точно нечего.       — А как же Чимин?       — Люби меня. — Тихо, задушенно. А знаете что? К чёрту! Все грёбанные мысли! Всю боль тоже в преисподнюю! Тэхён любить хочет! И с божеством своим вместе жить! Он дышать воздухом своим желает! И никогда, ни к кому не отпускать!       — Люблю… Только тебя. Так безумно. Так болезненно. Люблю. Крепкие руки ещё сильнее сжались на чужой талии. Казалось бы, куда ближе? Чонгук облегчённо выдохнул и уткнулся носом в родную шею. Ким откинул чугунную голову на знакомое плечо и улыбнулся. Кажется, он наконец-то сможет на себе ощутить весну. «Нет боли сильнее чем та, что причиняют друг другу влюблённые».