Малышка

Луиджи устраивается напротив за столиком, кивает в знак приветствия и переходит к делу — сразу, не задавая лишних вопросов и протягивая тонкую папку с информацией на Хану. Радует, что он сделал это быстро, не привлекая посторонних лиц и лишив меня "удовольствия" обратиться к "друзьям" из полиции. Я с интересом переворачиваю бумаги, прочитываю некоторые факты и разочарованно выдыхаю. Блядь, во мне еще жила надежда, что у малявки есть родственники, но черные линии букв превратили ее в месиво безысходности. Прости, малышка, вселенная явно тебе не благоволит. — Да уж, — примеряю информацию, добытую Луи, на Хану и удивляюсь: все могло бы быть иначе, если бы не чертов случай. Всего один, повернувший ее жизнь в совершенно другое русло. Отличные оценки, кружки, участие в спортивных соревнованиях, яркое будущее, которое могло бы стать реальностью, а потом смерть матери и пагубная привычка отца, нашедшего покой от боли в наркотиках. Вот так, короны слетают быстро, и девочка-отличница упала на дно. Всего каких-то два года. Время разрушает похуже цунами. — Красивая девочка, — у Луиджи тяжелый хриплый голос, внешность типичного "белого воротничка" и изворотливый ум, благодаря которому он занял место консильери в семье. Сколько работаю на босса, столько знаю Луи, с которым мы сразу сдружились. Надежный, рассудительный и немногословный. Человек, на которого я могу положиться на все сто процентов. — Это ее отца ты убил вчера? — Уже донесли? — ухмыляюсь, ну и скорость. — Ты оставил ее в живых, Вико, вот в чем проблема. — Она никому не расскажет, уж поверь. Хана немая, — понимаю, к чему он ведет, а еще даю заметку разобраться с Нитоном. Кому-то нужно укоротить язык. Если я сказал, что девчонка здесь ни причем, значит, эта тема закрыта. Раз и навсегда. Нехер трепать где попало. — Немота как следствие психологической травмы, тем более, есть много других способов указать на тебя. — Она этого не сделает. Ты меня знаешь, Луи, я не ручаюсь за тех, в ком не уверен. А отчего-то в малышке я уверен. Хотя звучит до смешного глупо. Я знаю ее от силы несколько часов. Луиджи забирает папку и смотрит на фотографию Ханы несколько секунд, длящихся мучительно долго, и я понимаю, что сейчас, в это самое время, он обрабатывает варианты, представляет возможные проблемы и пути их решения. А еще я понимаю, что смерть малявки стоит в первом пункте его аналитической матрицы. Он подтверждает мои догадки испытующе уверенным взглядом, и я произношу столь же уверенное "нет". Я не позволю нарушить мой приказ и убить девчонку. — Тогда советую поговорить с Нитоном, он считает, что ты всех подставляешь. Есть определенные правила, Вико, и кто как не ты должен им следовать, — Луиджи смотрит на меня исподлобья, все продолжая держать в руках жизнь Ханы, а я не собираюсь отступать: — Разберусь, спасибо, друг, — встаю резко, едва не сшибая подошедшую к столику официантку. Она выпускает из рук блокнот для записей, и я перехватываю его в воздухе, очаровывая ее вежливой улыбкой. Симпатичная, даже очень, с милыми веснушками на аккуратном носике. Не будь я так занят, я бы остался, чтобы познакомиться с ней поближе, но мне еще нужно заскочить в дом Ханы — на улице зима, а у нее кроме тонкой толстовки и потрепанных кед ничего нет. — Scusa, — ухожу, провожаемый заинтересованным взглядом, и набиваю в навигатор адрес малышки. Так себе райончик, несколько кварталов вниз по улице, и ее бывший дом оказывается прямо передо мной. В окнах свет и грузовая машина у тротуара. Новые жильцы не теряют зря времени. — Извините, вы хозяин этого дома? — останавливаю лысоватого мужчину, указывающего рабочим, куда нести вещи, и украдкой заглядываю в дверной проем. Голые стены, отсутствие мебели, полная пустота. — Да, вы что-то хотели? — В доме не осталось вещей от прежних жильцов? — Нет, что вы. Вывезли все вчера, дом был почти пуст, только кое-что из одежды и личных вещей. Ни мебели, ни бытовой техники, ничего из того, что мы могли бы оставить, — мужчина пожимает плечами, а я думаю о том, что хуже уже быть не может, что малявка итак в полной заднице. Дальше некуда. Хотя есть, потому что сейчас мне предстоит вытолкнуть ее на улицу. Я еду домой через магазин, покупаю кое-что из шмоток для малышки и намеренно тяну время, сидя в машине на подъездной дорожке. Сигарета за сигаретой, горечь на языке, тяжесть где-то внутри, непривычная, навязчивая. Я просто представляю глаза Ханы, когда я укажу ей на дверь. Твою мать, убивать проще. Сигарета превращается в искры, падая на ступеньки крыльца, и я смотрю себе под ноги, думая о том, что нужно сделать это по-быстрому, не тратить время на объяснения и вежливость. Просто зайти в комнату и, отдав пакет со шмотками, дать ей пять минут на сборы. Так и делаю: захожу без стука и, слыша шум воды в ванной, подхожу к окну, разглядывая застывший в снегу сад и умерший от холодов фонтан. Весной территория зеленеет и становится чертовски красиво, а пока уныние накатывает волной и хочется тупо напиться. Чем-нибудь крепким и объемом побольше. Дверь тихо щелкает, и я поворачиваюсь к малышке, опасливо прижавшейся к стене. Проклятье, я не тронул ее и пальцем, а она дрожит как испуганная лань. Впрочем, сегодня холодно и вряд ли футболка, едва скрывающая бедра, может согреть. — Привет, Хана, это тебе, — небрежно кидаю одежду на идеально заправленную кровать и наблюдаю за ее реакцией. Поразительно, какая же она понятливая. Хана кусает губы от волнения и опускает голову, когда я делаю несколько шагов вперед и, пряча руки в карманы брюк, смотрю в ее макушку. Тошно, мне тоже тошно, веришь, малышка? — Одевайся, я буду ждать тебя в машине. Можешь написать место, куда тебя отвезти, — сглатываю, избавляясь от чертовой горечи, и, не медля ни секунды, выхожу. Это какой-то пиздец, потому что спуская курок я не ощущаю и доли тех чувств, что испытываю сейчас: немыслимая мешанина из жалости, вины и злости — злости на обстоятельства, из-за которых жизнь девчонки катится под уклон. Сажусь в машину, раздраженно хлопая дверцей, включаю музыку и вновь окунаюсь в табачный дым, перемешанный с запахом кожаного салона. Дышу глубоко, жадно, насыщая кровь отравленным кислородом и стараясь не смотреть на Хану, идущую к машине в сопровождении Фато. Она не взяла предложенной одежды, потому что несмотря ни на что сохранила гордость. Садится назад, забиваясь в угол, и я смотрю на нее в зеркало заднего вида: волосы по плечам длинными прядями и большие глаза, взгляд которых пересекается с моим. На несколько секунд, быстрым касанием, с оттенком отчаяния и страха. Твою мать, малышка, я не добрый волшебник, чтобы разруливать чьи-то жизни, потому что обычно я их забираю. — Куда едем? — Поводит плечом и отворачивается к окну, ей все равно. Мне тоже, в принципе. Дело ведь не в пункте назначения, а в ее дальнейшей судьбе. Набираю обороты и рву с места, от моего дома до ближайшего шелтера около семи миль, жуткие пробки и минуты тяжелого молчания, которые я заполняю громкой музыкой. Я почти забываю про нее, отвлекаясь на дорогу и звонки по работе, и только несмелое прикосновение к плечу возвращает меня обратно, к "миссии", которую я должен выполнить. Черт, это как выкидывать щенка, успевшего привязаться к дому. Фато бы я никогда не выкинул и убил бы каждого, кто посмел бы его обидеть. Хана показывает пальцем на торговый центр впереди, и я послушно притормаживаю. Не знаю, что она задумала, но мешать не собираюсь. Здесь так здесь. Разворачиваясь к ней и протягиваю несколько сотен на первое время. Пойми, малявка, это все, что я могу сделать. — Хана, забудь о нашей встрече. Никому ни слова. То есть... Скажу проще: я не хочу тебя убивать, усекла? — Она кивает, судорожно сглатывая и хлопая ресницами, и я вновь подмигиваю. — Тогда удачи, — улыбаюсь, силой впихивая деньги в ее руку, и возвращаюсь на место, молча ожидая, когда она выйдет. Холодный воздух проникает в салон, когда Хана выходит, и я не могу не посмотреть ей вслед: хрупкая фигурка мгновенно смешивается с прохожими, теряется в огромном мегаполисе и, слава Богу, исчезает из моей жизни.

***

Дом брата выдержан в его стиле, слишком много всего: мебели, дорогой отделки, аукционных побрякушек и шумных детей, которые набрасываются на меня как только я переступаю порог. Трое девочек и один мальчик — почти погодки, от двух до восьми лет, и практически все на одно лицо, что-то среднее между Нитоном и его женой Лучианой, маленькой, но юркой брюнеткой с пышными формами и широкой улыбкой. Она приближается ко мне, игриво цокая языком и держа в одной руке вазу с цветами. — Вико! Дорогой, сейчас я отгоню их. — Обожаю, когда она говорит на родном языке: громко, четко, с характерной твердостью и усиленно жестикулируя. В отличие от нее, я более сдержан, потому что эмигрировал в Америку много раньше, чем брат перевез семью. Этот факт наложил отпечаток не только на манеру говорить, но и на характер, менее вспыльчивый и более рассудительный чем у Нитона. Думаю, именно из-за его взрывного характера босс предпочел меня в роли своего помощника. — Живо бегите в столовую, стол накрыт. Мими, забери же их! Вико, проходи, у нас обед во имя святого Сиро. Сейчас я позову этого лентяя, будь его воля, он бы вообще не покидал своего проклятого кабинета. Весь дом в дыму от его сигар, — она произносит это на одном дыхании, попутно целуя меня в щеку и любяще подталкивая детей к их няне. Сложно привыкнуть к их большому и шумному дому после тишины своей берлоги, поэтому я бываю здесь крайне редко и то по вечерам, когда все дети готовятся ко сну. Вежливо улыбаюсь, но отрицательно мотаю головой. — Прости, у меня нет времени. Я здесь по делу. — У вас все время дела. Дела, дела. Когда же это закончится? — Лучиана всплескивает рукой, хмурится, но не настаивает, показывая подбородком в сторону кабинета. — Ты знаешь, где его искать, и Вико, когда закончите, умоляю, выгони его к нам. Он совсем забыл о своих детях. Безусловная ложь — Нитон души в них ни чает, так же, как и в своей жене, впрочем, это не мешает ему вести тайную, не совсем честную по отношению к ней жизнь. Громкие звуки заканчиваются в тот момент, когда за моей спиной закрывается дверь, и я окунаюсь в приятный аромат дорогих сигар, одну из которых предлагает брат, сидящий за рабочим столом и пододвинувший упаковку с ними ближе ко мне. Сажусь напротив, сохраняя тишину, и предпочитаю привычные сигареты, прошедшие со мной долгий путь от несуразного подростка до члена семьи, частью которой является и Нитон. — Рад видеть тебя, Вико, какими судьбами? — его тяжелая массивная челюсть почти не двигается, когда он произносит приветствие, широкие темные брови сходятся к переносице и глубоко посаженные глаза отливают недружелюбными оттенками, будто я перешел ему дорогу. Перешел. Знаю. Ведь это не он стал правой рукой босса. Тем не менее, ему приходится терпеть мое общество и власть над ним, и вовсе не из-за родственных связей. — Давай на чистоту, Нит, я знаю, у тебя есть претензии ко мне. Ко мне и моим решениям. Он принимает удивленный вид, отчего кожа на его лбу ложится складками, и улыбается, в секунду превращаясь в добродушного хозяина. Только меня не обманешь. — С чего ты взял? Я никогда не сомневался в правильности твоих решений. — И тем не менее вчерашний инцидент задел тебя за живое. Почему? Я помешал тебе отодрать малявку? — при этих словах он кидает настороженный взгляд в сторону двери, наверняка опасаясь, что меня услышит Лучиана, и почти ложится корпусом на стол. Широкая, заплывшая жиром фигура, расползается по столешнице, и я неосознанно морщусь, представляя под ним Хану. Блядь, противнее не придумаешь. — Говори потише, ты хочешь, чтобы Лу услышала? Так значит, я прав. Он переживает не за безопасность "семьи", а за то, что ему не удалось достать свой член. И хоть правила запрещают изменять законным женам, Нитон не гнушится пользоваться услугами продажных девок. Не разделяю его увлечений, но и не прижимаю, оставляя козырь в кармане до подходящего момента. Кажется, он настал. — Не хочу, поэтому ты перестанешь лезть не в свое дело. — Ты подставляешь себя, Вико! Эта девка — свидетель. Ты же знаешь, какая сейчас обстановка. Мы уже не так влиятельны, чтобы совершать ошибки. Времена меняются, и убийство этого урода может привлечь к нам внимание. Что если завтра она пойдет в полицию? Или к федералам? — Нитон жарко шепчет, облизывая губы и тыкая пальцем в мою сторону. — Они начнут принюхиваться, шерстить, у нас будут проблемы. — Не будут, — на фоне его я спокоен, сижу все также расслабленно и не вижу никакой опасности. Совершенно. Только не в лице Ханы, потому что смерть отца для нее ничего не значит. — Просто поверь мне, Нитон, у нас не будет проблем. Мои слова отрезвляют его. Он смотрит на меня несколько секунд, словно проверяя на прочность, а потом с громким выдохом выпрямляется. — Ладно, дело твое, — разводит руками, и я киваю. Вот и все, разговор окончен. — Иди к своей семье, проведи с ними время и отвлекись от работы. У тебя замечательная жена, — как бы между прочим кидаю я и Нитон напряженно вглядывается в мое лицо, будто ожидая подвоха. Черт, я ни на что не намекаю. Правда. — Извинись за меня, ладно? Я не настолько набожен, чтобы помнить всех святых. Ухожу, вновь вспоминая Хану и думая о том, что все закончено. Она ушла, Нитон поставлен на место и это конец истории. Вот только внутри неприятно странное ощущение, что до конца еще путь не близкий.