Зерна от плевел

В две минуты восьмого Брок был уверен, что Роджерс не придет, потому что тот не опаздывал никогда и никуда, но, с другой стороны, он и обещаний, вроде, не нарушал. А потом он отвлекся, чтобы плеснуть в английское темное немного ирландского крепкого, и, заново обведя взглядом зал, увидел свою почти добычу в самом дальнем углу. Джек как раз кадрил новую официантку, совсем еще молоденькую девчонку, но бойкую и языкатую — все как доктор прописал. Философски заключив, что к бывшей жене Роллинз и его кот, пребывающие сейчас в разводе и проживающие у Брока, в ближайшее время не собираются, Брок пошел к Роджерсу. Надо было его как-то растормошить, привести в чувство, влить в коллектив, дать почувствовать принадлежность к живым людям. И без скептического пригляда со стороны Джека сделать это было в разы проще. Потом Брок много раз пытался вспомнить, что говорил, но не мог. Голубые глаза, влажные, как подтаявший лед в «Блю курасао», кривоватая улыбка крупного розового рта, бугры охуенных мышц под рубашкой, крепкие золотистые предплечья без единого волоска отняли у него способность трезво мыслить. Брок наверняка в своей манере нес чушь, а Кэп… Стив смотрел на него, как на какое-то гребаное чудо, вдруг снизошедшее до простого смертного, и от этого и без того тесные джинсы превращались в орудие пытки — Инквизиция бы обзавидовалась. На вкус Роджерс был сладким. От него пахло не как от здоровенного мужика, которому сам Брок, несмотря на одинаковый объем плеч, едва доставал до уха, а как от новорожденного щенка: теплом, молоком, чем-то еще таким же уютным и домашним. Разведка доносила, что Роджерс не прочь потрахаться в отеле, но с девочками. И в каком бы восторге те ни оставались, он неизменно уходил, старомодно расцеловав ручки и оплатив все счета. То есть он не такая уж невинная ромашка, но вот Броку отчего-то казалось, что с мужиками, как ни крути, у него ничего не было. Во всяком случае, до ебли точно не доходило. Не мог опытный в таких делах мужик, почти разбивший четвертый десяток, так страстно набрасываться даже на вполне желанную добычу прямо в переулке за баром. Самому Броку башку снесло начисто, стоило Роджерсу прижать его к себе, а потом и вовсе легко, как диванную подушку, приподнять за жопу и впечатать в холодную стену. В момент, когда Роджерс глубоко, жадно вылизывал его рот, а потом и шею, Брок уже не очень помнил, с какой целью должен привязать его к себе, кроме очевидной — Роджерс был охуенным. Это было охуенно настолько, что если бы не смутное осознание: он не просто со случайным мужиком, а с тем, с кем у него нет права на ошибку, — то он бы раздел его прямо там. Во всяком случае, отдрочил бы им обоим, потому что джинсы буквально трещали под напором нетерпения, окончательно пережимая все на свете. Роджерс гладил его, как ребенок любимую лошадку-качалку, со слезами выпрошенную у строгой матери в магазине игрушек, — нежно, долго, будто не в силах поверить, что ему дадут прокатиться. А уж когда Брок отпросился расплатиться, забрать куртку и поправить член, Роджерс дернулся за ним, как привязанный, но потом справился и пообещал ждать на парковке. В баре Шарлотта пела блюз, а единственный, кто мог оценить ее старания (кроме Роллинза), готовился весело провести ночь. — Что там, сбежал? — спросил Джек, стоило Броку подхватить куртку со спинки стула и сунуть ему сотню — Роллинз в роли банкующего был хорошей традицией, потому что напоить эту махину было не легче, чем Роджерса. — Догоню, — пообещал Брок. Роллинз по-хозяйски поправил на нем куртку, опустил взгляд на стояк и сунул в карман квадратик презерватива с самой каменной рожей, на какую был способен. — Ты реально думаешь, этого хватит? — ухмыльнулся Брок, только в этот момент по-настоящему осознавая, что конкретно и, главное, с кем произойдет. Не то чтобы Брок был против, но сам факт. — Не опозорь меня, детка, — хмыкнул гадский Джек, и Брок ему двинул. Бить Роллинза было что стену, но Брок, для проформы ткнув его в бочину, пошел к выходу. Член и не думал опадать. Роджерс был совершенно офигенным на ощупь, и Брок даже порадовался, что немного выпил, потому что иначе кончил бы, едва сев позади него на мощный байк и прижавшись стояком к его твердым булкам. Он не заметил дорогу, хотя обычно запоминал, куда едет трахаться, чтобы утром не искать самого себя по местоположению в телефоне. Сейчас он был пьян не столько от выпитого, сколько от горячего Роджерса в объятиях. Оставалось надеяться, что в койке он не бревно, было бы обидно. Не смертельно, себя Брок знал хорошо и кончал даже с самыми неумелыми партнерами, посылая их потом лесом после первого же неудачного тест-драйва — у него не учебный комбинат. С Роджерсом же он готов был к тому, что если ему дорога собственная жопа, то придется быть терпеливым и всепрощающим. Возможности прощать, впрочем, ему не дали. Едва переступив порог, Брок не выдержал и решил познакомиться с тем, на что собирался влезть, ближе. Подспудно он боялся, что хуй у Роджерса размером с Эмпайр Стейт Билдинг, но у того для сверхчеловека было все на удивление нормально, и Брок едва не кончил на месте, стоя на коленях посреди просторной прихожей, потому что Роджерс был абсолютно безволосым. Голый пах, нежно-молочная кожа, рельефный живот, от одного вида которого начиналось неконтролируемое слюноотделение. Блядские маракасы, как он его хотел. По краю сознания скользнула мысль о том, что руководство решило его подложить удивительно удачно. Вместо охуенно влюбленного, страстного, молодого и здорового Роджерса Броку мог достаться кто угодно другой, но эта мысль тут же пропала — думать о причинах, сведших их вместе, не хотелось. Хотелось получать удовольствие и ни о чем не париться хотя бы до утра. Роджерс… Стив стонал так голодно и жадно, будто ему в жизни не отсасывали, и Брок даже не решился расстегнуть на себе чертовы джинсы, игравшие роль власяницы, до поры умерщвляющей его без меры горячую плоть. От одного вида такого Роджерса: голого, раскрасневшегося, открыто-нежного, крышу сносило в ебеня, и Броку вдруг показалось, что он навсегда останется таким. Коленопреклоненным, поклоняющимся своему живому богу. Не стоило, впрочем, забывать, что обернули его в эту веру не вполне добровольно, но в момент, когда Роджерс с длинным громким стоном кончил ему в рот, нежно, но неотвратимо надавив на затылок, Брок готов был отринуть многобожие на веки вечные. — Черт, прости, — глаза у Роджерса были темными, шалыми и какими-то в то же время кристально чистыми и прозрачными. — Я не… — Порядок, — хрипло ответил Брок, смутно представляя себе, как выглядит. Должно быть, занятно, раз Роджерса так ведет. Брок не мог уже припомнить, когда в последний раз столько целовался. Стив будто не мог от него оторваться, жадно мял ладонями, прижимал к себе и целовал, целовал так, будто очень долго не позволял себе ничего подобного и теперь дорвался. Брок тоже себя отпустил. Он любил секс, крупных мужиков, и пока все было так, как ему нравилось. Потому что трахался Роджерс как дрался — страстно и с полной самоотдачей. Броку мозг выносило от его сдерживаемой до поры мощи, от укрощенной первобытной силы, которую он помнил по спаррингам и снесенным щитом головам идеологических противников. От того, как осторожно, почти нежно тот поднимал за задницу, хотя мог, не особо напрягаясь, разорвать пополам, буквально яйца поджимались. Это было как сунуть руку в пасть белой акуле. Как почесать за ухом амурского тигра, а потом запустить пальцы в густой шелковистый мех на животе. Главное — за хвост не дергать. Это правило надо было запомнить. Роджерс вылизывал его с восторженностью неофита, дорвавшегося до алтаря, и когда он таки опустился на колени, такой… со всей своей репутацией чуть ли не пуританина и непрошибаемого в личном плане отморозка, Брок только и смог, что стонать. Вообще-то он не был шумным — много чести всяким случайным слышать, как он орет. Со Стивом его этот момент не напрягал вообще — настолько искренним тот был, так жарко краснел от каждого стона, так старательно сосал, округляя губы, так нежно гладил по бедрам огромными лапищами, которыми легко гнул арматуру. До одури хотелось кончить. Спустить в этот горячий сладкий рот, а потом вылизать его до глотки, пошло и яростно. Но трахаться хотелось еще больше. Брок был многозарядным, но все-таки обычным, не усиленным сывороткой. Ему стоило поберечь энтузиазм для более серьезных дел, чтобы не ударить в грязь лицом. Роджерс на нем дрожал от нетерпения, от жадности и какого-то детского восторга, терся всем телом, как подросток, и стонал так сладко, что у Брока сердце заходилось. Стив сейчас не был не то что Капитаном, он и просто нравящимся Броку, но случайным мужиком не ощущался. Сложно было припомнить, когда в последний раз Брока так хотели — до потери контроля, дрожащих ресниц и тихих, почти жалобных стонов. — Брок, Брок, — повторял Стив как заведенный, накрывая собой, лихорадочно обшаривая его тело. Он кончил, вздрагивая и воя Броку в плечо, на мгновение стиснул так, что в глазах потемнело, и навалился сверху — тяжелый, горячий и все еще упирающийся стояком в живот. Наверное, Брок рассмеялся. Эмоции, давно забытые, приносившие то острейшее желание жить, брать, отдаваться самому, смеяться просто так, делать глупости, нести чушь — вдруг обрушились на него, как вода, до этого удерживаемая плотиной. Будто ему снова семнадцать, он понял, что по мужикам, и первый опыт, несмотря на то, что было страшно, оказался удачным с правильно выбранным любовником. — Никогда бы не подумал, что… — начал Брок, планируя закончить «что ты такой горячий», но Стив то ли не понял, что он хочет сказать, то ли решил, что услышанное ему не понравится, и, поспешно поцеловав его, предложил отложить еблю в мозг до лучших времен. Брок не был любителем церебральной ебли, потому с жаром поддержал предложение ни о чем не говорить. По некоторым пунктам сказать ему было особо нечего. Во всяком случае, Роджерсу и цензурно. О рефракторном периоде сверхчеловек Стив Роджерс, похоже, слыхом не слыхивал, как и о том, что такая продолжительная стимуляция всех эрогенных зон (о некоторых из них Брок не знал, пока Роджерс не установил их местоположение опытным путем) может привести к сердечному приступу даже в относительно молодом возрасте. К тому времени, как Роджерс сподобился сунуть в него пальцы, Брок уже не соображал ровным счетом нихуя, только орал, умоляя его трахнуть. Губы пылали, член дергался от каждого сладкого вздоха и прикосновения, Брок лежал под Роджерсом, как завоеванная земля. Боже, Роджерс был идеален. Такого нежного и в то же время страстного любовника у него не было никогда. Роджерс его хотел, это чувствовалось в каждом движении, в том, как тот смотрел, и даже в том, что ни один из них не задумался о презервативе. Брок, только оказавшись на охуенно твердом, горячем члене, дернулся от осознания. Он был здоров, а к суперсолдату, говорят, не липло, оставалось надеяться, что Роджерс догадается… Роджерс не догадался. С отчаянным криком умирающего он накачал Брока своей спермой по самые гланды, едва дождавшись, пока любовник потеряет бдительность (и сознание — почти) от самого яркого оргазма, какой только можно было себе представить. Брок лежал, бездумно уставившись в потолок, не в силах не то что шевельнуться, а даже заговорить. Из задницы текло. Роджерс в нем по-прежнему был твердый, как вера в справедливость. — Меня будто асфальтоукладчиком переехало, — еле ворочая языком, признался Брок, Роджерс тут же виновато дернулся, болезненно-сладко задевая растревоженное нутро, и Брок обнял этого беспокойного, прижимая к себе. Было охуенно: блаженная пустота в голове, тяжелая, сонная расслабленность во всем теле, любовник, который после ебли не вызывал желания смыть с себя пиздец и уйти, не оглядываясь. В жизни Брока, полной пиздеца разной степени неизбежности, такие моменты были чудом уровня Причастия, и он умел их ценить. Хотелось жрать, и Роджерс, исцеловав его всего и едва не уйдя на второй заход, свалил на кухню. Брок с минуту, наверное, просто лежал и пялился в потолок, безуспешно пытаясь собрать себя в кучу и при этом не помнить о причинах, приведших его в лучшую в мире койку к самому охуенному мужику, хотя бы до утра. Выходило через раз, хотя «Принцип О'Хара» он затвердил с детства — не думать сегодня о том, о чем можно подумать завтра. Завтра наступило слишком быстро. Неутомимый Роджерс, мучась попеременно то от вины, то от возбуждения, укатал его так, раз за разом силой выталкивая на вершину оргазма, что на рассвете Брок сообщил ему о капитуляции, желая только одного — уснуть. Обычно он уходил домой. С другой стороны, то самое «обычно» ни разу не доводило его до полуобморочного состояния полнейшей вытраханности. Да и уходить не хотелось — это было последней мыслью гаснущего сознания. *** Роджерс пялился. Брок почувствовал чужой взгляд, едва всплыл на поверхность и вспомнил, с кем он. Ощущение безопасности было первым. Он терпеть не мог оставаться уязвимым с чужими малознакомыми людьми, но с Роджерсом, которого пора было привыкать звать Стивом даже мысленно, это не срабатывало. Трах — не повод для знакомства, но, конечно, не в их случае. К чему Брок не был, как оказалось, готов, так это к тому, как легко занесет Стива в короткий список тех, в чьем присутствии может уснуть. И даже без зауэра под подушкой. Стив явно собирался оставить его себе, Брок чувствовал это всей исцелованной им шкурой, и это вызывало смутное беспокойство. Для плана это было хорошо. И для здоровья. Может, даже для карьеры и продолжительности жизни неплохо (хотя тут как посмотреть), но остатки чего-то отдаленно похожего на совесть отравляли наслаждение моментом, придавая всему привкус обреченности и еще чего-то, позже классифицированного охуевшим Броком как чувство вины. Вины! Да он отродясь не чувствовал себя виноватым просто за то, что трахается. Но со Стивом дело было не в этом. Когда тот с нежностью, едва контролируемой жадностью, граничащей с обожанием, вылизал Броку задницу, стало понятно, что нихуя в этой жизни не просто и просто не будет. «Принцип О'Хара» пришел на помощь Броку и позволил провести самый охуенный в его жизни уик-энд, почти ни о чем не думая, кроме прохладного ветра в лицо, счастливой улыбки Стива и вкуса его губ.