Твоя маленькая ложь

Я просыпаюсь с невыносимой головной болью и непреодолимым желанием уничтожить все звуки, которые продолжают звенеть вокруг меня, провоцируя мигрень. — Я же просил тебя, Белла, — раздается сердитый голос Чака, — и что я вижу в итоге? Разбросанные бутылки из-под вина и страдающие от похмелья школьницы? — Прошу заметить, уже не школьницы, — умирающим голосом пытается произнести Карен. Я чувствую, как правая рука затекает под тяжестью чьей-то головы с густой шевелюрой. Открывая глаза, я обнаруживаю, что мы с девочками втроем лежим на огромной мягкой кровати с невероятно белоснежным пушистым и мягким одеялом. Напротив нас располагается сердитый Чарли, нервно наматывающий круги вокруг кузины, а она в свою очередь, беззаботно плывет по комнате, стараясь и вовсе не замечать кузена. — Мой маленький Чарли, — воркует она, приближаясь к нему, а парень в ответ угрюмо хмурит брови, — прошу тебя, не будь таким занудой. Тебе ужасно не идет. — Доброе утро, — вяло проговариваю я, усаживаясь на огромной кровати, стараясь не умереть от головной боли. — Буди подруг, — Чарльз бросает сердитый взгляд в мою сторону, — мы уезжаем. Герцогиня лишь пожимает плечами и направляется на балкон, предварительно отворяя прозрачные французские окна. — Почему мы так рано едем домой? — сонно спрашивает Карен, когда мы с божьей помощью усаживаемся в автомобиль Чарли. — Рано? — раздраженно бросает он, настраивая зеркало заднего вида. — Сейчас почти полдень и ваши родители наверняка волнуются. Я смотрю на Чака и понимаю, что давно не видела его в подобном состоянии. А если быть точнее — никогда. А самое ужасное то, что я до сих пор не могу понять причину его раздражительности и нервозности, но точно могу сказать, что завелся он явно не от вопроса Карен и от проделок кузины. Причина явно лежит где-то глубоко внутри, и я срочно должна принять участие в раскопках. Я терпеливо жду пока Чак отвезет подруг по домам, прежде чем накинуться на него с вопросами. — Что случилось? — тихо произношу я, как только мы начинаем отъезжать от дома Греты. Он хмурится, тщательно подбирая слова, словно ведет внутреннюю борьбу с собственными мыслями. — С чего ты взяла? — не отводя взгляд от дороги интересуется он, крепче сжимая руль обеими руками так, что костяшки пальцев начинают бледнеть. — Что я сделала не так? — игнорируя его вопрос, продолжаю я. — Вообще-то это я должна сердиться на тебя, а не наоборот. Чарльз останавливает машину, паркуясь возле очередной придорожной забегаловки. — Эли, — тихо произносит он, впервые за все утро глядя мне в глаза, — могу я попросить тебя? Я нервно сглатываю. Никогда прежде не видела Чака в таком состоянии и уж тем более не слышала от него подобных вопросов. Пару раз я неуверенно киваю, он тяжело вздыхает. Его губы плотно сжаты в одну сплошную линию, пальцы левой руки нервно барабанят по кожаному рулю, глаза цвета безоблачного неба блуждают по моему лицу. Ему трудно об этом говорить. — Прошу тебя, — тихо продолжает он, прикрывая мою ладонь своей, — в ближайшее время не заводи знакомств с подозрительными людьми. Это … может быть опасно. Мой взгляд падает на его ладонь, прикрывающую мою, и я хмурю лоб. — Ты не хочешь со мной поделиться? — я отстраняю от него руку. — Почему ты никогда ничем со мной не делишься? Почему я все должна узнавать исподтишка? — Прости, я знаю, тебя это обижает … — медленно проговаривает он, смотря перед собой, — но я ничего не могу сказать тебе прямо сейчас. — Прямо сейчас? — от собственного бессилья я вскидываю руки. — А что изменится, если ты расскажешь сегодня? Или завтра? Или может быть через неделю? Он громко выдыхает и, прикрывая глаза, откидывается на спинку сиденья. — Понимаешь, меня угнетает тот факт, что с тобой явно что-то происходит, и я не могу понять, что именно. А еще хуже всего осознавать, что я ничем не могу тебе помочь, — проговариваю я на одном дыхании, почти забывая дышать. — Ведь ты все время помогаешь мне, спасаешь из разных передряг, прикрываешь меня … А я что? Подарю тебе подарок на день рождения и то раз в год? — Мне нравятся твои милые подарки, честное слово, — он выдавливает еле заметную улыбку, чтобы хоть немного разрядить обстановку. Но, похоже, до него доходит, что все это бесполезно и от едва заметной улыбки не остается и следа. Закатывая глаза от раздражения, я молча открываю дверь автомобиля и выхожу, чтобы подышать свежим воздухом и избавиться от этой нагнетающей атмосферы. Я знаю, что он тут же последует моему примеру, и водительская дверь автомобиля моментально закрывается вслед за моей. Сегодня на улице необычайно прохладно и с новым потоком ледяного ветра я плотнее укутываюсь в кардиган. Слышу, как Чак произносит мое имя и говорит что-то еще, но я продолжаю идти вперед, пока не натыкаюсь на дверь местной забегаловки. Войдя в помещение, мой слух улавливает тонкий звон колокольчика, оповещающего о моем визите. Сразу бросается в глаза немноголюдное пространство, меня окружают от силы лишь пара-тройка посетителей, что не может не радовать человека, который хочет побыть один. Я усаживаюсь за первый попавшийся столик возле окошка и, опираясь локтями об стол, роняю голову на руки. Спустя мгновение звон колокольчика повторяется вновь, и хоть я не вижу этого, но держу пари, что вслед за мной в помещение вошел Чак. — Капучино и один марципановский рожок, — отчеканивает он, словно отдавая приказ кассиру, и направляется в сторону моего столика. — Что за истерики, Лилибет? — интересуется он, разворачивая стул спинкой вперед, облокачивая об него сложенные руки. — Почему ты не рассказывал мне об Изабелле? — тихо спрашиваю я, поднимая голову и сквозь пелену настилающих волос, смотрю на Чака. — Неужели это так трудно – взять и рассказать? — я медленно убираю волосы с лица, заправляя их за ухо. — Если мне не изменяет память, мы уже говорили на эту тему, — со стальным спокойствием проговаривает он, твердо направляя на меня решительный взгляд. — Обещаю, в ближайшем будущем я все тебе расскажу, доверься мне. Несколько секунд я продолжаю смотреть на него настороженным взглядом, пытаясь разгадать его эмоции, чувства, мысли, но прихожу только к одному логическому завершению: я впервые ничего не понимаю… — Ну, как я могу тебе не довериться? — громко выдыхаю я. — Ты тот мальчик, который в свое время заставил меня поверить, что есть другая жизнь, во многом отличающаяся от жизни со злобным отчимом, который спит и видит, как избивает меня, — я отвожу взгляд в сторону окна, наблюдая как голуби осаждают трехлетнего малыша с куском хлеба, и проваливаюсь в тяжкие воспоминания. Разворачиваясь на Чарльза, я замечаю, как за наш столик приносят капучино и сдобный рожок.  — Ты хочешь, чтобы я растолстела и никогда не вышла замуж, да? — Я просто хочу, чтобы ты хоть что-нибудь съела, — на лице его зарождается искренняя улыбка. — Эли? Делая глоток горячего капучино, я вопросительно смотрю на него, ощущая, как горячая жидкость медленно проникает в организм, согревая меня. — Я надеюсь, мы договорились на счет знакомств? — с сомнением спрашивает он, сжимая губы. — В ближайшее время я планирую знакомства только с администрацией университета, — монотонно проговариваю я, ледяными ладонями прирастая к горячей кружке. Я бросаю на него взгляд, и меня буквально забрасывает в детские воспоминания. Он снова улыбается той самой мальчишечьей улыбкой, которая каждый раз растапливала сердце десятилетней девчонке снова и снова. И меня буквально поражает то, с какой скоростью меняется его настроение. — Дай угадаю, ты что-то хочешь мне сказать? — с сомнением спрашиваю я, приподнимая брови. — Мои родители хотят пригласить тебя на ужин сегодня вечером, — сообщает он с грандиозной улыбкой на лице. — Правда? — я удивленно вскидываю брови. — Это … неожиданно. Последний раз я была в гостях у Чака три месяца назад. Он не любит принимать гостей по непонятным мне причинам, хотя его мать — весьма гостеприимная женщина. Чего не скажешь об отце, который по уши в своих делах и не любит, когда в редчайшие свободные минуты в его доме находятся посторонние люди. Чак как-то раз упоминал, что его отец владеет каким-то крупным агрохолдингом, во что я особо не вникала. Чарльз поджимает губы, пытаясь изображать былую улыбку, которая совсем недавно красовалась на его лице, но выходит совсем наоборот. Его глаза цвета безоблачного неба продолжают что-то скрывать от моего взора. — Мама говорит, что вы давно не виделись, да и у отца появились пару свободных часов. Сама прекрасно понимаешь, что у него в ежедневнике расписана каждая минута, — сообщает он, сохраняя свою непроницательную улыбку. Несколько минут я смотрю на него, все так же безуспешно пытаясь прочесть его эмоции, осознать, что же он от меня скрывает, и почему я не могу понять, что именно. Замечая небольшую паузу в разговоре, возникшую между нами и явное отсутствие ответа с моей стороны, он принимает решение разрушить эту странную тишину. — Эли? — он неожиданно дотрагивается до моей ладони теплой рукой, — так мне заезжать за тобой сегодня? — Что? — опоминаюсь я, отдергивая руку от его теплой ладони. — Ах, да, конечно, я с удовольствием встречусь с твоими родителями. Я наблюдаю как напряжение на лице Чака после моих слов постепенно спадает, и он вновь превращается в того добродушного и милого мальчика, которого я знала. Которого я знала раньше.

***

— Мам, я пришла, — кричу я на весь дом, бросая свой рюкзак на диван, но в ответ получаю лишь безмолвную тишину. — Мам, ты дома? Я прохожу мимо кухни, где совершенно отсутствуют улики какого-либо присутствия мамы. Спотыкаясь об медицинский журнал и, удивляясь такому беспорядку, я прохожу в ее спальню, улавливая приглушенный плач. Останавливаясь возле приоткрытой двери, я на секунду цепенею. В один момент я ловлю себя на мысли, что никогда не наблюдала маму плачущей. Неужели она так умело скрывала свои эмоции? Наверное, произошло что-то невероятно серьезное, что-то, что смогло выбить ее из колеи. Сглатывая комок неуверенности и собирая всю свою волю в кулак, я толкаю деревянную дверь цвета слоновой кости вперед и на мгновение задерживаю дыхание. Она сидит на маленькой табуретке своего туалетного столика и смывает макияж ватными дисками, размазывая его остатки по всему лицу и время от времени всхлипывая от рыданий. Деревянная дверь предательски скрипит, оповещая о моем визите и, замечая меня в зеркале, она поспешно начинает вытирать слезы со щек. — Мам, что случилось? — обеспокоенно спрашиваю я глухим голосом, боясь подойти и прикоснуться к ней. — Если ты из-за того, что я не ночевала дома, то не беспокойся, Чак обо всем позаботился. Она вяло улыбается, вскидывая руки для объятий, и я без размышлений бегу к ней. Мама с нежностью прижимает меня к себе и целует в лоб. Некоторое время мы молча стоим, плотно прижимаясь друг к другу. Всем телом ощущаю, как учащенно бьется ее сердце, и очень надеюсь, что она не заметит, что мое бьется в десятки раз сильнее. — Ты в порядке? — произносят мои губы, прежде чем я успеваю задать вопрос. — Что произошло? — шепчу я, утыкаясь в ее плечо и стараясь всеми силами сдерживать слезы. — Эли, — спустя несколько секунд доносится ее дрожащий голос, — сейчас наша жизнь изменится. Я резко отрываюсь от ее плеча, глядя в ее покрасневшие от слез глаза цвета грозовой тучи. — Что ты имеешь в виду? — растерянно произношу я, пытаясь уловить ее взгляд. Внутри все сжимается до размера мухи. Ужасающие мысли заполоняют голову, пытаясь раздавить меня, сжечь, уничтожить изнутри. Земля под ногами на мгновение пошатывается, а сердце будто намеревается тотчас же выпрыгнуть из грудной клетки. Если судить по поведению мамы, то эти изменения явно не предрекают ничего хорошего. Вряд ли она имеет в виду, что мы выиграли миллион евро или что мой мертвый отец, которого я ни разу не видела, внезапно воскрес и вознамерился жить с нами. — Мам, не молчи, пожалуйста, — отчаяние вырывается у меня из груди и застывает в воздухе на несколько секунд. Трясущимися от волнения руками она смахивает слезу с моей горячей щеки, продолжая избегать зрительного контакта со мной. — Я сегодня была у доктора … — неуверенно начинает она, делая неутешительную паузу, — наши худшие подозрения подтвердились. У меня обнаружили рак головного мозга, — пауза. У меня на миг замирает сердце. На какое-то время мой организм остается без кислорода.  — Доктор говорит, что прогноз неутешительный, у меня третья стадия, необходима химиотерапия и операция. Последние слова она произносит почти бесшумно. Некоторое время я молчу, обескураженная ее словами. Мама в последние месяцы частенько жаловалась на постоянные головные боли по вечерам и ночам, но тогда мы не придали этому никакого серьезного значения. Как же я была глупа и полностью погружена в свои проблемы… В какой-то момент мне кажется, что я не дышу. Я прихожу в себя, когда мама крепко сжимает мою кисть, пытаясь вернуть меня к реальности. — Сколько стоит операция? — спрашиваю я почти бесцветным голосом. Мама опускает тяжелый взгляд. — Это очень большая сумма для нашей семьи, — спустя несколько секунд раздается едва слышный шёпот с ее стороны. — Мама! Сколько? — восклицаю я, вырывая ладонь из ее руки и усаживаюсь на пол, чтобы быть на одном зрительном уровне вместе с ней. — Почти 50000€, — негромко проговаривает она, нервно теребя краешек кофты. Я хватаюсь за лоб, громко выдыхая воздух. Это просто неподъёмная сумма, особенно сейчас, перед моим поступлением в университет. Откуда взять столько денег? — Мам, я найду хорошую работу, а в университет поступлю в следующем году, — проговариваю я на одном дыхании, стараясь не расклеиться на глазах у матери. — Нет, нет, — она берет мое лицо в свои тёплые ладони, — только не порти себе жизнь ради моей. Я пока похожу на химиотерапию, а потом посмотрим. Она поджимает губы, пытаясь изображать улыбку сквозь набивающиеся слезы. — Что значит посмотрим? — шепотом проговариваю я, с трудом узнавая свой голос. — Мы обязательно что-нибудь придумаем. Возьмём кредиты, в конце концов… Мама аккуратно прижимает меня к себе, словно хрустальную вазу, целует в макушку, и мы сидим в абсолютной тишине еще несколько отчаянных минут. Я укладываю ее спать, сомневаясь, что в таком состоянии она сможет заснуть. Трясущимися руками добираюсь до ванной комнаты, чтобы умыться холодной водой и немного прийти в себя после всей этой ситуации, подсознательно надеясь, что она смоет всю ту информацию, которую я никак не могу принять. На меня из зеркала смотрит другая Элизабет, будто из спальни мамы только что вышел совершенно другой человек. Выходя из ванной, я направляюсь в гостиную. Меня резко захватывает в плен мгновенная головная боль, увеличивающая от каждого звука и резкого движения. В гостиной помимо мигающего телевизора царит тишина, наводящая ужас одним своим видом. В голову мгновенно начинают лезть неприятные мысли о том, что возможно я останусь в этой квартире совсем одна, без мамы, но я тут же стараюсь отогнать их подальше. Хотя, казалось бы, с другой стороны, подобные мысли служат мне мотивацией, дополнительным стимулом для того, чтобы не сидеть, сложа руки. Я неуверенно жму на кнопку пульта и прибавляю звук телевизора. По новостям показывают репортаж про очередное нападение мятежников на титулованных особ. Пропускаю половину новостей мимо ушей, постепенно погружаясь в свои мысли. Почему плохие вещи случаются с хорошими людьми, а плохие люди живут себе припеваючи? Впрочем, сейчас бесполезно размышлять почему и зачем; моя главная задача сейчас — найти хорошую работу или даже две… — Дворец Фреденсборг полностью готов к заселению и уже ожидает прекрасных девушек Дании. Может быть, именно ты несколько месяцев будешь жить в королевских хоромах! Не упусти свой шанс, осталось только три дня для подачи заявки на отбор! — доносится вещающий голос из телевизора. Никогда бы не подумала, что скажу это, но репортёр чертовски прав. Я быстро вскакиваю с дивана так же резко и неожиданно, как пришла мне в голову эта идея, совершенно забывая о головной боли, которая всего несколько минут назад сковывала каждое движение. Хватая телефон с комода, я судорожно набираю сайт с анкетой для подачи заявки. После того как указываю обязательную информацию о себе, на экране высвечивается то, в чем я больше всего хочу удостовериться: те, кто пройдёт первый отборочный тур получают еженедельное пособие в виде кругленькой суммы. Несколько минут смотрю на свою анкету и бесконечное количество раз перечитываю преимущества тех, кто пройдёт в первый полуфинал и своими глазами увидит принца. Неуверенно жму на кнопку «отправить» и быстро блокирую телефон, усаживаясь обратно на диван. Никогда бы не подумала, что сделаю это добровольно своими руками, а не под дулом пистолета у виска. Но опять же, полностью полагаться на отбор не стоит. Сколько таких как я подали заявку? Сто или может быть тысячи девушек? И я практически уверена, что принцу уже подобрали какую-нибудь дочь герцога или известного бизнесмена… Стоит подыскать более надёжный вариант. Похоже, мне следует навестить ресторан, в котором работает Карен. Я наблюдаю, как Карен поправляет свою униформу, состоящую из белой рубашки, чёрного жилета, черной бабочки и классической юбки до колен. — Не знаю, подруга, — из заднего кармана юбки она достаёт пачку тонких сигарет с ментолом вместе с зажигалкой и делает первую затяжку, — тебя могут взять поначалу только на испытательный срок, возможно на месяц, и если ты им понравишься они тебя могут взять и, то не факт. Сама понимаешь, элитный ресторан всё-таки и титулованные особы здесь не редкие гости. Я наблюдаю, как озорной ветер перебирает короткие рыжеватые волосы подруги, разбрасывая их в разные стороны, чуть прикрывая глаза. — Ты же знаешь, у меня есть опыт в работе официанта, — напоминаю я, — я уже согласна и посуду мыть и полы. Карен делает затяжку и выдыхает белый дым в небо. — Знаешь, иногда приходится обслуживать таких высокомерных стерв, — подруга закатывает глаза, отгибая мизинец правой руки вверх и тут же хватается за голову, нахмуривая брови. — Да, не стоило вам с Гретой столько пить вчера, — ухмыляюсь я. — Ты же знала, что тебя в любой момент могут вызвать на смену. — Тихо! Не учи, — щурится Карен, — зато классно потусили. — Это точно! — я подавляю смешок, оглядываясь по сторонам и останавливаю взгляд на служебной двери ресторана. — Когда мне смогут позвонить по поводу работы? Карен выдыхает прозрачный дым, поднимая голову вверх и задерживая взгляд на небе. — Думаю, в самое ближайшее время, — говорит она, все ещё не опуская взгляд, — тебе здесь сам бог велел работать, как раз рядом с твоим домом, так что не переживай, все будет хорошо, — подмигивает подруга, ободряюще похлопывая по плечу. Я выдавливаю еле заметную улыбку и, крепко обнимая подругу на прощание, выхожу на дорогу, ведущую к моему дому.

*** 

   Проведывая маму в спальне, я убеждаюсь, что она продолжает крепко дремать и, прикрывая дверь спальни, улавливаю резкий стук входной двери, от звука которого я нервно вздрагиваю. За то время, пока я иду к двери, в голове проносятся тысячи нелепых и ужасных мыслей. Я вздыхаю с облегчением и одновременно напрягаюсь до корней волос. За дверью стоит Чак в чёрной бейсболке, прикрывающей его короткие светлые волосы. Удерживая руки в карманах и запрокидывая голову на небо, он рассматривает еле проступающие звезды. Сейчас на нем сидит простая черная футболка с белоснежной надписью и чёрные слаксы. — Надо же, ты сегодня не в рубашке, — проговариваю я, открывая дверь и усаживаюсь на диван, моля о том, чтобы чувства при виде него не взяли вверх. — Надо же, ты ещё не готова, — вскидывает руки он, прикрывая дверь. — Лилибет, мы же договаривались… Не могу взглянуть ему в глаза. В любое время и в любой момент, как только я вижу его, мне сразу же хочется тут же расплакаться на его плече, рассказать все то, что навалилось на меня за то время, пока мы не виделись, рассказать, как мне ужасно жаль маму и за что ей такое наказание, рассказать насколько я отчаялась и отправила свою анкету на отбор… Но я поклялась самой себе, что никому не расскажу о своих проблемах. — Где мама? Она дома? — спрашивает Чак, бегло оглядывая гостиную и кухню. Я продолжаю бесцельно смотреть в одну точку в телевизоре, не передвигая взгляд, в глубине души надеясь, что Чарли не встанет напротив меня и не увидит мое состояние. Вопрос про маму ещё сильнее задевает мои чувства, и я стараюсь подавить бурю эмоций, которая так и норовиться вырваться наружу.  — Почему молчишь? — по голосу Чака я могу предположить, что он медленно, но верно приближается в мою сторону. — Я не смогу поехать на ужин к твоим родителям, — резко подрываясь с места, выпаливаю я, быстрым шагом направляясь к окну, пытаясь подавить нервную дрожь в руках. В ответ я наталкиваюсь лишь на безмолвную тишину, разрезающую глухое пространство между нами. — Эли, — негромко произносит Чарли, едва касаясь моего плеча, — что-то случилось? Прикрываю глаза и крепко сжимаю губы, чувствуя, как по щекам катятся жгучие слёзы. Пряча лицо под ладонями, я всеми силами пытаюсь сдерживать всхлипы, которые предательски стараются вырваться наружу, но все мои труды оказываются напрасными и эмоции берут вверх над возможностями. Чак без особых усилий разворачивает меня лицом к себе, удерживая за плечи, и я уже не сопротивляюсь. Аккуратными движениями он отрывает мои ладони от лица, пытаясь взглянуть мне в глаза и спустя пару секунд наши взгляды встречаются. За пеленой настилающих слез я вижу его сосредоточенные черты лица, два расплывчатых аквамарина обеспокоенно блуждают по моему лицу, а теплые ладони стараются ненавязчиво избавиться от наступающих слез. Его бейсболка теперь повернута козырьком назад, чтобы лучше рассмотреть мое состояние. Я зажмуриваю глаза. В последний раз он видел меня в подобном состоянии примерно пять лет назад, когда умерла моя любимая собака; в тот момент он пытался меня успокоить всеми силами и способами и, в конце концов, ему это удалось. И я с трудом сдерживаюсь, чтобы не выпалить ему все, что творится на душе, смыкая губы в плотную линию. — Лилибет, — шепчет Чарли, удерживая мое лицо в теплых ладонях. Его лицо — точное отображение синонимов жалости, обиды и злости. Но … почему он злится? Он мгновенно хватает меня за руку и ведет в сторону двери. Я подаюсь вперед за юношей, на ходу пытаясь смахнуть слезы с влажных щек, которые неприятно щипает от очередного потока вечернего копенгагенского ветра. В нос ударяет мягкий вечерний запах родного города, а в ушах раздается резкий звук сигнализации, оповещающий о том, что двери автомобиля разблокированы. Чак одним ловким движением руки открывает черную дверь машины, а второй рукой подталкивает меня на переднее пассажирское сидение, и через мгновение дверь захлопывается. Спустя несколько секунд раздается рев мотора и вот мы уже едем по главной дороге города в неизвестном направлении. В салоне авто господствует оглушающая, звенящая тишина, время от времени прерывающаяся ревом мотора и сигналами проезжающих мимо автомобилей. Мой вялый взор полностью направлен в окно справа от меня. Я замечаю, как водитель постепенно набирает скорость, объезжая практически всех участников дорожного движения на пути. Перевожу взгляд на Чарльза и понемногу осознаю, что прежде не видела его таким сосредоточенным и серьезным за рулем автомобиля. Его руки намертво сжимают руль, губы плотно сжаты с одну ровную линию, брови сердито встречаются на переносице, а взгляд сосредоточен и полон стальной решимости. Сейчас он совершенно отличается от того маленького и озорного Чарли, с которым я познакомилась тринадцать лет назад на том судьбоносном перекрестке. Неужели это тот мальчик, который рассказывал мне страшные истории, а потом успокаивал, пытаясь развеселить самыми примитивными детскими анекдотами? Неужели это тот самый мальчик, который портил мои платья мороженым и пытался доесть его на моей одежде под мой заливистый смех, полностью испачкавши свое лицо? Это правда тот мальчик, который несколько лет подряд на Хэллоуин переодевался в своего любимого человека-паука и нелепо пытался спасти меня от остальных ведьм, призраков, пришельцев и противных тыкв? Это правда он? Но прямо сейчас передо мной совершенно другой — повзрослевший, возмужавший и уверенный в себе Чарльз — никак не Чарли. Он замечает мой пристальный взор и бросает быстрый взгляд в мою сторону, продолжая хмурить брови. Автомобиль постепенно сбавляет скорость, приближаясь к белоснежному пляжу Амагер. В глаза бросаются знакомые деревья, огромные велосипедные дорожки, протяженностью в несколько километров и блики от разноцветных фонарей, окружающих практически все пространство пляжа. Чак аккуратно паркуется возле моста, объединяющего город и пляжный остров Амагер. Невооруженным глазом видно, что на пляже практически никого нет, только одинокие волны, ритмично плещущиеся из стороны в сторону, не теряющие надежду хоть на кого-нибудь натолкнуться. Пассажирская дверь осторожно открывается, и я опираюсь на крепкую руку Чарли. Он блокирует двери автомобиля и, продолжая удерживать мою руку, ведет меня по мосту, направляясь в сторону пляжа. Спустя некоторое время, не проронив ни слова, мы оказываемся на мягком и практически белоснежном песке, продолжая наблюдать за спокойным морем. Хватка Чака ни на секунду не ослабевает и вот уже несколько минут он удерживает мою ладонь, будто боится, что, если отпустит меня — я улечу с первым порывом ветра на другой конец берега, словно невесомое перышко. Спустя какое-то время я, наконец, отрываюсь от гипнотизирующих волн, поднимая любопытный взгляд на Чарльза. Он выше меня на целую голову, поэтому мне приходится чуть отстраниться от него, чтобы тщательно и скрупулезно рассмотреть его знакомые сосредоточенные черты лица. Замечаю, как напряженно играют желваки, как рассредоточенный взгляд прищурено блуждает по бескрайнему морю, как плотно сжимаются и разжимаются губы. Он знал, он всегда знал, что мне нужно и как поступить в той или иной ситуации; именно поэтому мы сейчас стоим на берегу моря и любуемся закатом, каждый погруженный в свои мысли. Он всегда все знал… Как же я раньше этого не замечала? Как же я не замечала всю его заботу обо мне, словно о своей маленькой и бестолковой сестрице, принимая все как должное? Неужели все эти тринадцать лет я пробыла полной эгоисткой по отношению к своему лучшему другу? Чего только стоит его помощь и содействие в лишении свободы моего, теперь уже бывшего отчима?.. А чем я ему помогала? Чем все это время я его радовала? Бестолковыми и глупыми подарками на дни рождения? Полностью осознавая весь трагический масштаб ситуации, я чуть не падаю наземь от собственного бессилья. За все годы нашей дружбы я не сделала ничего подобного всех поступков Чарльза вместе взятых. — Прости меня, — вырывается из груди хриплый голос, с легкостью заглушенный небольшими волнами. — Я хочу знать, что случилось, — твердо проговаривает он, не отрываясь от малинового заката, распластавшегося по всему побережью; часть его волос, которую не скрывает бейсболка, неугомонный ветер колышет из стороны в сторону.  — Тебя кто-то обидел? Я невольно вздрагиваю, неожиданно улавливая его голос спустя некоторое время после моих слов. Практически с этого вопроса начиналось наше знакомство десять лет назад, но, как и сейчас, тогда я ему не сразу рассказала причину своих слез. Закусывая нижнюю губу до невыносимой боли, я глубоко выдыхаю. — Нет, — только и всего вырывается из моей груди, — прости, что не смогла приехать к твоим родителям, я … сейчас правда не могу. Чак пару раз понимающе кивает, все еще не отрывая взгляд голубых глаз от малинового неба. — Ты ведь расскажешь мне, в чем дело? — с малой толикой сомнения спрашивает он, крепче сжимая мою ладонь. Мгновение во мне бушуют волны противоречий. А может все же стоит рассказать ему все, что накопилось глубоко внутри? А что изменится, если я все расскажу? Жалостливые взгляды в мою сторону лишь участятся с новой силой? Ну, уж нет, Элизабет, ты заключила пари между собой и поклялась никому ничего не рассказывать, пока не прояснится что-то конкретное и определенное. — Я тебе обязательно все расскажу, — с легкой улыбкой на лице проговариваю я, продолжая смотреть в его сторону, — только чуть позже. Чак впервые за все это время смотрит мне в глаза, по-прежнему хмуря лоб. — Это ведь не угрожает твоей безопасности? — с сомнением спрашивает он. Это угрожает жизни другому моему близкому человеку… — Нет, не беспокойся, — выдыхаю я, стараясь улыбаться. На его лице появляется едва заметная улыбка, когда он поднимает правую руку с серебряным кольцом. — Кольцо. Помнишь? — говорит он, и я устало расплываюсь в улыбке, поднимая правую руку точно с таким же кольцом в ответ. — По крайней мере, ты больше не плачешь. Никто не стоит твоих слез. Я смущенно опускаю голову вниз. — Извинись за меня перед своими родителями, особенно перед мамой, — виновато проговариваю я. — Да, мама расстроится, — отвечает Чак, поджимая губы, — она так хотела увидеть тебя сегодня. Мысленно представляю, в каком состоянии я бы сидела у него дома, и меня бросает в дрожь. Я изображаю вялую улыбку на лице и крепче сжимаю его кисть. Одной рукой Чак снимает свою черную бейсболку и надевает на меня, чтобы прохладный морской ветер прекратил трепать мои волосы и оставил их в покое, сооружая из них узлы.