мотылёк-мазохист

Мин Юнги. Знаю, ты зол настолько, что врезал бы мне, окажись я рядом. Но послушай, это дерьмо — лишь моя проблема и разгребать его мне. Я хочу, чтобы ты помнил лишь прекрасные моменты своей жизни, раскрывал новые возможности. Не растрачивайся, не думай, что жизнь — игра и следующий день станет лучше предыдущего. Создавай это лучшее. Будь лучше. В своей особой манере. Не смей прогибаться, знаю, не будешь, но всё же. Чёрный сахарок, ты пришёл ранним осенним утром, словно очищающий дождь. Сам того не подозревая, ты сделал для меня так много. Ты тот, кто одним своим присутствием привносит спокойствие. Это так странно, ведь я никогда не знал, что такое домашнее тепло, но ты поведал мне это чувство. Летал рядом с огнём, не боясь подпалить крылья, этакий мотылёк-мазохист. В этой дерьмовой жизни я познал лишь саморазрушение. И благодарен взбалмошному, скрывающему свою боль за маской безразличия парню. Ты привнёс в мою никчёмную жизнь немного смысла. Но как жаль, ведь я настолько прогнил в собственном болоте, что было поздно. Я эгоист, всегда был эгоистом, даже с тобой, но ты этого не заслуживаешь. Именно поэтому сейчас я сделаю так, как подсказывает моё червивое сердце, и, как странно, ведь крошечный остаток моего мозга с ним солидарен. И так как я ужасное воспоминание, постарайся стереть того сумасшедшего Пак Чимина и запомнить лишь хренового философа с крыши нашего здания. Прости. Чимин.       Сжимая клочок бумаги, Мин оседает на пол рядом с кроватью Пака. Боль растекается с неистовой силой. Шум в ушах становится невыносимым. И сейчас парень окончательно убеждается в том, что был влюблён в Чимина с самого начала. Возможно поэтому он чувствует, словно из жизни ушло что-то важное.       Юнги начинает задыхаться, он не может заплакать, не в силах кричать. Конечности как будто атрофировались, сейчас Мин был схож со сломанной куклой.       Он понимает, что паническая атака накрывает с головой, и даёт ей полное право взять вверх. Его голову словно разрывает на куски. Вздохнуть не получается. Воздуха в лёгких катастрофически не хватает. Он пытается найти опору, но её нет, больше нет.       Так вот, что это такое.       Любовь может быть жестока.       Но что значит любовь, что значит любить? Возможно, самовозгорание, самоубийство. Увы, ты не вправе выбирать объект симпатии. То, что внутри, ну знаете, механизм, его ещё называют сердцем, даёт определенные сигналы. Игнорируй их сколько угодно, они не затихнут. Боль в груди не остановить. Не по силам.       Чувства могут стать спасительным эликсиром или же пагубной привычкой. Пак Чимин был тем самым эликсиром, тем самым лекарством, сдерживающей силой. А по итогу, всё было ложью, эффект плацебо помогает лишь на короткий промежуток времени, не иначе.       Мин не знает, сколько длится его приступ, и не имеет и малейшего представления, как его остановить. Так что он даже не замечает того, как его трясут за плечи и пытаются привести в чувства.       — Юнги, сынок, посмотри на меня, — пытался достучаться до парня Тэ Джу.       Рано утром он получил сообщение от неизвестного номера с адресом и парой строк. «Позаботьтесь о нём», гласило послание. Гадать не приходилось, было ясно, как день, кто адресат.       — Мин Юнги, посмотри на меня, — довольно громко, произнёс он.       — Отец, я не могу, — полушепотом прохрипел парень.       — Пожалуйста, пожалуйста, я так устал…       Мин Тэ Джу было больно смотреть на сына, сгорающего в агонии. Раньше он даже не заикался о своих проблемах. Но сейчас это нечто иное. Его сын сломлен и вовсе не из-за ментального здоровья. Всё намного глубже и серьезней. Видеть его настолько уязвимым, словно оголенный нерв, было невыносимо для родительского сердца.       — Дыши глубже сынок, просто дай себе вздохнуть, — мягко, но твёрдо проговорил Тэ Джу. Через пару минут ему всё же удаётся привести Юнги в чувство.       — Не буду спрашивать, в порядке ли ты, и так понятно, что нет, — выждав немного, произнёс мужчина. — Умойся и поедем, жду в машине.       Мин лишь кивнул, не в силах вымолвить и слова.       Неимоверно сложно расстаться с человеком, так же трудно покидать место, наполненное воспоминаниями. Страшно, когда сам человек становится лишь воспоминанием. И как ты избавишься от мыслей о том, кто заменил тебе дом. Проведя по дверям пальцами, Мин с трудом разворачивается и идёт к машине. Он так благодарен своему отцу за то, что тот не задаёт вопросов и всё понимает, не нуждаясь в объяснениях. Иначе Юнги стало бы ещё хуже. Любое упоминание, словно насечка на без того кровоточащим сердце. Парень слишком устал, чтобы смириться и думать о произошедшем. Царство Морфея, не церемонясь, забирает в свои сети. И лишь одно лицо не покидает его сны, не давая забыть.       Время. Многие утверждают, что оно лучший лекарь и стоит лишь переждать. Какая же чушь. Со временем приходит осознание того, насколько ничтожны и беспомощны мы перед ним.       Мы хотим иметь время.       Но оно имеет нас.       Невыносимо понимать, что ты бессилен, это убивает.       Вот и Мин Юнги спустя полгода никак не может излечится. Казалось бы, это ведь так просто. Подумаешь, сердце разбито. Многие думают именно так. Кому какое дело до ваших чувств, каждый думает лишь о собственном благополучии.       За шесть месяцев произошли весомые изменения.       Отца повысили до главного врача клиники. Кто бы сомневался, ведь ясно, кто этому поспособствовал, хотел заработать бонусные очки перед уходом. Мудила. Губернатор не смог найти сына. Да и пару месяцев о нём никто ничего не слышал. Некоторые говорят, что на него готовили покушение и он залёг на дно. А Мин? A что он? До сих пор приходит в ту злосчастную палату, которая заменила ему дом. Сидит на подоконнике и занимается излюбленным самобичеванием. Лишь изредка его можно встретить на крыше, а уж дома застать практически невозможно.       Мин закуривает сигарету, стряхивая пепел. Так и его стряхнули из жизни.       Он вытаскивает из заначки Пака коробку, проводит пальцами по краю.       Открыв, он понял, что это именно та пачка, которую он принёс ему почти год назад.       Открыв, увидел знакомую записку, написанную корявым почерком. «Подобные тебе, меня пугают не меньше, но я здесь».       — И я всё ещё здесь, а вот тебя нет, — прошептал парень в пустоту.       Начинало темнеть, небо переливалось с пурпурного на огненно-красный. Две птицы, усевшиеся на краю здания чуть дальше Юнги, смотрели на заходящее солнце. Как вдруг одна из них сорвалась с места и улетела.       — Как странно, не так ли, — словно разговаривая с ней, произнёс парень.       — Ну конечно, где же ещё ты можешь быть, как не здесь, — послышался за спиной голос отца.       — Действительно, где мне ещё быть, — хмыкнул парень.       — Я так понимаю, легче не становится? — вполголоса произнёс Тэ Джу.       — А такое возможно?       — Не драматизируй Юнги, ты сам знаешь, что да.       — Знаешь чего я не понимаю, отец? Я, блять, не понимаю людей, которые думают, что уйти — это выход. Оставить разбитый стакан, думая что склеил, но ведь из него всё равно рано или поздно начнёт сочиться вода. Почему эти люди думают, что держаться подальше — лучшее решение? Остаться одному — это, блять, никогда не было решением.       — Сынок. Люди — странные существа, нелогичные. Иной раз считают, что поступают правильно, принимая решения, о которых позже могут пожалеть. Поверь, они испытывают душевную боль похлеще тех, кого когда-то оставили ради их благополучия. И есть лишь два варианта развития событий. Мы можем оставить их и жить дальше. А можем дать понять, какую ошибку они совершили.       — Юнги, ты ведь прекрасно знаешь, где он находится. Не думаю, что боишься моего неодобрения. Так что же тебе мешает? Прошло уже достаточно времени.       — Зачем искать того, кто этого не хочет? Я не настолько жалок.       — Серьёзно? А ты в этом уверен? Никогда не узнаешь…       — Если не попробуешь, я знаю это.       — Ну так что же тебя ещё держит? Знаешь, порой нужно зубами выгрызать путь к своему счастью. Ты способен на это. Дерзай, парень, — вставая с земли, потрепал волосы сына Тэ Джу.       — Пап.       — Что? — оборачиваясь к Мину, спросил мужчина.       — Спасибо, — впервые за долгое время улыбнувшись, произнёс Юнги.       — Ты знаешь, что делать. Не облажайся, — скрываясь из виду, проговорил Мин Тэ Джу.       — Шанхай, значит…       Чимин возвращался с реабилитации домой. Врачи не в силах справиться с этой болезнью. Шизофрения не грипп, лечению не поддаётся. Оставалось лишь уповать на то, чтобы рецидивы случались реже обычного. Ради этого он готов был принимать всё то дерьмо, которое ему прописали.       Не было ни дня, когда бы Пак не вспоминал взбалмошного мальчишку. Не думал о его душевной боли. И реакции на свой уход.       Его мучила совесть. За всю свою жизнь Пак Чимин никогда ни в ком так не нуждался, как в Мин Юнги. Дышать без мальчишки становилось всё труднее. Он преследовал его в каждом сне, говоря о том, какую же ошибку тот совершил.       Открыв дверь, Чимин не удосужился снять обувь, проходя в свою комнату и мимоходом заглядывая в гостиную.       — Я дома, — осведомил парень.       — Ага. Эм… привет, — как-то странно промямлила Черин.       — Всё в порядке? — насторожился Пак.       — Ну как сказать. Наверное, — замялась девушка, почёсывая голову, что могло значить только то, что она волнуется.       — Эмм. Ну ладно, я к себе.       — Ага.       «Странная она какая-то», — прошептал Пак, заходя в комнату.       — Я так заебался, — вешая куртку на крючок, вздохнул парень.       — И не говори, — доносится со спины Чимина знакомый голос.       — Какого черта, — развернувшись, провопил Пак, узрев картину из собственного сна. Мин Юнги, блять, сидит на его подоконнике.       — И тебе добро пожаловать, Пак Чимин, — ухмыльнувшись промурлыкал блондин. Блондин? Что, блять?!       — Ты здесь, — единственное, что смог вымолвить Пак.       — Ага. Кажется, я уже говорил, что дело было не в подоконнике.       — У меня только один вопрос. Какого чёрта ты перекрасился? — не скрывая улыбки, пролепетал Пак.