***
Слишком далеко откладывать решение Бэтмен не стал. Уже на третью ночь он осторожно забирался в окно шестого этажа лечебницы. Удалённый доступ к камерам позволил зациклить их ещё из Бэтмобиля, и сейчас на мониторах был виден лишь пустой коридор с камерой 0801 в конце. А на самом деле у этой самой камеры стоял тёмный силуэт в плаще, подбирая отмычки. Короткий стон донёсся изнутри. Бэтмен напрягся. Если это станет чуть громче, их услышат – в пустых и гулких коридорах звук разносится далеко. Тихо открыв замок, он проскользнул внутрь и придвинул дверь обратно. Тусклая лампочка высоко под потолком освещала привязанного к кровати Джокера. Он рыдал. Тихо, не открывая глаз, похоже, даже не просыпаясь, он дёргался на койке и скулил, давясь слезами. Брюс слегка опешил, и это позволило ему услышать выдавленное сквозь зубы и слёзы: – Брюс... Пожалуйста... Не ходи туда. Такой искренней мольбы в этом голосе он никогда не слышал. Да что уж, он и не подозревал, что Джокер способен на такое болезненное сопереживание. Словно кто-то близкий собирался... Ну да. 'Кто-то'. Да что происходит в этой голове?! Брюс осторожно отстегнул ремни и взвалил на плечо тощее тело. Тот никак не среагировал на смену положения, только шепнул ещё кое-что, заставившее Бэтмена застыть. – Альфред не для этого помогал тебе с костюмом. Твою мать. Он знает и об Альфреде.***
– Люциус? Простите, что разбудил. – Мистер Уэйн, – в голосе слышалась тёплая улыбка, – доживёте до моего возраста – запомните, что старики редко спят ночами. Чем могу помочь? Брюс не верил тому, что делал. Заглянув в электронную карту Джокера, он нашёл название препарата, который ему кололи, и теперь, пока сам больной на заднем сидении бормотал что-то про шрамы на спине, собирался продолжить терапию. Это полностью противоречило его моральному кодексу, но нужно было выяснить до конца, что известно психопату о Бэтмене и его семье. – Я выслал название препарата. Мне необходимо девятьсот миллиграммов для проведения исследований. Как много времени это займёт? – Постараюсь получить к утру, – на другом конце провода почти неуловимо зевнули. Брюс улыбнулся – Фокс всегда строил из себя старика, притворялся серой мышкой, но на деле раз за разом оправдывал свою фамилию. – Я слишком редко вижу, как ты улыбаешься, – послышалось сзади, и Брюс застыл. Бросив Фоксу: «Отлично, до связи», – он остановил машину и развернулся на сидении. Он бы совершенно не удивился этим же словам, произнеси их Джокер со своим обычным издевательским смешком. Но так, слишком искренне и восхищённо... Влюблённо?***
Фокс выполнил своё обещание – утром на столе стояли три десятка ампул. Его рукой была сделана приписка: «Что бы Вы ни собирались делать – не делайте этого с собой. Препарат экспериментальный, летальность высокая». Брюс это уже знал. И дозировку, и побочные эффекты, и длительность применения, совместимость с препаратами, да и вообще всё, что можно было найти. Пару раз, перед тем как уснуть, он набирал номер Фокса, чтобы отменить просьбу. Но на 'вызов' так и не нажал. Информация того стоила. Это был психопат, перенёсший столько лекарств, что ещё одно ничего не изменит. Узнав, что внизу будет жить Джокер, Альфред покачал головой, но спорить не стал. – Мне стоит озаботиться безопасными столовыми приборами, сэр? – Я не думаю, что в ближайшее время он придёт в себя. Так что, пожалуй, стоит озаботиться внутривенным питанием. Из-за чего Джокер не будет приходить в сознание, Брюс решил не упоминать. – Что ж, сэр, возможно, это и к лучшему. Я не чувствую никаких позитивных эмоций от осознания того факта, что нахожусь в одном доме с террористом, убийцей и психопатом. В одном лице, что особенно пугает. Брюс кивнул, принимая к сведению. Не сказать, что обо всём этом он не думал. Думал, множество раз.***
Первый укол он сделал тем же утром. Бодрствующий Джокер был ему не нужен – ничего осмысленного от него нельзя было бы добиться. Брюс чувствовал неправильность положения, но ему нужно было знать как можно больше, чтобы защитить родных – Альфреда, Дика, отчасти даже Селину он считал своей семьёй. Тихий, замученный стон привлёк его внимание. – Я не влезал в драку, клянусь! Эти двое сами на меня налетели! Джокер... оправдывался? Что, или, точнее, кто, имеющий такую власть над сумасшедшим садистом, мог ему примерещиться? – Просто шёл по улице, – кажется, Джокер даже плечом пожал. Брюс тихо подвинул стул ближе и затаил дыхание – всё выглядело так, будто он присутствует при диалоге, только второй стороны не слышит. – Брюс, я не идиот. Если бы я хотел драки, я бы позлил тебя. Что ж. Вероятность того, что там был какой-то неизвестный Брюс, была крайне мала. Только с чего бы ему, Брюсу Уэйну, переживать за сохранность клоуна? – Свои обещания я стараюсь выполнять. Я уже год никого не убивал, помнишь? На этом Брюс решил остановиться. Возле кровати лежал диктофон, ничего из сказанных слов не пропадёт в безвестности, а слушать это вживую было сложно. Особенно после того, как Бэтмен три недели назад вытащил из горящего дома маленькую девочку, с трудом оттянув её от мёртвого тела матери. Может, в том трипе, куда провалился Джокер, год и прошёл, но с этой стороны реальности слова казались лицемерием. Вечером, после второго укола, Брюс ушёл сразу, запретив себе даже пытаться прислушиваться к тому, что последовало за игривым «Брюси!» Он ещё на диктофоне это услышит. Распознавание речи, записанной за восемь часов, сработало по разу на 'Альфред' и 'Селина', но это были глупости. А вот когда Брюс запустил поиск по собственному имени, запись буквально окрасилась яркими пунктирами. Транскрипт выглядел внушительно, хотя, судя по рисунку записи, болтал Джокер от силы часа три. И всякий раз это был диалог с ним, с Брюсом. Брюс чувствовал себя так, словно подслушивал телефонный разговор Джокера с ним самим. Неудивительно, что после второго часа расшифровки он поймал себя на том, что пытался подставить отсутствующие реплики на место пауз. И если на долю секунды допустить, что там, в этих снах, с Джокером разговаривает действительно он, Брюс, то становится ясно, почему подставлять фразы было так просто. Восемь часов перерыва между уколами пролетели за работой незаметно, и перед тем, как отправиться в ночной патруль, уже в костюме, Бэтмен сделал очередную инъекцию. Надевая шлем, он услышал короткий выдох: «Я люблю тебя, Брюс», – и не сдержал раздражённого: «Ложь. Ты не способен на любовь». – И почему же ты так решил? Неужели тебе есть, откуда узнать, что такое любовь? Чёрт возьми. Так он в сознании? Брюс обернулся, но веки сумасшедшего были плотно сомкнуты, голова повёрнута в сторону – наверняка он повернулся бы, если бы хотел поговорить. – Прости, – голос прозвучал виновато. – Я не хотел... так. У тебя много причин мне не верить. – Ты для этого серьёзно постарался, – Брюс осторожно произносил то, что так и просилось на язык. – Я знаю. И не могу этого исправить. И не могу обещать, что такое не повторится. Но если лекарство сработает... – здесь голос Джокера скатился в неразборчивое бормотание – видимо, менялась локация. Новой Брюс ждать не стал – город не терпел опозданий. – Не свались с крыши! – напутствовал его задорный оклик.***
На седьмой день картинка стала складываться. Из всего, что Брюс услышал, вживую или на записи, стало ясно, что клоун был великолепно осведомлён о том, кто и как долго является Бэтменом, чем занимается Брюс помимо ночной работы и позирования папарацци, а также кто и в какой степени вовлечён в дела Тёмного Рыцаря. Дело плохо. Как долго Джокер знает все эти детали и молчит? Откуда он получил эту информацию? Не было ли других препаратов, так глубоко развязывавших язык? Одни вопросы разрешались, приводя себе на смену другие, и наркотик уже не давал на них ответы. Но было и ещё кое-что. В том, что нёс Джокер, то признаваясь Брюсу в любви, то ворча что-то заботливое, то заявляя о каком-то лечении, была система. История. Очень многое оставалось непроизнесённым, и всё-таки Брюс временами мог с уверенностью сказать, с какими из речей стоит связать последний диалог. Это было абсолютно ненужно и бессмысленно. Но интересно. Они были вместе. Там, в глубине этого сумасшедшего бреда, Брюс каким-то образом заставил себя быть с Джокером. Судя по обрывкам, именно Брюс сделал там первый шаг, притащив клоуна в свой дом. То ли избитого, то ли больного, уточнить было проблематично. И провёл с ним несколько недель, ухаживая и… заботясь. После этого было какое-то лечение, уколы, просьба Джокера называть его 'Джей', заверения в том, что теперь он может держать себя под контролем, скандалы (один из них Брюс наблюдал вживую и даже подыгрывал, добавляя фразы. Ни разу не промахнулся), мольбы и признания. Дальше этого по хронологии практически не было диалогов, лишь короткие фразы, но даже так было сложно не почувствовать тепло. Совершенно невозможная нежность, скользящая в простом 'Брюс', мягкие просьбы быть поосторожнее в этот раз. Брюс не верил собственным ушам, когда услышал: «Брюс, мы целый год спим вместе, и ты так и не понял, что мне важно не 'как', а 'с кем'?» Эта болтовня притягивала. Несколько раз он даже отмахивался от дел, спускался в пещеру и садился рядом. Джокер не слишком часто давал цельные диалоги, и, если за пятнадцать минут Брюс не слышал ничего, за что можно было уцепиться, он обычно молча уходил. Но не сегодня. – Хэй, – он попробовал, представляя, что говорит это Дику или Селине. – Как ты? – Брюс, – слабый, но счастливый выдох заставил вздрогнуть, но Брюс знал – клоун без сознания, сколько раз уже такое случалось. – Ты… Ты тут долго сидишь? – Минут пятнадцать, не больше, – он не лгал. Всё равно Джокер услышит только то, что хочет, и кто виноват, если это часто совпадает с тем, что хочет сказать сам Брюс. – Я… я спал. Почти весь день, пока тебя не было. Где я простыть мог? Мы же никуда не выходили. Простуда. Понятно. Судя по записям, Джей довольно часто болел. И притворно обижался, когда Брюс возился с ним, как со слабосильным. Чёрт. Когда он стал называть Джокера 'Джей'? – Тебе для этого много не нужно. – Это верно, – улыбнулся Джокер, не размыкая глаз. Он никогда не улыбался так, пока бодрствовал, и Брюсу было отчасти жаль это понимать. – Как твой день? Брюс медленно втянул носом воздух. Ещё никто в его жизни не задавал этот вопрос так – искренне, с надеждой, что всё было действительно хорошо, и с готовностью поддержать, если не было. «Ты слишком много придумываешь, нет там ничего такого». Но… Если уж Джокер его не слышит, почему нельзя этим воспользоваться? – Паршиво. От Селины ни слова уже месяц – если она влипла во что-то, мне придётся разгребать. Альфред начинает что-то подозревать о тебе. Да и то, что ты обо мне знаешь, чертовски пугает, знаешь ли. Разумеется, там, в наркотическом сне, он произнёс что-то другое. Но похожее – Джей нахмурился. – Родной мой, – Брюс вздрогнул. Не в первый раз Джокер называет его как-то ласково, даже 'родной' уже мелькало, но всякий раз это звучало неправильно. И почему-то хотелось, чтобы это продолжало звучать. – Я могу чем-то помочь? – Я бы на это посмотрел, – вздохнул Брюс. – Ты о моём состоянии? Ничего, я завтра буду в порядке. – Господи, надеюсь, нет. О чём я вообще думаю?! – Брюс рявкнул, скорее, на самого себя, резко поднялся, уронив стул, и вернулся к компьютерам. Это ощущалось кошмарно. Джокер, которого он практически ненавидит всей душой, разговаривает с ним так, как никто до него. И вытягивает на взаимность, будь он трижды проклят. С силой проведя руками по лицу, Брюс выпрямился в кресле у компьютера. Этот человек, лежавший сейчас в десяти шагах от экранов и бормотавший про горячий шоколад, совершенно точно был тем психопатом, который уничтожил несколько важных организаций в Готэме, погубил десятки жизней. И Брюс определённо чувствовал злость, складывая это на одну чашу весов. Но другая… Другая сбивала с толку и совершенно путала. Всё, что он слышал здесь и что было адресовано другому ему, воображаемому, сомнений не оставляло – того Брюса Джей искренне любил. Если отложить вопросы к самой способности Джокера на подобное чувство – человек не способен притворяться во сне. А теплые прозвища (забавные и раздражающие одновременно), которые тот Брюс позволял, ответы, которых с этой стороны услышать было нельзя, а додумать – слишком легко, мешали… Мешали думать, что там Брюс всё так же ненавидит грёбаного клоуна. И, боже, откуда, откуда эта зависть? Тот Брюс явно рехнулся, впустив сумасшедшего в свою жизнь, сблизившись с ним! И они не должны быть счастливы, не должны быть! Но они… И, да, Брюс, наблюдающий за бессознательным Джокером, сейчас озлобленно признавался себе в том, что, чёрт побери, завидует воображаемому себе, потому что тот – счастлив! После того, как смиришься с собственным одиночеством, куда больнее смотреть на возможности… Бэтсигнал загорелся как нельзя кстати. Брюс, влезая в костюм, решил искренне поблагодарить Гордона за вызов – иначе можно было слишком глубоко провалиться.***
Утренний укол вызвал странную реакцию. Клоун сжался в комок на кровати, прохрипел что-то невразумительное и замер. Брюс, сомневаясь, что диктофон справится с подобным, решил переложить микрофон ближе и, наклоняясь, услышал то, чего ещё не было. – Три укола трисперидиона в день, по одному миллиграмму, псифлоцибин и теофиллин утром с разницей в полтора часа – ты же не хочешь, чтобы я захлебнулся собственной рвотой, ты же не для этого собираешься меня лечить, да, Бэтс? Могу начать отбиваться от уколов – привязывай сразу, я не смогу себя контролировать. Не советую пропускать уколы – придётся начинать курс сначала. Может остановиться сердце – эпинефрин или атропин, что-то всегда держи под рукой. После слов об остановке сердца тон изменился, словно Джокер жалел о том, что упомянул это. – Брюс, я выберусь. К тебе. Я не могу это проконтролировать, но буду бороться. Я знаю, что меня ждёт, и сделаю всё, чтобы выбраться, клянусь. Просто будь рядом. И поосторожнее со шприцами. Выяснилось. Брюс сам, собственными руками колол Джокеру лекарства. Он идиот?! «Да господи Боже, этого никогда не было, это всего лишь больное воображение психопата, подстёгнутое психотропами. Этого не может быть!» Вот только временами до скрежета зубов хотелось верить в то, что может. Пусть даже не всё, хотя бы те эпизоды, где воображаемый Брюс явно был счастлив. И вот сейчас Джокер практически надиктовывал рецепт. Насколько правдивый? Можно ли верить наркотическому бреду? Но названия Брюс всё же записал – проверить.***
Последний укол, непонятно отчего, ставить не хотелось. Брюс отчаянно отказывался признаться даже себе в том, что начал привязываться. Не к тому Джокеру, который лежал на кровати, но к тому, который был там, во снах. Его звали Джей, и он был… интересным. Брюс крайне осторожно подбирал слова, избегая слишком эмоциональных. Джокер словно почувствовал что-то. Много раз просил прощения, признавался в любви, о чём-то умолял – Брюс сбежал из пещеры, не выдержав напора. Перепрыгивая с крыши на крышу, он раз за разом мысленно возвращался к истории, которую набросал ему Джокер, и ловил себя на нелепом желании заглянуть туда, узнать, был ли он там действительно счастлив. Наркотик отметался напрочь – слишком индивидуальная реакция, да и не рискнёт Брюс вводить себе экспериментальный препарат без должного присмотра. А кто согласится на подобное, не клоуна же просить, в конце концов. Когда Бэтмен вернулся в пещеру, Джокер молча лежал на кровати. Правда, стоило Брюсу приблизиться, как тот снова дал о себе знать. – Что бы я сейчас ни сказал, ты не передумаешь, верно? Реальному Брюсу отвечать отсюда было нечего, а с репликами воображаемого клоун справится и сам. – Хорошо. Тогда будь готов к тому, что тебе предстоит. После терапии всё может измениться. Я получу больше контроля, но что придётся отдать взамен? И снова ответом на это было молчание. Это где-то перед тем таинственным лечением, которое Джокер проговаривал пару дней назад, прикинул Брюс. Кстати, основной препарат оказался мощным психотропом, подавляющим шизофрению и всё около неё, остальные скорее для поддержания жизнедеятельности организма да сохранности элементарных психических процессов. Похоже, самого Джокера там, во сне, достало быть психопатом. Или была другая причина?.. – Только, пожалуйста, не надо меня жалеть. Ни во время терапии, ни после. Я не ради твоей жалости на это иду, а ради… Его словно перебили, слишком резко он замолчал. Помолчав ещё какое-то время, он улыбнулся уголком губ: – Не говорил. Несмотря на то, что я уже много раз признавался в любви тебе. Но не говори пока – сохрани до моего возвращения. После этого Джокер замолчал, и весь следующий час Брюс провёл в тишине, размышляя. Легко догадаться, чего Джокер не слышал в ответ на свои признания и что просил придержать, но… Чёрт. Душ не прочистил мозги, и, ложась спать, Брюс всеми силами отбрыкивался от странных мыслей. Хотелось разобраться в причинах собственных поступков, даже если они были не совсем его собственные. «Твою мать, Брюс, это буйное воображение психопата, вольная интерпретация на тему тебя, прекрати уже анализировать этот бред и попробуй поспать для разнообразия!» Помогло.***
Брюс потянулся на кровати и ткнул смотанное в большой узел одеяло. Оно возмущённо фыркнуло и заёрзало, кутаясь ещё компактнее. – Вот уж нет, – улыбнулся Брюс. – Я не разрешал тебе прогуливать пробежки. И то, что ты вытворял ночью, меня не задобрило. – Что, даже ни капельки? – хриплый голос из глубин одеяла звучал сдавленно. – Ну, может, совсем чуть-чуть, – добродушно хмыкнул Брюс в ответ. – Есть вероятность, что я позволю тебе полкруга пройти пешком. Лохматая макушка выбралась на свет божий, и сонные, слипающиеся глаза недовольно уставились на Брюса. В самой их глубине вдруг загорелся хитрый огонёк, который пугал и завораживал одновременно. На который Бэтмен когда-то и повёлся, на который цеплялся и сейчас. – А если, – кое-кто совсем не пошло прикусил нижнюю губу, – я повторю? – Не стоит, – Брюс рассмеялся. – Джей, у нас не так много времени сегодня. – Так давай не будем тратить его зря, – Джокер единым рывком выскользнул из одеяла и сел ему на бёдра. Ещё совсем сонный, но явно настроенный на игры. Ровно такой, какого обожал Брюс. Тёплая ладонь скользнула по ноге со вполне серьёзным намерением забраться под бельё, и шипение само прорвалось сквозь зубы. – Джей, правда, не надо. Вместо ответа тот медленно наклонился, запустив в волосы тонкие бледные пальцы, и мягко накрыл губы Брюса своими.***
Брюса разбудили собственные стоны. Около минуты понадобилось для того, чтобы осознать, что Джокер в его кровати был просто сном, а вот возбуждение после него – вполне реальное. Не то, чтобы Брюс никогда не просыпался с подобной проблемой, но тот факт, что она возникла из-за Джокера – это было чем-то новым. Когда Брюс выбрался из душа, до будильника оставалось около пятнадцати минут. Совсем скоро пройдёт действие последнего укола, и нового ставить уже никто не будет. Хватит. Брюс и не собирался продолжать 'терапию', но сегодняшний сон подсказал, что в Бога, подглядывающего за чужими, пусть и воображаемыми, жизнями, он явно заигрался. Пока Джокер ещё не пришёл в себя, Брюс вынес из камеры, в которой его держал, все аппараты, иглы, шприцы и вообще всё, что могло оказаться хоть каким-нибудь оружием. Последним был диктофон, который всё ещё записывал последнюю ночь. Джокер что-то говорил, когда Брюс ушёл спать. Он позже найдёт время, чтобы переслушать, а пока стоило подготовиться к тому, что в течение ближайшего часа Джокер начнёт приходить в себя. И у него точно появятся вопросы. Взяв в руки шлем, Брюс коротко вздохнул и заглянул в прорези для глаз. Джокер знает, кто под маской. Есть ли смысл делать вид, что это не так? Шлем вернулся на манекен, а Брюс – в свои мысли. Чтобы скоротать время, он провёл несколько анализов крови. Ничего серьёзного с телом Джокера за время 'терапии' не случилось, его коктейль из наркотических препаратов, по ошибке названный 'кровью', толком не изменился с последнего раза, когда Бэтмену приходилось с этим работать. Понятно, сейчас в нём было намешано достаточно препарата, но организм явно справлялся. – Брюс? – отвлёк тихий голос. – Что случилось? Почему я здесь? «Закрой глаза. Медленный вдох. Медленный выдох. Сейчас тебе предстоит объяснять ему, что весь тот мир ему привиделся». Брюс развернулся в кресле и наткнулся на настороженный взгляд зелёных глаз. Осторожно. – Что ты помнишь? Джокер сделал шаг назад, взгляд стал пустым и потерянным. – О чём ты? Я помню всё. – Помнишь, когда ты в последний раз был в Аркхэме? – Несколько… лет? Я не понимаю, всё слишком спутанно. Эй, ты вернулся к старому декору пещеры? Я же говорил, что он… лучше… Как это? Это звучало так обречённо, что особого ума не требовалось, чтобы догадаться – он понял. Задыхаясь, он разглядывал собственные руки, полные следов от уколов и капельниц, растирал лицо, метался по клетке и пытался хоть что-то понять. Брюс едва сдержал иррациональный порыв ворваться в клетку и успокоить, прижать к себе и соврать, сказать, что всё хорошо и всё правда. Потому что не правда. Потому что у того, воображаемого, Брюса было много времени и совсем не было мозгов, раз уж он решил довериться сумасшедшему. Теперь Брюс не мог позволить себе такой глупости, тем более зная, что на неё способен. От мысли о том, что тот из них, который ошибся, был счастливее, чем самый правильный на свете, пришлось отмахнуться. – Так что… было? Что из этого правда? – хрипло выдавил из себя Джокер. Он сидел на полу, одурманенно разглядывая мягкие тапки, пальцами повторяя узоры на подошве. Вдох. Выдох. Снова вдох. – Две недели назад я засунул тебя в Аркхэм. Ты взорвал здание Центрального банка. Если поможет – впервые на моей памяти. В лечебнице тебе выдали экспериментальное лекарство, которое развязало тебе язык сильнее, чем мне этого хотелось бы. Поэтому я привёз тебя сюда, а лекарство… – Брюс замялся, впервые усомнившись в правильности собственного решения. – Продолжил колоть? – тонкие бледные пальцы мелко затряслись. – Зачем? Наш милый маленький мышонок наконец нашёл способ изощрённо отомстить плохому клоуну? Браво! – по пещере пронеслось эхо нескольких медленных хлопков. – Хочешь, в красках расскажу, как всё было? Хочешь насладиться триумфом, сладенький? – Нет. Я и так слышал достаточно. Джокер замер, распахнув рот. Глаза, заполнившиеся злобой и обидой, слишком влажно заблестевшие даже в полумраке пещеры, смотрели прямо в лицо Брюса. – Ты… что? Ты знал, что происходит, и всё равно продолжал? Боже, я и не знал, какой ты вуайерист! Что же ты молчал! А я уже и голос сорвал, тебя зазывая, а тебе всего-то нужна была возможность подглянуть! Подслушать, если угодно! А чего же перестал, милый? Зависть заела? – Джокер едва ли не кислотой плевался и жалил в самые болевые точки. Потому что, чёрт, да, заела! Но не это было причиной остановки. Брюс не был убийцей и не собирался становиться, а организм, даже настолько тренированный психотропами, всего мог и не выдержать. – Можешь выдумать себе любую причину. Тебе нужно время, чтобы оправиться после наркотика, а после я решу… Джокер, перебивая, притворно умилился. – Боже, Бэтс, какая забота! Я и не ожидал! Ты почти так же мил, как и там, во сне. Хотя знаешь, – приторная улыбка сменилась озлобленным оскалом, – пошёл ты. Вместе со своей заботой. Забившись в самый тёмный угол, Джокер замолчал. Брюс отвернулся от камеры и сжал пальцами переносицу. Всё, что он сделал – всего-то продолжил начатое аркхэмскими врачами, пусть не самое легальное и человеколюбивое действо, но ни в том, ни в другом Бэтмена никогда обвинить нельзя было. Так почему и Джокер, и сам Брюс чувствовали это как жестокое предательство?***
Смс от Альфреда пришло аккурат во время совещания. «Ваш гость отправился восвояси. Подарков не оставил». Прочитав, Брюс беззвучно выругался. Джокер сбежал. Благо, никому не навредил, но наверняка разнёс пещеру, просто из чувства долга. Едва дождавшись конца встречи, Брюс рванул домой – проверять. Пещера, вопреки ожиданиям, оказалась цела. Только петли на двери камеры были добротно, от души выворочены из гнёзд. И чем только поддел? Брюс вынес буквально всё, оставив разве что постельное бельё на прикрученной к полу кровати. К одному из мониторов была приклеена записка, нацарапанная явно наспех: «Я вообразил тебя лучше, чем ты есть на самом деле. Впрочем, это ты тоже слышал». Блядь. Похоже, отныне каждый шаг реального Брюса будет соотнесён с поступками того, воображаемого. Очевидно, реальный уступал – разве можно обойти выдуманный идеал? И – какого чёрта? – Брюс чувствовал себя немного уязвлённым этим фактом. Потому что проигрывать было неприятно, даже если вступать в состязание он и не собирался. *** Непроверенной осталась только запись последней ночи. Брюс надеялся отложить прослушивание как можно дальше, но, вернувшись после бесполезных поисков сбежавшего психопата, понял, что тянуть не хочет. Джокер болтал мало, только под утро на записи появился голос. – Погоди секунду. Ты сейчас это сказал потому, что тебе тяжело видеть мои приступы, которых без лечения не было бы, или просто жалеешь, что со мной связался? Брюс затаил дыхание. Судя по всему, там Джокеру ляпнули что-то вроде «Зря я тебя тогда подобрал». Голос в глубине души злорадно усмехнулся – не так уж он и идеален, этот воображаемый. – Брюс, – к мягкости в голосе Джокера уже почти получилось привыкнуть (хотя желания не было совсем, по крайней мере, осознаваемого), а вот щемящая нежность каждый раз была в новинку, – заткнись, пожалуйста, и выслушай. Рано или поздно мы бы к этому пришли. Даже если бы ты избегал меня всю свою жизнь, всё равно однажды я оказался бы у тебя на пороге с охапкой шприцев и инструкцией. Сам бы пришёл, или меня притащил бы кто-то из Готэмской своры, вроде Пингвина или Айви – у той ко мне вообще свои счёты. Я знал список нужных лекарств задолго до того, как выдал его тебе. У меня просто не было смысла поддаваться лечению. Ты был этим смыслом, Брюс, и в тот день ты просто позволил себе начать это понимать. Брюс долго смотрел на экран стеклянными глазами, а потом впился пальцами в волосы, медленно опуская голову на стол.