Прикоснись

Саша сидел на узком подоконнике в своей комнате, устремив взгляд на капли дождя, так красиво и медленно стекающие по стеклу. Счёт времени давно был потерян: какая разница, если со всеми необходимыми делами было покончено ещё с утра? Наверное, уже в тысячный раз он думал о чертовом дерматографизме и о том, как много моральной  и физической боли приходится испытывать день за днем из-за этой особенной, неизвестно откуда появившейся в его жизни, аллергии. Любое прикосновение к нему оставляет на коже некие следы, словно на память. Чаще всего это ожоги, шрамы или белые полосы, со временем теряющие свою окраску и черты, но остающиеся навсегда. С самого детства Беличенко никто не обнимал, не брал за руку, и не касался намеренно: разве что в пятом классе, узнав о его болезни, одноклассники подловили юношу на заднем дворе и решили побить по причине того, что тот  якобы выдумал себе особенность. После этого мучительно-долгая неделя  реабилитации в больнице и ещё месяц ежедневных бесед с психологом (уже  после курса лечения). Нет, от дерматографизма не поможет ни  врач, ни медикаменты , но вот от банальных ожогов и перелома руки — вполне.  Школьные годы прошли, а страдать меньше парень не стал. И тут дело даже не в образе жизни: Саша  уже давно привык шарахаться от прохожих, здороваться с друзьями  лишь словами(изредка улыбкой), чуть ли не каждому преподавателю, находящемуся в неведении, объяснять, почему работать в парах/группах он не может, и прочим сложностям. Некоторые относятся с пониманием, иные же смеются, считая его больным шизофреником, кто - то не верит и вовсе, нарочно трогая, и от этого на теле возникают новые шрамы. Их с л и ш к о м много. Раньше парень пытался лечить, всевозможно скрывать следы «свободы», но сейчас было уже слишком все равно, а потому  его запястья «украшали»  белые полосы, что очень часто наводили о нем негативные мысли у других людей. Уж слишком эти шрамы похожи на порезы, так отчётливо зияющие на его коже. А «порезы» на запястьях влекли за собой славу неудачных попыток самоубийства и поиска внимания со стороны. С Сашей все было иначе. Саша уже давно привык к такой жизни. Ко всем её ограничениям, лишениям и особенностям. Не мог смириться лишь с одной деталью — нельзя любить. Не потому, что это глупо и бессмысленно, как всегда утверждала мать. Нельзя любить по причине того, что любая привязанность — и ты уже заложник своих чувств. А как их проявлять, когда любое прикосновение к другому телу равняется боли? Если, конечно, это тело — не твой соулмейт. Родственным душам можно трогать друг друга, даже если один из них болен дерматографизмом. Жаль, узнать заранее, кто твой соулмейт  почти невозможно. Разве что, методом  проб и ошибок. В а с я З в е з д к и н . Тот, чье имя достаточно лишь мимолетно услышать где-либо, и сердце начинает биться чаще. Беличенко знаком с ним едва ли не с яслей. Вместе играли в одной песочнице, сбегали с уроков, курили за гаражами, первый раз выходили на работу. Однажды, в выпускном классе  друг делился с ним  эмоциями после первого поцелуя. И он был готов поклясться, что не хотел ничего большего, чем хоть раз испытать их на себе. У Саши никогда не было отношений, что вполне логично, учитывая аллергию на любое касание. Несмотря на этот факт, юноша был влюблён в Васю уже три мучительных года. Об ответных чувствах мысли даже не появлялись. Кому нужен парень, которого нельзя даже обнять? И это уже не говоря о том, насколько он, по своему мнению, был не достоин своего объекта воздыхания. Худой, почти всегда болезненно - бледный, сонный, грустный и неприкосаемый. Как ещё Звездкин с ним вообще дружит, поддерживает хоть какой-то контакт  — непонятно. От  мрачных рассуждений отвлек звук хлопающей двери. — Сань, я дома. Очередное Васино возвращение домой, которое не получиться удостоить должным вниманием. Иногда Саша думал о том, что зря согласился снимать квартиру вместе, ведь отчасти — это мазохизм. Ты живёшь в одном помещении с человеком, в которого влюблён, при этом даже сидеть за одним столом вам приходиться по разные края. Но съезжать парень не решался. И вряд ли уже решиться когда-либо. — Иду! — он быстро слез с подоконника и поспешил в коридор. — Ну так иди, я вкусняшки купил. — Привет и спасибо, — на лице появилась  слегка виноватая улыбка, как попытка выразить благодарность. — Мелочи. Беличенко смотрит с минуту на протянутый ему пакет, а затем осторожно забирает его из рук юноши, не касаясь своими пальцами его ладони. Он в очередной раз ловит себя на мысли, что так хочет нарушить запреты и ощутить тепло объятий «друга», несмотря на последствия, но... нет, не сегодня.