***
Утром Ида позвала Дагри и попросила рассказать, что он знает про женщину по имени Элленхейд Нотт, но тот только виновато опустил взгляд на пол и сказал, что хозяин накажет его за это. Ей ничего не оставалось, кроме как отпустить эльфа, так ничего и не узнав. Она не хотела, чтобы у него были проблемы из-за неё. Оставалось только два варианта: напрямую спросить у Волан-де-Морта, или попросить помощи у Долохова. Поскольку с первым ей говорить не хотелось вообще никогда, а со вторым после вчерашнего не хотелось оставаться наедине, Ида решила, что ей будет легче остаться в неведении до самой встречи таинственной незнакомкой. Полная решимости разгадать загадку о том, кто же такая эта Элленхейд Нотт, она попросила у Дагри сову и привязала к её лапе короткую записку о согласии встретиться завтра вечером. Птица очень понравилась ей: на вид обычная сипуха, только перья у неё были не обычного светло-коричневого окраса, а благородного пепельно-чёрного. К тому же, она оказалась очень спокойной и благодарно ухнула, когда Ида угостила её куском своего сэндвича. Время летело ужасно медленно, как это всегда бывает, когда ждёшь чего-то. Ида никогда не умела наслаждаться длительным бездельем, и вскоре взялась изучать новые заклинания и зелья из томов, найденных в библиотеке. Больше всего в них было тёмной магии, но Ида никогда не брезговала чарами, которые могут дать ей преимущество в бою. Ну, почти никогда. Он некоторых заклинаний в большом фолианте обёрнутом в чёрно-зелёную кожу даже её начинала бить дрожь. Чего только стоит заклинание, заставляющее кровь буквально вскипать в жилах живого существа и взрывать его изнутри. Ещё совсем недавно оставшись на месяц без палочки, Ида также осознала необходимость натренировать способность колдовать без неё. Сражаться таким образом было невозможно: магия получалась сырой и слишком слабой для того, что бы нанести значимый вред, но для любых других ситуаций этого могло быть достаточно. Вечером, порядком устав от тренировок и сидя на полу возле камина с большой кружкой в руках, Ида грустно улыбнулась, вспоминая свои первые проявления магии в те времена, когда первую палочку ей ещё не купили. Это били смутные, далёкие детские воспоминания, смешанные с рассказами отца, если ему везло стать свидетелем.***
Это было начало мая 1964 года, и Иде только исполнилось четыре года. Они с отцом жили уже больше месяца в крошечной коммуне в самом центре Франции, но она уже не помнила, что они там делали. Ей тут нравилось: в тихом краю невысоких холмов, бескрайних полей и тонких, как ручейки, речушек, петляющих между ними. Тут жило мало маглов, и всего одна семья волшебников, с которыми отец проводил много времени обсуждая что-то на французском. Ида в такие моменты маялась от скуки, не понимая большей части того, что взрослые говорят на странном невнятном языке, хотя почти каждый день отец или кто-то из семьи волшебников заставлял её повторять разные слова и фразы. Вот и сейчас, сидя на залитой ласковым весенним солнцем веранде, заставленной цветочными горшками, Ида с отчаянной скукой ковыряла пальцем землю в одном из них, а рядом на полу сидела смуглая девочка, чуть старше и выше, чем она сама. Она не говорила по-английски вообще, и Ида могла общаться с ней только базовыми французскими фразами, но это не мешало старшей девочке пытаться учить её говорить на своём языке. — Сequec'est? — спросила она, указывая длинными и тонким пальцем на большое и высокое окно. — La fenêtre, — недовольно буркнула Ида, и девочка удовлетворённо кивнула. — De quoi est-fait? Ида покосилась на неё, не желая признавать, что она не поняла смысл фразы. — Quel matériel? — по-другому спросила старшая, быстро поняв проблему. — Verre. — Quoi d'autre? Ида не смогла вспомнить, как будет «дерево» на французском, и она вдруг поняла, что не хочет признаваться в этом дылде-всезнайке. Вскочив на ноги, она пробежала мимо удивлённой девочки и проскочила в открытую дверь, но совершенно забыла про порог и споткнулась через него. С коротким вскриком она перелетела две небольшие ступеньки и упала на каменную дорожку. Старшая уже стояла в дверях, и увидев рыдающую Иду, с разбитыми коленками и локтями сидящую на дорожке, почему-то рассмеялась. И без того обиженной Иде стало ещё обиднее. Она перестала плакать и взглядом загнанного в угол волчонка уставилась на девочку, которая всё смеялась и смеялась, одной рукой схватившись за живот, другой за дверь. Она смеялась поразительно долго, и вскоре не смогла стоять на ногах — так сильно она хохотала. В её неудержимом хохоте появились истеричные нотки, из глаз потекли слёзы, но смеяться она не переставала. Ей не хватало воздуха, и в коротких промежутках между приступами она пыталась судорожно вдохнуть. Ида испугалась, потому что поведение девочки начало казаться ей ненормальным. Она закричала, зовя взрослых, и вскоре на её клич прибежало двое: её отец и глава семьи волшебников, высокий и тощий мужчина с длинной шеей и залысиной на лбу. — Что случилось? — спросил её отец, с настороженностью наблюдая за истерикой лежащей в дверях старшей девочки. — Я не знаю! Она начала смеяться с меня и до сих пор не может остановиться! — утирая слёзы маленьким кулачком, ответила Ида. Отец быстро достал палочку и махнул ей в сторону смеющейся девочки, и та, резко прекратив смеяться, тоже заплакала. Потом он подошёл к Иде и взял её на руки. — Тише, тише. Ничего плохого не случилось, ты просто разозлилась и не сдержала магию, — заворковал он, укачивая её на руках и незаметно леча ранки и царапины. — Я не хотела, — всхлипнула Ида. — Конечно, ты не хотела. Всё хорошо, такого больше не повториться. Я научу тебя, как держать свою магию при себе, и тогда ты будешь насылать сглазы на людей только по своей воле, — заговорщически прошептал он. — Я не хочу насылать на людей всякие глазы! — Значит, не будешь, — весело пожал плечами отец, опуская её на землю, а потом, ни к кому не обращаясь, добавил: — Хотя зря. Такой потенциал… Отец действительно начал учить её, как контролировать магию, хотя даже после этого происходили разные выбросы, когда Ида была напугана или очень зла на кого-то. Палочку она получила на седьмой день рождения, когда её магия всё ещё была слабой, но уже более-менее стабильной благодаря тренировкам, начавшимся с раннего детства. Сейчас Ида не могла вспомнить имена и лица той семьи магов с центральной Франции, и она ни разу не видела их с того дня, как они с отцом уехали с тех мест всего две недели спустя после её первого мощного магического выброса. Но французский язык она всё же выучила неплохо.***
Ида стояла перед большим зеркалом в раме из резного тёмного дерева, и рассматривала себя. Чёрная мантия смотрелась на ней неплохо и была к месту, но она всё равно не любила её за то, что в такой одежде она сливалась со всеми остальными Пожирателями смерти. Не смотря на то, что ей хотелось бы, чтобы её считали равной, Иде не нравилось ассоциировать себя со слугами Волан-де-Морта, но кем бы ни была эта Элленхейд, она определённо имела связи с ними. Ида же хотела, чтобы она восприняла её как человека с хоть каким-то статусом. Одним махом палочки собрав передние пряди волос в небольшой пучок на затылке и закрутив его в тонкую косичку, волшебница закрепила его чёрной заколкой в тон мантии и в последний раз окинула своё отражение в зеркале быстрым взглядом. Она шла по коридорам медленно, автоматически определяя нужное направление и находясь больше в лабиринтах собственных мыслей, чем в реальности. Маленькая деверь, выходящая в сад, из-за этого оказалась перед ней совершенно неожиданно. Поколебавшись всего секунду, Ида надавила на холодную металлическую ручку и открыла её. В лицо дунул прохладный ветер, и она полной грудью вдохнула сильный аромат цветов, недавно прошедшего дождя и сырой земли. Это почему-то успокоило её, и она, чуть задрав подол, стала прогуливаться по мокрой невысокой траве. Прошло немного времени, и она услышала позади чьи-то лёгкие шаги, но не сразу обернулась. Сердце бешено застучало от привкуса раскрывающейся тайны и она замерла под высокой цветущей яблоней, уронившей на траву под собой множество белых лепестков во время дождя. — Здравствуй, Эрида. Ида удивилась, услышав смутно знакомый голос, и, наконец, обернулась. Широко раскрытыми глазами она поймала странный, не читаемый взгляд стоящей перед ней женщины. — Я тебя знаю, — изумилась Ида, глядя теперь на её слегка выделяющийся из-под просторного тёмного платья живот, — Мы виделись на Брокенском холме. — На самом деле, мы виделись и задолго до этого, — как-то нервно усмехнулась Элленхейд, — Но ты этого не помнишь. Ида подозрительно прищурилась. — Ты стирала мне память? — Нет, — медленно качнула головой женщина, — Просто это было очень давно… — Это ложь, — холодно оборвала её Ида, и объяснила враз озадаченной Элленхейд: — Никто из людей, знавших меня до чёртового нападения в Бристоле, не называет меня Эридой. — Я всегда называла тебя Эридой, потому что я дала тебе это имя, — спокойно ответила ей Элленхейд и поправила длинные распущенные волосы, подхваченные потоком ветра. Они были пепельно-русые, как у Иды. Ида не нашлась, что сказать. Её внутренности сдавило странной смесью тоски, горечи и злости, в горле стал ком, с которым она не могла ничего сделать. Ей хотелось сбежать, уйти и притвориться, что этот короткий разговор с саду — не более, чем дурной сон. Женщина перед ней неожиданно надтреснутым и тихим голосом наконец проговорила то, что крутилось в головах у обеих. — Я твоя мать, Эрида. — Нет. Я слышала, как отец и Филипп называли её Элли, я это слышала… — Ида запнулась, поняв собственную глупость, но тут же продолжила: — А вообще, у меня никогда не было матери. Элленхейд неровно выдохнула и снова поправила волосы, отводя взгляд. — Это не так, ты же знаешь. Меня не было рядом, но… — Чтобы быть матерью, мало побыть инкубатором девять месяцев, — снова перебила её Ида, на этот раз откровенно грубо, — У меня никогда не было матери, и она никогда не была мне нужна. Я не страдала от недостатка родительского внимания и любви, и ты всё равно даже не пыталась найти меня все эти годы! — Нет! — неожиданно горячо возразила Элленхейд, — Вистан угрожал, что убьёт меня, если я попытаюсь приблизиться к тебе, но потом, когда его осудили на Азкабан, я попыталась найти тебя. И я нашла, в Палермо, но Филипп тоже не подпускал меня ни на шаг. Он оказался ничуть не лучше, чем Вистан: угрожал мне, подстраивал ловушки, и, в конце концов, заставил покинуть Сицилию совсем. — То есть, оба любивших меня больше всех человека ненавидели тебя и всеми силами пытались уберечь меня от одного твоего присутствия поблизости. Ты ведь понимаешь, что это не делает тебе чести? — Вистан ненавидел меня за то, что я сама хотела решить свою судьбу. По-твоему, это справедливо? — попыталась защититься Элленхейд, но сказанное только разозлило Иду. Она подошла ближе к женщине, остановившись меньше, чем в метре от неё, и этим заставила её всё-таки посмотреть себе в глаза. В тусклом освещении сгущающихся сумерек их цвет у обеих ведьм казался ещё темнее, чем обычно, почти чёрным. — В тот момент, — сквозь зубы процедила Ида, — Это была не только твоя судьба. Посмотри мне в глаза, Элленхейд. Это меня ты хотела убить из-за собственной трусости и эгоизма. — Мне было меньше, чем тебе сейчас! Мне не было и девятнадцати лет, когда я познакомилась с Вистаном. Он вскружил мне голову, весь такой умный, красивый, дерзкий, свободный! Он был как из другого мира: чудной, презирал всё, на чём строиться наше общество. Но знаешь, что он сделал, когда узнал, что я беременна? Он ушёл, не сказав ни слова! Вернулся через неделю, когда я уже всё решила, и стал угрожать мне и всем моим близким, что если с тобой что-то случиться, он убьет нас всех по очереди. Как тебе такое благородство? — Это ничего не меняет. Он спас мне жизнь, любил и растил меня. Думаешь, ты сможешь обелить себя, перекладывая всю вину на него? Ты мне противна. Женщина поморщилась, но, кажется, не слишком удивилась тому, в какое русло пошёл разговор. У Иды же в душе бушевала буря: ей хотелось сбежать или ударить Элленхейд в лицо, выбить ей пару зубов, разбив о них кулаки. Может быть, даже достать волшебную палочку и придушить её, но потом она перевела взгляд на слегка выпирающий живот и, сжав кулаки, отвернулась, отходя обратно, к яблоне. — Отстань от меня, — устало бросила она, — Зачем ты пришла? Ты не нужна мне, а я не нужна тебе. Тем более, у тебя скоро будет, на ком отрабатывать свой остаточный материнский инстинкт. Хотя я всё-таки надеюсь, этого ребёнка ты тоже бросишь, и его воспитает нормальный человек. — Эрида… — Не называй это имя! Я ненавижу его, и ненавижу тебя за то, что ты так назвала меня! Зачем ты это сделала?! Чтобы разозлить Вистана? Плюнуть ему в лицо на прощание? — Я была зла на него, не на тебя. — Но жить с чёртовым именем пришлось мне! Элленхейд снова начала оправдываться, но Ида уже не слушала её. Она просто повернулась к ней спиной и ушла. Захлопнув за собой маленькую дверь, Ида резким, полным гнева на себя и на Элленхейд движением стёрла одинокую слезу, скатившуюся вниз по щеке, и вытерла глаза полупрозрачными рукавами, убирая остатки влаги. Только потом она заметила чуть дальше по коридору, через одно окно от двери, опирающуюся на подоконник одинокую женскую фигуру. — Ну как, понравилось представление? — стараясь держать ровным лицо и голос, спросила она, подойдя ближе. — Занимательная сценка, я не смогла удержаться, — согласилась Беллатриса, её тонкие, винно-красные губы на секунду изогнулись, как будто она плохо пыталась скрыть улыбку, — Антонин говорил, что ты действительно не знаешь, что она твоя мать, но я всё равно не верила. Похоже, он всё-таки успел хорошо тебя узнать. — Я так понимаю, про то, кто такая для меня Элленхейд знали все, кроме меня, — не спросила, а мрачно выложила факт Ида, осознанно избегая называть Элленхейд своей матерью. — Мы догадались сразу, как только Тёмный Лорд сказал тебе, что она хочет с тобой встретиться. Вы похожи. Может, и не до очевидности, но точно похожи. Ида с отвращением подумала, что Беллатриса права. Действительно, если бы тогда, в Вальпургиеву ночь, она получше присмотрелась к Элленхейд, то могла бы заметить определённое сходство: волосы, рост, форма лица у них точно были одинаковыми. Впрочем, этого мало, и Ида тогда даже подумать не могла, случайно встреченная на празднике женщина окажется её матерью. Хотя, если подумать, эта встреча вполне могла быть неслучайной. — Сколько же ей лет? — как ни в чём небывало, продолжала рассуждать Беллатриса, глядя в сад через окно, — Либо она родила тебя в 15, либо чертовски хорошо выглядит. Странно, что у них с Теодором что-то получилось, ему тоже уже бы со внуками возиться. — Бедный малыш. Худшая мать на свете и отец-старик. — Зато он будет красавчиком, если пойдёт в мать хоть немного. Или красавицей. — Иногда красота больше похожа на проклятие, — грустно усмехнулась Ида и ушла, старательно не смотря в окно, опасаясь увидеть там, в сумрачном саду, Элленхейд.