***
Доктор Циглер мягко постучала в дверь палаты. После того, как Гэндзи немного освоился в новом теле, и ему стало гораздо проще говорить, Ангела, дабы не застать мужчину врасплох, всегда уведомляла о своем появлении парой коротких пристук. Интересной деталью она отмечала то, что ее пациенту совершенно не давался шепот. Он говорил либо нормально, либо очень громко. Иначе пока не выходило. «Ну, ничего, — сказала она в последнюю их встречу, — ты обязательно всему научишься. Нужно просто чуть больше времени. Главное — не унывать»! Ангела действительно верила в него и в то, что он сможет жить почти обычной жизнью в своем теле. Сможет смириться. — Входите, доктор, — голос тихий, значит, Гэндзи был далеко от двери. Скорее всего, возле большого окна, из которого открывался умиротворенный вид на внутренний двор базы. «Сам встал и отошел от кушетки? А он быстро учится» — Ангела доброжелательно улыбнулась и вошла внутрь. — Здравствуй, Гэндзи. Уже вечер, скоро ужин, — в глубине души Ангела понимала, почему ее пациент нередко предпочитал избегать походов в столовую — голод голодом, а честь важнее. Но она боялась, что пропуски приемов пищи плохо скажутся на реабилитации киборга, из-за чего решила стать «защитником» Гэндзи от косых взглядов. Когда она была рядом на него косились гораздо меньше. — У меня выдалась свободная минутка и я решила сходить с тобой. Как твои ноги? Рука не болит от костыля? Как ты в принципе себя чувствуешь? — несколько дежурных, как бы невзначай сказанных вопросов, ответы на которые оставались по-прежнему важными, несмотря на тон. — Я не видела тебя утром и мне передали, что ты не пришел на обед. Такие перерывы в питании могут плохо сказаться на твоём самочувствии. Гэндзи стоял недалеко от кушетки и понуро смотрел на что-то лежащее на подоконнике. Глубокие раны на его левой руке уже начинали затягиваться, что не могло не радовать Ангелу. На складе завалялось немного одежды подходящего размера и ее оперативно доставили Гэндзи. Хоть протезы покрывали теперь значительную часть его тела снаружи и изнутри, представать перед посетителями в неглиже киборг наотрез отказался. Не считая механических ног и правой руки, которой он явно что-то придерживал, мужчина выглядел совершенно обычно: серые штаны, чуть более светлая футболка и костыль, почти достоверно имитирующий дерево. Но больше всего внимания привлекали волосы, цвет которых отмечали абсолютно все — темные и густые, их можно было бы назвать совершенно обычными, если бы не слабый темно-зеленый отлив, напоминающих вид густого японского леса. Подобное сравнение Ангеле высказала одна из медсестер, проверяющих состояние Шимады, и она не могла не вспоминать это каждый раз, когда видела их. — Иногда я совсем не чувствую голода, — он грустно выдохнул, словно готовясь к чему-то и продолжил, — но, если принципиально, то я могу съесть что-нибудь и в одиночестве, — голос был приглушенный расстоянием, но достаточно четкий чтобы в нем легко можно было отличить ноты печали и обиды. Ангела удивилась подобной фразе. Обычно Гэндзи был рад её компании, хоть и было видно, что новое тело его совсем не воодушевляет, а успехи в хождении по лестнице не приносят удовлетворения. Но, обеспокоенная состоянием пациента, она твердо решила узнать точную причину пропусков. — А почему тогда ты все еще не в столовой? Можешь не волноваться, там сейчас одни врачи да дозорные остались. Тем, кто работает допоздна, содержимое тарелки всегда интереснее окружающей обстановки, — Ангела замолчала, но, немного подумав, добавила: — Если ты не чувствуешь голода, то завтра я отправлю тебя на обследование. Чувствительность должна была вернуться ещё в первые сутки. Циглер понимала, что он соврал про голод. Была другая причина, по которой он не хотел появляться на людях, но какая? Об этом она тогда могла лишь догадываться. — Мне передали кое-что, — Шимада решил не церемониться. Он отложил костыль и тяжело повернулся к Ангеле, «нездоровой» рукой взяв что-то с подоконника. «Его и вправду надо отправить на осмотр. Такие повороты никуда не годятся» — мысленно сделала пометку Ангела. — Гэндзи, твоя спина, она… — доктор Циглер решила забить последний гвоздь в гроб беззаботных дней пациента и поставить его перед фактом полного осмотра, который обещал занять ближайшие пару дней, но не успела. — Ужасна, я знаю, — он опустил взгляд к предмету, который держал в руке, переключая внимание Ангелы на него, после чего отвернулся, — как и лицо. Мне передали это, сказали, от Вас, — он смотрел куда-то влево и вниз, из-за чего и без того болезненный вид становился в разы хуже. В руке Шимада держал стальную маску на пол-лица. Ангела отметила про себя что она, безусловно, была хорошо выполнена, но зачем? Чтобы скрывать лицо Гэндзи? Но в этом решительно не было никакого смысла! Да, конечно, оно было в ещё не до конца затянувшихся ранах, но перекрывать к ним доступ кислорода было точно не лучшей идеей. Ангела пыталась найти рациональное объяснение тому, кто и зачем принес её, но ни одного внятного предположения соорудить так и не смогла. — Ты сказал, что тебе ее принесли, — Она попыталась выстроить логическую цепочку. — Кто это был? — Не делайте из меня идиота, доктор Циглер! — Гэндзи резко повысил голос, из жалкого больного на секунду преобразившись в глубоко разочарованного, а от того опасного и злого человека. Он, как мог, сжал в руке маску и продолжил: — Вы сами попросили командора Рейерса принести мне ее! — лицо Ангелы вытянулось от удивления. — Вы решили так посмеяться надо мной?! Вы думаете, что я недостаточно понимаю всю «красоту» своего положения и, в особенности, лица?! — Гэндзи резким движением повернул голову точно к Ангеле и сделал два быстрых шага навстречу ей. Если бы Циглер не отошла, он бы ударился об нее головой, но она лишь попыталась помочь ему остановиться, боясь, что после таких резких движений он может упасть. Попыталась потому, что ей не спешили позволять. — Не утруждайте себя в прикосновениях к такому уроду, как я. Именно таким ведь Вы меня считаете. Вы и все на этой базе, — плечи и спина Гэндзи мелко подрагивали, когда он в течение нескольких секунд пытался восстановить утерянное равновесие без помощи Ангелы. — Вы… это Вы превратили меня в монстра. Собрали, словно конструктор, которому нужно придать форму, удовлетворяющую взгляд маленького хозяина, а, когда она ему разонравится, менять неудовлетворительные части. Вы не дали мне спокойно умереть, Вы обрекли меня на мучения в этом отвратительном подобии тела! — он вновь опустил голову и приложил здоровую руку щитком к голове так, что Ангела не видела его лица. — И после всего этого вы приходите ко мне и зовете с вами на ужин. Вы — лицемерная сука, доктор. Стиснутая в механизированной руке маска незаметно тряслась от напряжения, исходящего от державшего. На секунду могло показаться, что Гэндзи сжал ее настолько сильно, что идеальные стальные грани могли в любое мгновение треснуть. Доктор Циглер с нескрываемым интересом разглядывала её. Маска определенно задумывалась как часть костюма, вероятно, боевого. Если металл выдержал стальную хватку Шимады, то выдержал бы и пули. Но зачем это всё? Зачем ему этот… скафандр? Думать о том, что там «в одностороннем порядке» решил Габриэль, Ангеле не хотелось. Она знала, что обязательно поговорит с ним и об этой маске, и о Гэндзи, и о его наглой лжи, в которую подавленный переменами Шимада так легко поверил. Но это будет позже. — Гэндзи, — Ангела дотронулась рукой до его плеча. Прикосновения к еще не зажившим ранам вызвали резкую, переходящую в тягучую, боль, отголоски которой останутся и после того, как белоснежная рука отстранится от кожи, у– тебе противопоказанно волноваться. Как твой лечащий врач, я прошу тебя успокоиться и… — Ангела не договорила. Слова застряли в груди от сильного толчка, который, ценой собственной устойчивости, совершил Гэндзи в тело Ангелы. Доктор не упала и почти не почувствовала боли, но сказать ничего не смогла. Она была ошарашена. — Что ты…? — Заткнись, лживая сволочь! — Гэндзи сорвался на крик, словно пытаясь перебить собственный дрожащий голос, но глаз на Ангелу так и не поднял. — Убирайся отсюда! Проваливай! Прочь! — он попытался пошевелить протезированной рукой, но лишь осекся и схватился за плечо. — Гэндзи, прошу тебя, успокойся, дай мне объясниться, — Ангела сложила руки в молящем жесте и чуть нагнулась, желая осмотреть его руку, за которую он резко схватился. — Сколько раз мне еще нужно повторить?! — Гэндзи выпрямился, но его правая рука продолжала висеть безвольным куском метала. Он злостно посмотрел на Ангелу, но почти сразу же отвернулся. — Оставьте меня, уходите сейчас же! — секундная ярость в виде перехода на «ты» сейчас начинала медленно проходить. Пожар, бушевавший в душе Шимады-младшего, начинал угасать, оставляя после себя выжженную землю. Он пожалеет о своих действиях и словах. Уже пожалел. Циглер отошла от мужчины и приблизилась к небольшому шкафчику над раковиной. Она не боялась, что он что-то сделает, особенно после того, что увидела в его глазах. Ангела просто хотела помочь, выбрав, как она считала, единственно верное решение сейчас. Вызывать охрану означало спустить все на тормозах, сбежать, скрыться от проблемы, как будто она исчезнет, если усердно ее игнорировать, но доктор Циглер не привыкла так поступать. Сейчас Гэндзи необходимо было успокоить и вернуть на кушетку, пока он не натворил чего-то более серьезного, чем просто злобный крик. Она достала из шкафчика небольшой шприц с прозрачной жидкостью и, отвергнув все сомнения, направилась к опирающемуся на кушетку пациенту. — Не волнуйся, Гэндзи, — Ангела подошла к нему и провела рукой по больному плечу, вновь причиняя уже незаметную боль, — сделай глубокий вдох и доверься мне. — Нет… — мужчина зашевелил протезированной рукой и попытался оттолкнуть доктора, — не делайте этого, Ангела, прошу Вас, не надо, умоляю Вас, — он говорил что-то еще, прямо над ухом Циглер, когда она оперла его вес на себя, чтобы поймать в случае чего. Гэндзи уговаривал Ангелу не делать этого, просил остановиться, но сейчас она не слушала его. Игла мягко вошла в кожу Гэндзи, и он начал терять связь с происходящим. — Прости меня, — она подняла повинующееся ей тело и повела вокруг кушетки, — но так будет лучше. Для тебя в первую очередь. Ангела положила переставшего соображать Гэндзи на кушетку. Уснувший, он выглядел таким печальным и по-детски напуганным, что, казалось, любое неаккуратное движение Циглер заставит его проснуться, но это была лишь иллюзия. Большую часть препаратов подобного типа женщина, так или иначе, знала по себе и сейчас сочувствовала Шимаде — вместо спокойного сна, что приносят сильнейшие успокоительные в депрессивных романах, в реальности они дарили лишь кошмары, из которых нельзя было выйти и которые нельзя было прервать, покуда действие препарата не окончится или он не покинет организм раньше времени. Убедившись, что Гэндзи утих, она перенесла его руку на небольшую платформу возле кушетки и провела базовую диагностику. Некоторые части протеза работали с перебоями, ведь Гэндзи так и не собрался откалибровать её. Ангела решила обязательно показать киборга Уинстону или Торбьерну, иным инженерам она бы уже не доверила работу с Шимадой. Циглер покинула палату с мнимым чувством выполненного долга. Ей нужно было еще много чего сделать: заказать для Гэндзи капельницу, встретиться с Рейерсом, побеседовать с кем-то из столовой насчет еды и попросить медперсонал следить за тем, чтобы Гэндзи питался по расписанию. Скорее всего, этой ночью она вновь останется на базе. Но все планы и мысли вылетели из ее головы, как только Ангела попыталась сделать первые шаги прочь от палаты. Слишком резко и неожиданно на неё навалилось произошедшее, она не была к такому готова. Подобные меры применялись к буйным, часто, психически нездоровым, пациентам, а Гэндзи таким не был. Обречь его на ещё большую боль и закрепить чувство предательства было жестоко, и Циглер понимала это. Она продолжит лично его наблюдать и сделает все, чтобы реабилитация прошла мягко, но доверия ей уже не вернуть. В памяти кусками нарезанной пленки всплывали черно-белые кадры случившегося. Она словно сидела в кинотеатре на показе собственных воспоминаний минутной давности. Вот Гэндзи оборачивается к ней и держит в руках стальную маску, а ангела более не держат крылья, и он сползает по стене вниз. Почти сразу же Шимада толкает ее, а она делает глубокий вдох и обхватывает плечи руками. Но меньше, чем через минуту, согнутый от боли, Гэндзи опирается на кушетку и умоляет её остановиться. Но Ангела не может изменить того, о чем пожалела, а лишь бессильно утыкается носом в собственные рукава и начинает тихо плакать.***
— Непохоже на паническую атаку, — Хандзо прервал рассказ Ангелы. — Это предыстория. Чтобы ты понял из-за чего все случилось и почему произошло то, что произошло. — Циглер отхлебнула кофе и поморщилась. — Остыл. Она встала и направилась к раковине, куда тут же вылила уже совершенно невкусный напиток. Продолжать рассказ она не спешила, а вот лучник за столь короткое время успел заскучать. — Почему Гэндзи был так эмоционален? Хоть он и был праздным глупцом, когда, — Шимада-старший тактично кашлянул, не желая лишний раз вспоминать то самое «когда», — такой острой реакции на ложь, тем более от совершенно неблизких ему людей, я не ожидал. — Тебя даже не было тогда рядом с ним, чего ты можешь ожидать? — Ангела хмыкнула и продолжила. — На самом деле, ты даже не представляешь себе, что делает с людьми замкнутое пространство и отсутствие контактов с внешним миром. Полноценных контактов. Грубо говоря, чем дольше у тебя в жизни ничего не происходит, тем сильнее ты реагируешь на любое событие. — Превращение в киборга сложно назвать «ничем». — А вот переезд в палату из четырех стен, где твое одиночество лишь иногда скрашивает врач, думаю, и есть это самое «ничего», — Ангела открыла кран и сполоснула кружку. — Ты никогда не думал о том, чем занимают себя парализованные инвалиды? Вряд ли. Моя практика показала, что занимаются они двумя вещами — либо пытаются лечиться, либо загоняются. И загоняются очень, очень сильно. Настолько, что понемногу начинают сходить с ума. Конечно, любое происшествие мигом активирует все эти мысли и направит их в самое плодотворное русло — в самобичевание. Именно этим Гэндзи и занимался в моё отсутствие, — Циглер отставила кружку на сетку, сушиться. — А я, по объективным причинам, отсутствовала весьма часто. — Неужели за моим братом никто не приглядывал? — на секунду Хандзо даже поразила подобная беспечность врача. — А что за ним приглядывать? Взрослый человек, кричать научили, как себя в случае чего спасать показали, тревожную кнопку на кушетку установили, камера наблюдает за ним двадцать четыре часа в сутки и в случае пожара или чего-то подобного тут же оповещает персонал. Но самое главное — кому? Ане Амари, которая даже за собственной дочерью не всегда успевала, а из медицинской помощи могла, как максимум, перебинтовать товарища? Мойре О’Доран? После того, как медицинская необходимость кромсать тело твоего брата на кусочки отпала, она потеряла к нему всякий интерес. Кому еще? Батисту Огюстину? Он полевой врач Blackwatch’а, ему и своих хватало. Или обычным медсестрам, которых и так никогда не было? — Циглер задавала провокационные вопросы без ответа, хотя сама прекрасно понимала, что если бы тогда Гэндзи проводил больше времени общаясь с людьми, всё могло получиться совсем по-другому. Но обстоятельства, к сожалению, не позволили ему подобной роскоши. Хандзо задумчиво уставился на собственные руки. Ангела была права, несмотря на свое громкое имя, она не всесильна. И пора бы уже признать, что за пределами Японии члены клана Шимада — обычные японцы. А Гэндзи и вовсе теперь был изгоем что там, что здесь. — С твоего позволения, я продолжу. Так вот, своей задачей номер один я поставила серьезный разговор с Рейерсом. Ты даже не представляешь, что этот ублюдок придумал, — Ангела не стеснялась в выражениях, описывая Жнеца, с которым Хандзо был знаком благодаря «Когтю». — Он хотел взять с него плату! Плату, ты представляешь, плату! За то, что они, они, а не я, его спасли. И плату в виде службы в Blackwatch. Но от прямого предложения твой брат отказался, из-за чего Габриэль решил пойти другим путем. Господи, если бы я тогда не была молодой и глупой, я даже не представляю, что бы я сделала с ним. Мне казалось, вопрос помощи таким вот «случайным» пациентам давно был мною решен еще с Моррисоном, но нет! А все из-за чего? Из-за вашего клана. Ужасно, просто ужасно. Тогда мне казалось, что после подобного я покину Overwatch при первой же возможности, — Ангела вернулась за стол и подперла голову рукой. Было видно, что старые раны все еще болели внутри неё. — Но даже это не самое страшное. Конфликт с Рейерсом вскоре был мною забыт, а вот общение с Гэндзи… оно было безнадежно испорчено. Он считал меня лицемеркой и предательницей, подпуская к себе только при острой необходимости. Ужасно, просто ужасно, — Циглер погрузилась в раздумья.***
— Доктор Циглер, вы здесь? — немолодая медсестра чуть приоткрыла дверь кабинета и застала доктора всё ещё сидящей за бумагами, хотя рабочий день завершился уже как сорок минут, и даже те, кто предпочитал ужинать на базе, уже давно уехали. Но женщина знала, что всегда может найти Ангелу в ее кабинете в такое время — про её переработки уже слагали легенды. — Сестра Джуд, ох, это Вы, — женщина оторвала пристальный взгляд от бумаг и переместила его на вошедшую. — Вы что-то хотели? Рабочий день уже закончился, я думала, Вы давно уехали. — Да я, так, хотела вот передать Вам кое-что, — Джуд мельком заметила, как Ангела что-то быстро убрала в тумбу. — Помните того парня, Гэнджи, вроде. Вы еще просили контролировать его режим питания. Не понимаю, по правде говоря, зачем, ведь он и так всегда съедает всё ещё раньше, чем я загляну к нему, — Ангела непонимающе нахмурила брови, решив, видимо, что медсестра понадеялась на разумность пациента и начала верить Гэндзи. — Вы же сами попросили работников кухни разрешить ему есть в палате, не помните? — Да, конечно, помню. Хорошо, что он меня послушал и начал нормально питаться, — Ангела устало охнула. — А что-то было не так? Знаете, а по нему и не скажешь, — сестра Джуд всегда отличалась словоохотливостью, но сейчас у доктора Циглер не было времени на разговоры. Конец квартала, кипа бумаг и пара десятков папок все еще покоились нетронутыми на письменном столе и ждали, когда им уделят внимание. Но от этой женщины так легко не отделаться. — Он вообще такой хороший парнишка. У меня сын такой же, только старше намного, — очевидно, она хотела удариться в воспоминания о своем отпрыске, но Ангела поспешила тактично ее прервать. — Да, скучающие пациенты — они такие. Так что Вас попросили передать? — Ох, точно, я уже и забыла, — Джуд повернула к себе сумку и начала быстро, словно маленький хомяк в норке, рыться в ней. Только сейчас Циглер заметила, что она, по-видимому, собиралась покинуть комплекс, как только выйдет от доктора. — Вот оно! Вы, может, не знаете, но сегодня, в честь какого-то китайского или японского праздника в столовой выдавали печенья с предсказаниями. Не помню, правда, что за праздник, но вот то, что печенья разлетелись уже к середине завтрака, помню прекрасно. Вот, Гэнджи попросил передать это Вам. — Гэндзи, — поправила ее Ангела, — его зовут Гэндзи. Так что передать-то просил? — медсестра так и осталась стоять с рукой в сумке, но, опомнившись, быстро зашарила в ней. — Вот! Ого, — она приподняла непрозрачный контейнер над головой, — да их же там целая куча! Штук пятнадцать, если не меньше. Эх, мне бы мой Алекс такие вкусные подарки делал. Ну, в общем, держите. — Она подошла к столу и поставила на него контейнер с лакомством. — Хорошего Вам вечера… эх, Алекс-Алекс… Медсестра удалилась из кабинета, тихо закрыв за собой дверь, чему Ангела была искренне рада. Она любила сестру Джуд за ее доброту, мягкость, но в то же время строгость с пациентами. Циглер считала, что именно таким должен быть идеальный врач — добрым, но справедливым и строгим, словно судья, от слов которого зависело, будет пациент жить или скоропостижно скончается даже после оправдательного приговора. Но сейчас… как же она невовремя зашла! Ангела только-только начала серьезную работу с самыми жуткими документами, а теперь ей придется заново все вспоминать и переделывать. Эх, Джуд-Джуд. Но, несмотря на кипу бумаги, ей хотелось узнать, что все-таки было в контейнере. Из прозрачного в нем было только дно, из-за чего определить, что было внутри без прямого контакта не представлялось возможным. Ангела попыталась взять емкость одной рукой, но она оказалась для этого слишком тяжелой, как и говорила Джуд, содержимого там должно было быть вдоволь. Она подставила контейнер ближе к себе и щелкнула крышкой. Внутри оказались те самые печенья с предсказаниями, о которых говорила медсестра. Странное чувство тогда пробежалось по сознанию Ангелы. Конечно, она была рада, что один из её наиболее серьезных пациентов, видимо, собирался вновь наладить с ней общение, но, с другой стороны, она не могла понять причину. Маловероятно, но, может, Габриэль сам заявился к нему и раскаялся в своей лжи? Нет, точно нет, Рейерс не кается, уж точно не за то, что считает верным. Тогда с чего бы? Возможно, ей стоило навестить Гэндзи самолично и, помимо самочувствия физического, поспрашивать ещё и о душевном? Нет, слишком сложно, все тонкие внутренние дилеммы подождут до завтра. Или до ночи, когда Ангела вновь будет ворочаться по постели не в силах уснуть из-за нервного перенапряжения. На этой ноте она и остановилась. Лучше не вспоминать о душевных терзаниях, особенно о чужих, на ночь глядя. К вечеру человек, по ряду причин, становится гораздо более эмоциональным и чувствительным, откуда и пошла поговорка «утро вечера мудренее». Давно известно, что даже спросонья любой будет более сдержанным, чем перед желанным, но не наступающим сном. Сейчас же Ангеле стоило сварить себе кофе в круглосуточно открытой комнате отдыха, перекусить печеньем и вновь вернуться к работе. Это место всегда её успокаивало. Ангела сварила взяла в руки напиток, добавила в него убойную дозу сахара и присела на мягкий диван напротив панорамного окна. Теплые лучи заходящего солнца ласкали кожу, отчего женщина удовлетворённо жмурилась, полностью отдавая себя кратковременному отдыху. Но, ничто не вечно, и Циглер, привычно грустно глянув на опустевшую чашку, вернулась к себе. Спустя пару, а, может, и много больше часов, битва с бюрократией завершилась безоговорочной победой бумажного ангела, и она, скрепя сердце о паре халтурно заполненных документов, отправилась к себе. Она надеялась, что хотя бы до своей комнаты дойдет без происшествий, но не тут-то было. В коридоре она повстречала своего очередного пациента — понуро бредущего командира Моррисона. — Джек? Так поздно? Но разве тебя не ждут дома? Мужчина замедлил шаг и приветливо, насколько ему позволяла жуткая усталость, улыбнулся Ангеле. — Да что-то заработался сегодня совсем. Вы, видимо, тоже. Хотите — подкину, я на машине, мне несложно. Чуткое сердце доктора Циглер ощутило, что что-то не так. Она уже давно привыкла к роли штатного психолога для тех, кто не мог доверить свои тайны простым врачам, но талантом читать мысли её обделили. — Джек, — Ангела приблизилась к мужчине и положила руку ему на плечо, — что произошло? — Ничего особенного, всё в полном порядке, — наглая ложь. Она ведь прекрасно знает, что в подобном тоне командир отчитывается перед вышестоящими, а не отвечает старым друзьям. — А как там поживает твой мальчик? До меня дошли некоторые слухи, и мне жаль, что так вышло. Я не контролирую Габриэля в подборе новых лиц для Blackwatch, но, впредь, постараюсь быть осмотрительнее. — Что ж, — Ангела решила пойти не совсем честным путем, — после того случая мой мальчик поживает просто прекрасно. Вот, натаскал из столовой печенья и передал с медсестрой. Не хочешь? — Моррисон отрицательно покачал головой. — Ну, нет так нет. А как твой мальчик? — Не знаю. Уже не знаю, — Джек немного вздрогнул и грустно отвел глаза. Без тактического шлема его опечаленный взгляд моментально привлекал внимание. Циглер не спускала руки с плеча командира. Она понимала, почему так произошло. Последние несколько месяцев общение с Винсентом превратилось для Джека в настоящий ад: из-за постоянных переработок и вынужденных встреч с доктором-ангелом, любовник начал жутко ревновать и несколько раз даже грозился расставанием после очередной Моррисоновской ночевки на работе. Страдания прекратились, но, как и любые длительные отношения, они оставили после себя дыру, которую, пока что, Джеку было нечем заполнить. — Ты хочешь поговорить об этом? — Ангела постаралась заглянуть в лицо командира чтобы понять, что он сейчас чувствует, но тот лишь отводил глаза. — Я всегда тебя выслушаю, помни. — Помню. Но с этим мне надо разобраться самому, — он накрыл своей огромной ладонью маленькую кисть Циглер и мягко снял с плеча. — Спасибо, Ангела. Спасибо за всё. — Не стоит, Джек. Просто приходи ко мне позже, хорошо? — ответом ей были несколько слабых кивков и дружеский взгляд, казалось, успевший пропитать всё вокруг жутчайшей скорбью. Моррисон вновь покачал головой, улыбнулся краем губ и медленно прошел мимо Циглер. — Ангела, подожди! — он резко обернулся и окликнул женщину, которая уже почти скрылась за поворотом в другое крыло базы. — Так тебя подбросить? — Не стоит. До свидания, Джек! Ответа она уже не услышала. Со стороны это могло бы показаться невежливым, ведь только близкие и друзья знали эту особенность Джека — он никогда не прощался. Ангела знала, почему. Несомненно, ей было жаль своего друга, пациента и командира, но подобный исход был ожидаем и легко предвещаем обеими сторонами. «Утро действительно мудренее вечера. Когда еще можно застать одиноко бредущего по коридору, чуть ли не плачущего, командира отряда Overwatch? Зная характер Джека — никогда». Ангела сделала глубокий вдох и, слегка пошатываясь от усталости, направилась к своей комнате. Апартаменты доктора Циглер не могли похвастаться подобным громким названием. Это помещение не числилось как комната, табличка на двери «Жилой отсек №12» оповещала об этом ещё до того, как потенциальный посетитель успевал зайти внутрь. Смотреть там было не на что: длинное, студийного типа помещение с небольшой отгороженной кухонной зоной, узкой и оттого неприятно маленькой кроватью под большим окном, из которого на Ангелу осуждающе глядела Луна как бы говоря, что пора прекращать так много работать. Но кто, в конце концов, будет слушать Луну? Короткая беседа с Джеком вытянула из Ангелы последние силы. Наспех ополоснувшись в душе, она надела на себя старую желтую пижаму, привезённую на случай, если ей придется ночевать в этом окутанном безнадегой месте. Пришлось-таки, и не один раз. Она приоткрыла окно и легла в постель, молясь о спокойной ночи. Мольбы её, как и ожидалось, услышаны не были. Луна обиделась и спряталась за облаками, а прохладный ночной ветерок редкими порывами напоминал, Ангеле о том, что она всё ещё не дома. Уже около получаса ей не удавалось заснуть, а часы всё неумолимо двигали ленту времени, приближая час подъема. Она знала, что не стоило углублять разговор с Моррисоном, но ведь отчего-то сделала это. Хотела помочь старому другу? Смешно. Он сейчас, наверное, приехал в какой-нибудь бар и покинет его чуть ближе к четырем утра, не пьяный, но достаточно выпивший, чтобы забыться и отоспаться в свой единственный выходной, которых у Циглер не было вовсе. И он не протянет Ангеле руку помощи, когда та в очередной раз невзначай скажет, что временами не спит из-за нервов. Никто не протянет. Об этих ночах она не расскажет пациентам, недоверчиво косящимся на баночки со снотворным. Она не расскажет о них Моррисону или Ане, каждый из которых раз в пару недель стабильно приходит к ней «поговорить о жизни тяжелой» и перекинуть бокальчик–другой. Не скажет она о них и Мойре, которой изредка доверяет плановый осмотр всего персонала, когда вовсе не безумная, но достаточно жесткая врачиха спросит её о синяках под глазами. Может быть, она бы рассказала это маме, будь та жива сейчас, но не отцу. Ни к чему ему знать о её проблемах, своих хватает. Поэтому никто не поддержит. Поэтому никто не оправдает её утреннее опоздание. Ангела резко встала с постели и отправилась к своей огромной аптечке. Наверное, в случае необходимости, она могла бы провести с ее помощью какую-нибудь несложную операцию, но сейчас спасать нужно было вовсе не чью-то жизнь, а только свой сон. «…вместо спокойного сна, что приносят сильнейшие успокоительные в депрессивных романах, они дарили лишь кошмары, из которых нельзя было выйти…». Конечно, она знала это. Даже не столько сама Ангела, сколько доктор Циглер, которая прекрасно разбиралась в препаратах. Знала, что эта помесь трав и легкого наркотика не принесет ей здорового сна, которого она так хотела, а лишь вырубит до того, как будильник, агрессивно прыгая по старой прикроватной тумбе в направлении её головы, не разбудит и не погонит на работу. Женщина мельком глянула на часы, висевшие недалеко от аптечки — 03:19. Вставать в пять тридцать. Ангела взяла в руку баночку с болезненно-желтыми, как и она сама, капсулами и направилась в ванную. В темноте прозрачный стакан слишком быстро наполнился водой из-под крана, из-за чего женщина вздрогнула — прикосновение холодной воды к теплым рукам неприятно отрезвило. Она поежилась и, незаметно для себя самой, проглотила заранее взятые в рот две пилюли. Их следовало запить водой, но сонная Ангела, не обнаружив во рту предыдущих капсул, взяла ещё две и запила только их. Оставив все на небольшой туалетной тумбе, Циглер медленно дошла до кровати и упала лицом вниз, забываясь в чёрном, нездоровом сне, который буквально через несколько секунд перерос во что-то легкое и пушистое. Это «что-то» обняло Ангелу и унесло куда-то очень далеко, в такое же мягкое и теплое место, где можно было отдохнуть от всего мирского.***
— Чего молчишь? — Пытаюсь понять, когда и как именно это случилось, — Ангела вздрогнула всем телом и будто заново проснулась. Она слишком глубоко погрузилась в воспоминания. — Так долго? — Ты — лучник, у тебя должно быть достаточно терпения. Не сбивай, — Циглер сладко зевнула, непреднамеренно оповещая о своем желании вернуться в постель и поспать так же, как тогда, на базе, после аж четырех таблеток снотворного, — мою мысль. — Не спи, Ангела. — Да ладно тебе, — ещё один зевок, — никто же не заметит… — Доктор Циглер! — Хандзо рявкнул так громко, как только мог. — Не спать на работе! — Да пошел ты, — совершенно не по-ангельски ответила ему женщина. — Вломился ко мне посреди… А, чёрт с тобой, — она незлобно махнула рукой в сторону чуть удивленного лучника, — на чём я остановилась?***
Её разбудил стук в дверь. Долгий, казалось, от него вибрировали стены, а стучали по двери не рукой, а стальным ломом, который, помимо вибрации, наделял помещение еще и звоном, а, временами, даже скрежетом. Этот чёртов звон не прекращался даже тогда, когда Ангела громко оповестила пришедшего о том, что сейчас подойдет и… откроет дверь. Первая мысль — взгляд на часы. Будильника она еще не слышала, зато выспалась очень хорошо. Неужели кто-то решил вломиться к ней раньше, чем рабочий день начнется? Это уже неслыханная наглость! Ангела оставалась доброй и пушистой, но в вопросах прерывания её редких мгновений отдыха она была принципиальна. Но, как оказалось чуть позже, время хоть и было против неё, но винить в этом пришедшего ни свет ни заря посетителя уже не было смысла — на часах было 20:39. Циглер натянула на себя медицинский халат, висевший на плечиках и, предвещая теперь уже выговор за прогулянный день. Почему-то сейчас ей было плевать даже на собственный неопрятный вид — сказывались снотворные, которых она вчера, видимо, выпила слишком много. — Доктор Ц-циглер? Вы там? С Вами все хорошо? — голос был странный, она не смогла бы назвать его хозяина с первого раза. Хриплый, но четкий, он звенел в её голове, продираясь сквозь запылившиеся за день стеллажи информации и, наконец, обнаружил свою полочку. — Гэндзи? — Ангела не узнала свой голос спросонья. Почему она так долго спала? Сколько конкретно? Неужели она пролежала так несколько суток? Через пару дней новая операция, она и на неё опоздала?! Затуманенный разум медленно возвращался в реальный мир, заставляя переживать и отрицать происходящее в легком приступе паники. — Доктор Циглер, Вы в порядке? Что произошло? Вас не было весь день, Вас обыскались, — Гэндзи стоял за открытой дверью так, что увидеть его можно было лишь заглянув за неё. — Да-да, всё хорошо, я в полном порядке. Видимо, я вчера немного перебрала со снотворным… — Ангела повертела на языке это слово пытаясь вспомнить, когда она его еще использовала. И что в этом клочке воспоминаний делал Шимада? Память медленно, с большой неохотой возвращалась к ней. Гэндзи, толкнувший её, короткий плач возле палаты, разговоры с непреклонными поварами и помешанными на чистоте санитарами, сестра Джуд, печенье… да, теперь всё. — Доктор? — Я в полном порядке, ничего страшного не произошло, — Ангела кивнула сама себе и выпрямилась, возвращая себе вид серьезного врача. — Гораздо важнее, как ты себя чувствуешь и что делаешь здесь? Жилое крыло находится достаточно далеко от твоей палаты. — Это долгая история, — Гэндзи ещё немного помялся за дверью и всё же вышел ближе к Циглер, — да и не для того я пришёл. Что с Вами случилось? Вас не было весь день, мне казалось, Вы получили моё послание, — Ангела вновь вспомнила про печенье. Где-то в глубине контейнера была какая-то маленькая записка, но она не обратила на нее особого внимания — мало ли какие бумажки могут вывалиться из печений с глупыми предсказаниями. — Я очень давно искал возможности увидеться с Вами и… — он склонил голову к полу, — извиниться. Но если у Вас случилось что-то серьезное, — Шимада выглядел крайне взволнованным, хоть на покрытом свежими шрамами лице эмоции различались плохо, — я могу позвать кого-то из медсестер или врачей. Вы точно в порядке? Он так часто задавал однотипные вопросы, что Ангела успела в них запутаться, теряя за ними суть сказанного. Память вновь ускользала от неё, прощально помахивая платком. Слишком сильные препараты. Слишком невнимательная Ангела. И слишком сложные вопросы. — Не волнуйся, Гэндзи, — она постаралась смягчить созданную киборгом напряженную обстановку. — Я же сказала, всё под контролем. Это, так, побочный эффект, ничего серьезного. А насчет извинений… тут тоже не беспокойся. Во-первых, тебе вредно, а во-вторых, я не держу на тебя зла. Злиться тут можно только на Габриэля, чёрт бы его, — Циглер слишком поздно поняла, с кем разговаривает и осеклась, — в общем, не виноват ты. И извиняться тебе не за что, — она примирительно подняла вверх ладони, стараясь показать, что все действительно в полном порядке. Реакция киборга на эти простые, не считая упоминания Рейерса, слова привлекала внимание Ангелы: он глубоко вдохнул через рот и легко задрожал. Гэндзи действительно выглядел очень возбуждённо и… напугано? Нет, это слово ему сейчас не подходило. Но Циглер не успела найти подходящего эпитета, прежде чем мужчина, коротко поклонившись, сипло попрощался и поплелся в сторону своей палаты. Озабоченная его поведением Ангела проследила за ним и не зря — Гэндзи с грохотом повалился на пол, а его осипшее, почти сошедшее на нет дыхание, казалось, слышали на другом конце коридора. Резким движением толкнув дверь, Циглер подбежала к упавшему и склонилась над ним, на ходу пытаясь понять, что именно произошло и что вызвало потерю координации. Слишком медленная Ангела и слишком быстрые события. — Гэндзи! — Она положила руки на его плечи и легко потрясла. — Ты меня слышишь? Гэндзи, ты здесь? Возьми меня за руку, не смей терять сознание! — Ангела почувствовала, как механическая рука мелко подрагивала, передавая дрожь ей самой. Это был не обычный обморок или потеря координации. Что-то серьезное. Что-то, что Гэндзи не мог контролировать. — Д-доктор… — он попытался дотянуться до Ангелы «здоровой» рукой, — а-ах… Женщина мгновенно посерьезнела и приложила все усилия, чтобы поднять Шимаду и донести до своей комнаты. Палата была слишком далеко, и это оставалось единственным вариантом. Она положила его на неубранную кровать и попыталась отойти к аптечке, но Гэндзи её не отпустил. — Доктор Ц-циглер, Вы здесь? — его взгляд был устремлен одновременно на Ангелу и сквозь неё. — Доктор, пожалуйста… — он продолжал беспомощно звать её, словно она была его единственным спасением. — Т-ш-ш, Гэндзи, я рядом. Ты видишь меня? — до женщины начинал доходить смысл происходящего: «Паническая атака? Истерика? В чём причина?» — Н-нет, доктор Циглер. — Он использовал полное обращение, что придавало словам чего-то такого, от чего кровь могла застынуть в жилах услышавшего. — Доктор Циглер, — он вновь повторил её имя, перейдя на болезненно тихий шепот, — мне так страшно. Ангела снова видела эти глаза, но сейчас уже могла рассмотреть. На смену почти выздоровевшему мужчине пришел маленький, испуганный ребенок, который сейчас, обнимая её руку как последний якорь в океане реальности, бесшумно плакал. Кошмар, боль, паника и испуг, настолько сильный, что от него могло разорваться сердце, поглотил доктора настолько, что она не нашла в себе сил пошевелиться. — Гэндзи, — доктор Циглер говорила тихо, не своим голосом, — я рядом, рядом с тобой, всё хорошо. Попытайся сосредоточиться на дыхании, сделай глубокий вдох, — Гэндзи смотрел ей прямо в глаза, но видел лишь пелену собственного страха, больше напоминавшего животный ужас. Ужас, который вернулся к нему из далекого-далекого прошлого. Рука Ангелы подхватила его голову, влажные от холодного пота волосы отлипли от простыни, и положила на мягкую подушку. Шимада до побелевших костяшек сжал ее ладонь, но она будто не заметила боли, лишь наблюдала, как он, выгибаясь и жмурясь, изо всех сил старается вдохнуть как можно больше воздуха, словно от этого зависела судьба всего мира. — Теперь медленно выдохни. Молодец, — она провела рукой по мокрому лбу и мягко отводя назад темные волосы. Гэндзи проследовал за ее рукой как верный пес, желающий перед смертью получить последнюю ласку хозяина. — Давай ещё раз, — Ангела гладила чужой лоб и следила за каждым движением Шимады. Через какое-то время она обнаружила, что он медленно начинал возвращаться в реальность: зрачки перестали бешено бегать под веками, а через плотно сомкнутые ранее губы с шумом проходил воздух. — Доктор Ц-циглер, — всё тело Гэндзи словно пробрала мелкая дрожь, он приоткрыл глаза, — п-простите меня. — Шимада выдохнул и повернулся лицом к подушке, которая тут же впитала в себя соленые капли слез. На смену панике приходил истерический плач. — Ничего не случилось, не волнуйся, — Ангела провела рукой между его лицом и подушкой. — Всё хорошо, ты главное дыши. Просто дыши, — он ткнулся носом в ее ладонь и с шумом вдохнул еще больше воздуха. — Sumi masen*, — Гэндзи что-то шептал Ангеле на японском, но она не могла разобрать, — sumi masen, onegashimasu**, sumi masen. — Тише, тише, — Циглер чувствовала, что Шимада почти уже успокоился, пройдя активную стадию, но продолжала держать его за руку и поглаживать по голове и спине, — не надо плакать, всё хорошо. — Она говорила что-то ещё, но Гэндзи её почти не слышал. Одинокие слезинки продолжали изредка течь из глаз, пока он, наконец, не успокоился и погрузился в теплый сон, оберегаемый своим ангелом-хранителем. Сам же ангел не сомкнул глаз до утра. После того, как полумеханическое тело перестало подрагивать в её руках, а восстановленное дыхание согревало руку в спокойном ритме, понадобилось немного времени, чтобы она отошла от произошедшего. В анализе своего поведения не было никакого смысла, ведь Циглер не могла знать, что именно вызвало паническую атаку. И этот взгляд, который она не могла вспоминать без пробегающей по телу дрожи. Он был так напуган, его словно заново уничтожали изнутри, но он выживал и позже снова проматывал эти ощущения, погружаясь в собственные воспоминания и утопая в них, будто в болоте. Ангела аккуратно, боясь разбудить спящего Гэндзи, встала и направилась к выходу. Услышав едва заметный шелест ткани за спиной, она обернулась, но её пациент всё ещё спокойно спал. Циглер удовлетворенно выдохнула и вышла из кабинета. На часах было 5:57