Зерна от плевел

Брок под взглядом Джека снова перебросил резиновый мяч из одной руки в другую и ухмыльнулся. Джек осуждал, а Броку было так погано, что беситься еще и из-за этого не было никаких сил. — И чего? — поторопил он, понимая, что Брок не собирается ничего объяснять. — А какие есть варианты? Джек нахмурился так, что не знай Брок его добрых два десятка лет — точно обделался бы. — Да ты вроде шлюхой не был никогда, Мата Хари ебаная, — справедливо заметил Джек, отнимая у Брока мяч и заменяя его банкой ледяного пива. — Да ну? — Брок себя почти ненавидел за деланное спокойствие, насмешку и идиотскую привычку превращать все в цирк. — Брок, не выебывайся. Дело дрянь, и… — И от того, что я сейчас разрыдаюсь, жалея свою мнимую невинность, оно сразу превратится из говна в конфетку? Мы с тобой будем жить долго, счастливо и умрем в один день? — Мы и так умрем в один день, — спокойно напомнил Джек. — И, может быть, он настанет прямо сейчас, если ты не вытащишь язык из жопы и словами через рот не озвучишь, как мы собираемся из этого выгребать. — Мы? — Броку от этой слепой, преданной верности Джека было, откровенно говоря, только хуже. Одному было бы легче, но Джек был как сейф, в который до поры сунули важные бумаги — отдельно живущей если не совестью, то головной болью. Совести у них обоих отродясь не водилось. — Не знаю, как ты, а я подрумянюсь и пойду отрабатывать Гидра-харчи. Джек красноречиво помолчал, играя желваками. — Может, того?.. — с несвойственной ему осторожностью начал он, и Брок хмыкнул. — Кого — того? Папу или Золотого Мальчика? — Свалим. Брок честно обдумывал такой вариант целую секунду. — Ага. До поворота. Забыл о милых игрушках, вшитых в наши холки? Да нас по ним за три секунды обнаружат даже в Марианской впадине. А если уж стартует сам-знаешь-что, то… — он красноречиво подергал бровями. Быть лабораторной крысой с внедренным в один из шейных позвонков датчиком GPS бесило, но поделать с этим было ничего нельзя. Они все под колпаком. Во всяком случае, пока не найдут достаточно ебанутого хирурга, согласного поковыряться в них в неформальной обстановке с хоть какими-то гарантиями на полноценную жизнь после. Жить Брок любил и садиться в инвалидное кресло не собирался. Не ради целостности задницы — точно. — Время линять еще не пришло, — философски заметил он, отпивая еще пива. — Надо поискать отнорок и с этой точки зрения… все может быть не так плохо. — Пиздеть — не мешки ворочать, — буркнул Джек, и Брок был с ним согласен. — Пойду, приму ванну из молока сорока ослиц, — хохотнул Брок, поднимаясь, но Джек его не поддержал. — Брок… — Слушай, — Брок резко обернулся, не настроенный больше переводить пиздец в шутку. — Лучше было бы, если бы он запал на тебя? Или на Уоррена? Джек смотрел в ответ тяжело, давил взглядом, но Брок знал его как облупленного, и секунд через десять таких переглядок Джек первым сдался. — То-то, — похвалил его Брок. — Мне хоть ориентация позволяет. И гибкость в нужных местах, — невольно фыркнув, добавил он. — Это где? — Там, где у нормальных людей мораль и совесть. Джек отвернул каменную рожу, а Брок действительно залез в ванну. Иногда находиться на одной территории с Роллинзом, с которым они чего только не пережили, от попыток «отношений» до мордобоев, было тяжело — шило в мешке утаить невозможно. Его продали, как шлюху, ради того, чтобы — возможно — держать на коротком поводке неуправляемо-правильного Роджерса, и Брок об этом знал. И Джек знал, что Брок знает. Один Роджерс радостно-восхищенно пялился на него своими небесно-голубыми зыркалками, только что не облизывал с головы до ног, как щенок, не умея или не считая нужным прятать личное, которое в таком гадюшнике, как ЩИТ-Гидра, иметь было смертельно опасно. Роджерса было жаль, себя было жаль и даже верного Джека было жаль. Долго жалеть кого бы то ни было, включая себя, Брок не умел, а потому, врубив на всю громкость АС/DC, улегся в пышную пену и закрыл глаза. Ему нужно было подумать. Настроиться. Наверное, той же Романовой проще — она профи. Ей трахнуть кого-то ради инфы (или для устрашения, Брок был уверен, она могла) — как кофе выпить. Брок не баба, у него, во-первых, должно стоять хотя бы. А во-вторых, если уж встанет, то надо еще как-то во всем этом не увязнуть. Роджерс был классным, и это все дохуя усложняло. *** С Роджерсом нельзя было нахрапом — кто знает, что в голове у того, кто помнит, как за желание давать в жопу били током и лечили в дурдоме? — поэтому Брок подкатывал со всем терпением, на которое был способен. Затягивать тоже было чревато — к Роджерсу могли подослать кого-то другого, и если этот «кто-то» не только достигнет успеха, но и окажется из «конкурирующей организации», неодобрение, выказанное вышестоящим начальством Броку, может нехорошо отразиться на здоровье, окладе и непрерывности зубного ряда. Роджерс, как назло, тонких намеков не понимал, от толстых хмурился с выражением «янитакая» на породистой роже, но при любом удобном и не очень случае так облизывал взглядом с головы до ног, что Брок невольно вспоминал всех мальчиков и девочек, побывавших в подобной ситуации, но уже по его, Брока, вине. Чего греха таить — потрахаться Брок любил. И полапать красивых и свободных за все места — тоже. Сами красивые и свободные, к слову, редко бывали против. Лапать Роджерса было опасно. Раздевать взглядом — это одно, а приставать к начальству, да еще и при исполнении, под прицелом сотен камер и Романовой — совсем другое. За это и со службы можно вылететь. — Какие планы на субботу? — спросила Романова, привычно «перепутав» раздевалку. — Наташа... — попытался Роджерс. — Кристин из статистики просила меня... ну, знаешь… познакомить ее с вон тем красивым… — То есть она не знает, кто я? — скептически поинтересовался Роджерс, и Брок хмыкнул. Тихо, но вполне различимо для суперсолдатского слуха — проверено. Сработало: Роджерс обернулся, уставился на его э… ну пусть на живот и на мгновение поплыл. Приоткрыл сочный рот, облизал губы и поспешно отвернулся, на секунду вспыхнув. Впрочем, суперорганизм быстро уничтожил побочку смущения в виде красных щек, но Брок все равно уже видел все, что нужно. — Мы с ребятами идем к Майлзу, — как ни в чем не бывало сообщил напряженной спине Роджерса Брок, натягивая белье на так понравившийся ему «живот». — Айда с нами? Роджерс упрямо выставил затылок, став очень похожим на Ричарда, кота Роллинза. Тот точно так же нагибал башку, когда собирался дорого продать свою жизнь точке лазерной указки, имевшей дерзость бросить ему вызов. — Спасибо, Рамлоу, — наконец, ответил этот тугодум, оглянувшись через плечо. Романова бросила на Брока торжествующий взгляд, мол, выкуси. — Но у меня другие планы. — Передумаешь — приходи, — решил не давить при настолько неудобных свидетелях Брок. — Парк авеню, двенадцать. Роджерс, кивнув, быстро застегнул куртку и испарился вместе с Романовой, а Роллинз вслух озвучил то, что Брок знал и без него: — Что-то ты, при всей своей охуенности, пока не преуспел. — Я бы тебя послал, Джекки, — вздохнул Брок, невольно вспоминая, как играли булки гордо удалявшегося Роджерса под возмутительно скроенными форменными штанами (у дизайнера его формы к Броку явно было что-то личное). — Но проблема в том, что ты прав. А огребу я — огребете все вы. — И чего? — Молока сорока ослиц, значит, недостаточно, — попробовал отшутиться Брок, но Джек вдруг затолкал его в узкое место между стеной и шкафом и зажал там, как в старые добрые времена учебки, когда между ними полыхало до небес. — Вот что, Брок, — с самой зверской рожей произнес он. — Либо ты трахнешь Роджерса, либо Папа трахнет нас. Без любви, смазки и не факт, что не насмерть. Соберись, детка, ты ж огонь. Раз уж взялся, а не соскочил — вали его. — Джекки, ты молодость, что ли, вспомнил? — Брок задрал брови едва не до волос и похабно ухмыльнулся. Для них с Джеком все было давно в прошлом, благо наличие или отсутствие секса на дружбу никак не влияло. Джек отпустил его и, отступив на шаг, поправил на Броке футболку с таким выражением лица, что оставалось порадоваться, что форма не предполагала наличие галстука — придушил бы. — Ты вспомни. И побыстрее. Брок заправил футболку в брюки и решил воспользоваться так любезно озвученным советом. *** Никогда и никого еще Брок не обхаживал с такими аккуратностью, настойчивостью и безнадежностью, как Роджерса. Тот вроде и велся на провокации, западал на голый живот и относительно невинные шуточки, смущался, как Красная Шапочка, обнаружившая у волка хуй, стоило ему подмигнуть, но все это длилось какие-то мгновения. Вот у Роджерса мутнеет взор, учащается дыхание и рот раскрывается так, что непременно хочется в него что-нибудь сунуть, а через мгновение этот Пиноккио уже отворачивается, как голодный от бургера — с выражением такого горделивого страдания на лице, что Броку каждый раз хотелось плюнуть. А потом впиться в этот сочный рот до боли, так, чтобы губа лопнула, и напиться крови этого чудовища. Взамен той, что Роджерс портил ему каждый день своими детсадовскими играми. Как же он был хорош! В конце концов Брок дотерпелся до того, что будь Роджерс послабее и попроще, он бы полез к нему внаглую. Загнал в укромный угол и донес бы популярно степень когнитивного диссонанса, постигающего его каждый раз, когда после жарких взглядов и капания слюной на задницу и прочие места Брок получал метафорический хуй, хотя предпочел бы его же, но без метафор. Но Роджерс был живым идолом и мог открутить Броку башку и другие нужные части тела одной рукой, даже не запыхавшись. От походов в бар Роджерс неизменно отказывался. Кофе, появлявшийся на его столе, казалось, не замечал. Шуток, особенно в поле, не поощрял. И смотрел, смотрел так, что Броку, охочему до горячих крупных сильных мужиков, порой хотелось раздеться на месте. Как по тревоге, за сорок секунд. Представив себе рожи невольных свидетелей и самого Роджерса, Брок все-таки решил отказаться от крайних мер. — Пятница, — напомнил ему Джек, будто Брока настигли преждевременный кретинизм и потеря ориентации во времени. — Знаю. — Я развел Шарлотту на вечер ретромузыки. Помни мою доброту, — Джек сложил руки на груди и взглянул на Брока, пытающегося привести волосы в порядок после двух десятков спаррингов, с жалостью. — Ага, — Брок одернул футболку и поморщился — новые темные джинсы жали самое дорогое, но выгодно обтягивали зад. Брок их почти ненавидел, несмотря на то, что количество жарких взглядов Роджерса они увеличивали почти вдвое. — Ну как? Джек окинул его оценивающим взглядом и вдруг заправил часть футболки так, чтобы был виден ремень, коснувшись при этом живота Брока теплыми пальцами. — Напомни мне, почему мы перестали трахаться? — спросил вдруг Брок. Джек скупо и страшно улыбнулся. — Потому что ты блядво, Рамлоу. — Я тебя не заслуживаю, — пафосно прижав руку к груди, продолжил Брок и получил за это чувствительный тычок в печень. — Именно. И поэтому Господь услышал хор молитв страждущих и покарал тебя Роджерсом. — Жаль, не анально. — Боюсь, у тебя все еще впереди, — предрек Джек, и у Брока, несмотря на то, что произнесено это было обычным джековским тоном «не ебу знать, что за хуйню я сморозил, босс», похолодело в груди. Время шуток, похоже, подходило к концу. — Пожелай мне удачи, — попросил Брок, и Джек подставил кулак для «их» жеста, родом из полуголодной, но беззаботной юности. — Сделай его, детка, — пожелал он. Брок расправил плечи и пошел к Роджерсу. Он должен затащить его сегодня на нейтральную территорию, иначе сдохнет либо от недоеба, либо от «я в вас разочарован, Рамлоу», произнесенного Папой. Как говорит Романова, хрен редьки не слаще. Услышав от Роджерса: «Я буду к семи», — Брок почувствовал, как у него от облегчения (и предвкушения, чего греха таить) подгибаются колени. Сегодня или никогда.