bullshit

      До Диего не сразу доходит, сколько параллелей можно провести между Клаусом и Лайлой. А когда доходит — блять, где кнопка для отключения мозгов?..       Лайла мажет ногти стреноженным мужикам кислотно-зеленым, Клаус — скачет от золотых блесток по ободку пластины до матово-черного цвета. Лайла несет в публику бредовые идеи чаще дельных, Клаус — говорит чепуху больше, чем дышит. И это вроде, бы, мелочи.       Это действительно были бы просто мелочи — ну подумаешь, подводка для глаз на смуглом или на бледном лице, какая к черту разница, он вырос в толерантном обществе. Это и правда были бы всего лишь мелочи — у Клауса и Лайлы есть чертовски опасные суперсилы, с кем, блин, ни бывает.       Но юбка.       Короткая юбка на женственных бедрах Лайлы, которые хочется смять, обхватить, отпечататься вязью синяков выше худосочной коленки.       Короткая юбка на тоненьких цыплячьих ногах Клауса, через неплотный запах которой видно молочную кожу, прожилки синих вен.       Юбка на Лайле — низкой посадки, не закрывающая подтянутый живот, красивые кубики пресса.       Юбка на Клауса — не у паха, но и не на нужной линии, открывающая миру острые бедренные косточки, скошенные мышцы.       Юбка на Лайле. Сорвать бы ее зубами.       Юбка на Клаусе.       Юбка на Лайле. Боже, он же мужик!       Юбка на Клаусе.       Юбка на Лайле.       Юбка на Клаусе. Клаусе, который носит фамилию Харгривз и после обратного прыжка в 2019 снова ушел в завязку. Клаусе с его вечно писклявым голосом, ноющим тоном и способностью подсознательно улавливать чужие проблемы. Клаусе-первом-раздражителе и Клаусе-я-готов-побыть-жилеткой.       Клаусе, которого он вообще-то называет братом.       Диего искренне жалеет, что наделен способностью думать. Что рассуждать — проводить параллели между его (бывшей) девушкой и братом — он умеет и что делает это который раз подряд. Он пытается наладить контакт с собственной башкой, выстроить стену из четких инструкций.       Найти Лайлу. Объясниться. Вернуть их чувства (попутно разобравшись с тем пиздецом, что снова творится в стенах их дома). Найти Лайлу. Объясниться. Вернуть их чувства (не обращая внимания на дико сознательного, повзрослевшего в отсутствие Бэна Клауса). Найти Лайлу. Объясниться.       — Диего, дорогой, — канючит Клаус, подражая ноткам мамы, когда они всей безумной семейкой кое-как снимают на выходные небольшой домик. — Ну где же ты?       Диего думает: ему нужно отсидеться в тишине. Собрать силы. И снова поиграть (успешно) в героя, в этот раз вместе со своими братьями и сестрами. Разрушить новый назревающий Апокалипсис. Вступить в вынужденное сотрудничество с поехавшей крышей.       Подумаешь, задачки. Во время взросления в Академии он кое-что потяжелее щелкал как орешки.       Но Клаус с первого этажа ноет:       — Диего, я соскучился, — и, боже, этот тон; Диего чувствует, что вынужден и не очень хочет спускаться к обеду. — Пятый снова спиздил банку кофейных зерен. Мы так никогда не сядем за стол! Может, ты воткнешь в него парочку ножей, Диего?       Диего тяжело вздыхает. Выстраивает в голове очень явное "блять, опять", мысленно проговаривает почти без запинки. И поднимается со стула, обещая себе думать о Лайле.       О юбке на ее стройных ногах, о том, как приятно коснуться плотной ткани, как ее можно задрать, чтобы наконец коснуться теплой, ждущей кожи.       Когда он встает на последнюю ступеньку лестницы, то понимает, что все. Ахтунг, пиздец, приехали.       Клаус с грациозностью пьяной лошади падает на предпоследнее свободное кресло, и две его тонких культяпки очерчивают в воздухе кривую дугу.       — Что ты стоишь, Диего? Садись. Надо подкрепиться и подумать, что делать дальше, — говорит ему Эллисон.       Но Диего не слышит. У Диего в ушах белый шум. У Диего вот-вот носом хлынет кровь, а внутри он получит откат до обезумевшей от гормонов тринадцатилетки, не способной связать и пару слов без заикания.       Диего вдыхает. Клаус косится на него по-лисьи хитро; коротенькое кожаное шмотье Эллисон сидит на нем лучше, чем на хозяйке, это тупо, но нужно признать.       Диего выдыхает. Клаус салютует ему ложкой с таким видом, будто хорошо догадывается о всех его потаенных грехах, а у Вани сочувственный взгляд.       В этот момент Диего страстно хочется, чтобы он снова начал пить. В следующий — он круто разворачивается на мысках кроссовок и глухо топает наверх, подальше, в свою комнатку, за крепко-накрепко закрытую дверь.       Юбка на Лайле.       Юбка на Лайле.       Юбка на Лайле.       Клаус приходит под вечер. Скребется крашеными ногтями в дверь, тихо пробирается вовнутрь и прикрывает ее за собой на ключ.       — Уйди, — из последних сил лопочет Диего.       Вынужденное сотрудничество — сотрудничество с собственной башней, боже, могло ли быть что-либо проще?! — трещит по швам.       — И не подумаю, — пританцовывая, напевает Клаус и подносит ко лбу ладонь с ярким даже в темноте "привет". — Когда я тусовался со своими последователями...       — Сектантами.       — Последователями, — капризничая, упирается Клаус и дует губы. — Я говорил им о том, что быть токсичными — плохо.       — Интересно знать, как ты объяснил слово "токсичный" людям шестидесятых годов.       — Это другое, — отмахивается Клаус, незаметно оказавшись рядом, и падает на его, Диего, честно выторгованную кровать. — И речь не о том, братишка. Речь о другом: о том, что быть токсичным — плохо. Вот ты сегодня на обеде устроил показательную забастовку, а я, между прочим, старался, ходил в магазин, чистил эту гребанную морковь.       — Ты чистил морковь? Совсем плохо без дури?       Клаус закатывает глаза с видом невероятно уставшего от жизни человека.       — Я старался, Диего, а ты отверг мои старания. Следовательно, ты токсичный.       — Окей, ты и сам не понимаешь значение этого слова.       Диего щерится — и он знает, что они оба знают, что это защитная реакция чистой воды и ничего другого. Но Клаус — тот, который обычно боится его до усрачки, подначивает вечно, но не переступает грань — подается ближе. И это неожиданно. Шокирующе. Пугает.       — Хочешь, я тебя поцелую?       — Ты снова под чем-то, Клаус? У меня есть девушка.       — Я тебя поцелую, — Клаус улыбается, прикасаясь словно случайно к его скулам, — и заберу твою ужасную токсичность, Диего. А без нее тебе и всем будет хорошо. Может, мы даже перестанем бесить Пятого и все вместе придумаем план. Мне, кстати, понравилось с вами объединяться. В прошлом. Я бы повторил.       Диего смотрит на губы Клауса. Они тонкие, острые, как и весь он. Ни в какое сравнение не идут с теми, что есть у Лайлы. И это — едва ли не первая их разница. Диего ловит за хвост ускользающую мысль о том, что играет она в пользу Клаусу, и... лучше бы он ее не ловил.       Юбка Лайлы, затертая воспоминаниями, исчезает из памяти.       Он напрягается.       Юбка, юбка, гладкое тело.       Но не может ее вернуть.       Перед глазами — лишь Клаус и эти его дурацкие блестки на пальцах. И оголившееся под кожаной тряпицей колено. И губы.       — Ну так что?       Юбка Лайлы.       Юбка Лайлы.       Юбка Лайлы. Лайлы, которая могла, но так и не стала семьей.       Ю-б-к-а...       Диего целует Клауса первым. Клаус был, остается и наверняка будет еще его семьей. Диего гладит цыплячьи косточки, угловатое тело. И ему так хорошо, как не было прежде никогда.