Крики чаек на берегу

      Видимо кто-то наверху услышал Тома, потому что вернуться из Америки у него получилось ровно за два дня до Рождества. Едва разобрав сумку и обзвонив родных, он следом за ними набрал номер Уилстона. Джеймс поднял трубку после третьего гудка.       — Привет, дружище!       — Том! — искренне обрадовался Джеймс. — Как ты кстати.       — Мне уже начинать бояться? — весело спросил Хигстон, широко улыбаясь, хоть и знал, что собеседник его улыбки не увидит.       — Мне нужно купить что-нибудь для Тессы на Рождество и на Новый год, — не став ходить вокруг да около, признался Уилстон. — У тебя две сестры. Помоги выбрать подарок. А потом посидим в баре. С меня пинты самого лучшего пива и копчёные рёбрышки. Заодно расскажешь что нового в Штатах.       — Когда?       — Давай завтра в четыре я заеду за тобой?       — Хорошо, — не имея никаких планов на ближайшие несколько недель, Том с радостью согласился.       — Тогда до завтра, — довольный тем, что не придётся ломать голову над подарками для супруги, Джеймс отключился первым.       Когда на следующий день, оставив пакеты с подарками для родни в машине, отряхивая снег с волос и воротников пальто, мужчины вошли с улицы в бар, их сразу же окутали тепло, ароматы хмеля и приятная мелодия, заполнившая полутёмное помещение. Смеясь и переговариваясь, они продвигались к свободному столику недалеко от небольшой сцены. Джеймс радостно хлопал друга по плечу, рассказывая о грандиозных приготовлениях супруги к Рождеству, а Том весело смеялся, предлагая пригласить всех их знакомых, так как для того, что справиться со всем, что наготовит миссис Уилстон, им понадобится не меньше двадцати человек.       Уже садясь за столик, Хигстон скользнул взглядом по сцене и замер, глядя на девушку, сидевшую на высоком барном стуле и певшую в микрофон. Не в силах отвернуться он смотрел в знакомое лицо и не мог произнести ни слова. Улыбка сползла с его губ. Вместо неё на лице проступила растерянность.       А девушка не обращала внимания ни на кого из посетителей. Глядя чуть выше их голов, она уносилась на волнах своей музыки. Её низковатый чарующий голос плыл над людьми, окутывая их.       Она пела о том, что в игре жизни никто не выигрывает, и что не имеет значения то, как сильно они стараются. С грустью называла всех мечтателями в ночи, и разливала тоску вместе со словами о том, что мир проносится мимо них, истинной любви не существует, она – всего лишь выдумка, и есть только долгое и грустное «Прощай».       За то время, что они были вместе, он даже предположить не мог, что в ней может таиться столько грусти. Как во всегда улыбающейся, нежной и светлой девушке мог уместиться безбрежный океан тоски, выплёскивающийся по капле через каждое из слов? Как его бесконечно любящая ведьма могла петь о том, что всё мечты исчезают с наступлением утра, и нет способа исцелить одинокое, разбитое сердце? Да и пела ли она о своём?       — Том, — осторожно позвал Джеймс, проследив за взглядом друга. — Скажи мне, что ты видишь то же, что и я, иначе я решу, что тронулся.       Отрезвлённый словами Уилстона, Хигстон повернулся к другу и неожиданно лучезарно улыбнулся. Пустота, таившаяся все эти месяцы во взгляде голубых глаз, исчезла. Её заменила надежда.       — Это она, — кивнул мужчина, подтверждая догадку Джеймса.       Ему хотелось подняться с места и подойти к ней, не теряя больше ни минуты. Хотелось услышать её голос, почувствовать на себе взгляд мудрых зелёных глаз, ощутить тепло нежных рук, вкус податливых губ. Но вместо этого Том терпеливо ждал, когда закончится выступление и только тогда, когда она начала сворачиваться, выскользнул из бара.       Дожидаясь её у чёрного хода, он стоял, прислонившись плечом к кирпичной стене. Подняв голову к затянутому низкими тучами небу, он смотрел, как миллиарды снежинок кружатся в медленном танце. Не чувствуя холода, он всё ждал, когда откроется дверь, представлял как при этом скрипнут стальные петли.       На деле же они не издали ни звука, когда с зачехлённой на спине гитарой девушка вышла из бара. Не заметив Тома в освещённом парой фонарей переулке, она успела сделать пару шагов, прежде чем он окликнул её.       — Здравствуй, Черри.       Отделившись от стены, он подошёл вплотную к той, которую ещё утром даже не надеялся увидеть.       — Добрый вечер, мистер Хигстон, — не тая лукавого блеска зелёных глаз, широко улыбнулась она так, словно эта их встреча была давно оговорена. Если не ими, то кем-то свыше. Кем-то умнее, чем они.       По одной этой фразе Том понял, что она с самого начала знала о том, кто он. Знала, но для неё это не имело никакого значения. Она любила человека, а не того, кем был этот человек.       — А ты не травница, — невпопад прошептал он, и тут же смущённо усмехнулся. — Эсми выболтала всё, что знала о тебе.       — Вовсе нет.       Звонко засмеявшись, Черри отрицательно качнула головой. Она поняла, что Том приезжал в городок на побережье. Поняла, что он безуспешно пытался найти её, слишком поздно кинувшись назад, пытаясь ухватить безвозвратно ушедшие счастливые дни за хвост.       — Могу я проводить тебя? — вопрос сорвался с его губ легко и естественно. Словно не было этих месяцев разлуки. Словно только утром они расстались у крыльца её дома, собираясь вместе обедать у него.       Помолчав с пару минут, Черри прислонилась спиной к стене бара. Она смотрела в голубые глаза и будто пыталась найти там что-то, что помогло бы ей сделать выбор. Но в итоге просто мягко улыбнулась и кивнула.       — Ты можешь даже остаться на глинтвейн, — благодушно разрешила она.       И тогда Том решил пойти ва-банк. Не сводя взгляда с её глаз, он вопросительно вскинул бровь и с мягкой улыбкой заискивающе поинтересовался:       — А могу я остаться навсегда?       Вместо ответа Черри прикрыла глаза и прильнула к его груди. Ткнувшись носом в тёплое пальто, она обняла мужчину за поясницу. Слова были не нужны. Потерявшим друг друга в пору, когда жизнь расцветает, и нашедшим посреди холодной зимы, им всё было понятно без них.