Lacrymosa

Во время подготовки к похоронам Джеремайе сообщают, что кто-то уже заказал и оплатил надгробие, которое отметит могилу Джерома. Джеремайя планировал поставить самый простой и дешёвый вариант, на котором укажут имя, дату рождения и смерти, но теперь уже не хочет отказываться. Он подозревает, что надгробие заказали и оплатили последователи Джерома, правда, как именно им удалось всё это провернуть было неясно. Да и Джеремайя не особо хотел знать. Когда тело увозили из участка, Гордон попытался предложить для Джерома безымянную могилу, несомненно обеспокоенный тем, что большая банда сумасшедших может устроить святилище на месте захоронения, сделав своего идола ещё большим мучеником. Джеремайя же был уверен: его брат мёртв, как омертвели все его планы и устремления, но как единственный живой Валеска он хочет позволить Джерому хотя бы достойные проводы. У Джерома не было ничего, кроме имени, и маловероятно, что он оставил завещание. Валеска в открытую смеётся, размышляя о том, какую эпитафию хотел бы себе его брат. Директор похоронного бюро с тревогой смотрит на него, несомненно считая его таким же сумасшедшим, как и его мёртвого близнеца. Джеремайя видит страх в его глазах, сам же чувствует сильное желание разбить голову этого человека об стену. Но от этого никому, по сути, не станет легче, поэтому он как можно быстрее подписывает бумаги и уходит. На самих похоронах присутствуют только Джеремайя, священник и люди, которые должны опустить гроб с телом Джерома в могилу. Вся церемония проходит без происшествий, но как-то слишком быстро и слишком скомкано. Однако Джеремайя не спешит уйти. Он стоит на месте до последнего, наблюдая, как крышка гроба постепенно скрывается под рыхлой землёй. Он не плачет, не смеётся, не злорадствует. Всё это он уже делал, так или иначе. Он просто в молчании стоит и смотрит на клочок земли, под шестью футами которого лежит его худшая половина. Джеремайя стоит у могилы до тех пор, пока солнце не садится за горизонтом, и воздух не становится холодным. В ту ночь он ложится в постель, думая об издевательски смешной эпитафии и о чём-то молится Богу, в которого никогда не верил.