Зерна от плевел

Свет, идущий от крошечного бассейна, приятно успокаивал нервы, Джей, налупившись лучшей смеси, «аналогичной грудному молоку», спокойно спал в передвижной колыбели, гудки машин никогда не спящего муравейника на их верхотуру почти не долетали, а звезды казались такими крупными, что само их наличие над головой уже настраивало на какую-то ностальгию. Выбрать для жилья не центр супермегаполиса, а один из насыпных островов оказалось верным решением — вид с широкой террасы, заменявшей тут полноценный выход на крышу, открывался и на материковую часть Токио, и на залив, и на мост, похожий на сказочного дракона, подсвеченного ночью разноцветными огнями. Брок отродясь не пиздострадал — некогда было. Вся его жизнь состояла или из поиска неприятностей, или из попыток разгрести последствия и не сдохнуть. Теперь же ему было, с одной стороны, скучно, с другой — слишком спокойно и, с третьей, он чувствовал, что заебался бегать и прыгать по чужой указке. В общем, кризис среднего возраста во всей красе. Он и так долговато от него побегал. Отхлебнув еще виски из тяжелого стакана, Брок запрокинул голову и посмотрел на звезды. Хорошо. Все хорошо. Он жив, здоров. Романова оказалась права, последствия «ночи любви» исчезли на следующий же день. Жопа сыграла обратно, проктолог не нашел ничего криминального, даже похвалил хорошее состояние этой самой жопы, особенно с учетом ориентации. Было тут дело в сыворотке или в чем другом, Брок не знал и надеялся, что и выяснять не придется — хватит с него этой хуйни. Роджерс его отпустил, зная, что они больше не увидятся. Пусть так и остается. Хотя кому он врал? Он думал о Роджерсе каждую свободную минуту. О том, как на него сейчас насели все эти службы, озабоченные контролем мутантов, ведьм и прочих Мстителей. Как неспособный толком озвереть Роджерс наверняка позволил им всякие эксперименты. Наверняка на него давили, показывая разрушенный Манхэттен, и не было рядом никого, кто бы сказал ему, что все случившееся — не его вина. Разве что Романова. Но у той был свой монстр, пусть и где-то там заплутавший, и привязка второго ей точно была не нужна. Да и вряд ли монстр Роджерса принял бы ее. На этом месте мысли каждый раз буксовали, и Брок, плеснув себе еще топлива и успокоительного одновременно, перестал их отгонять. Тварь Роджерса выбрала его. Была с ним по-своему нежна и даже заботлива. Очень по-своему, но все же. Она все равно была очень Роджерсом. В чем-то главном. В своей к Броку слабости, например. Невольно вспомнилось лицо Стива, там, в бункере. Сразу после осознания. И стало понятно: со слабостями Роджерс умел бороться, как никто. И со своими, и с чужими. Если они увидятся еще раз, будет драка, ведь они идейные враги, верно? Ну Роджерс-то точно. И идейный, и враг. Больше, конечно, себе самому. Броку же не за что его ненавидеть. Токио навевал на него тоску. Черную такую, подсердечную. Пора было отсюда валить. Куда-нибудь на Гавайи. Хотя нет, возвращаться в Штаты, пусть и на окраину, было опасно. Лучше куда-нибудь в Микронезию. Туда, где тепло, тихо, дико и язык попроще. Весь мир. У него был почти весь мир, как он мечтал когда-то: заработать столько, чтобы можно было жить где-нибудь в дикой, дешевой стране, пить ром, гонять на серфе и нихуя не делать. Ничего не бояться. И вот почти сбылось. Страх за годы в Гидре как-то поистрепался, стал привычным явлением, пока не пропал совсем. Он может уехать куда угодно, они выбрались, все, даже с приплодом. Он может зубрить какое-нибудь островное наречие и трахать туземок по пять баксов за десяток. У него даже есть сын, которого можно всему научить: рыбачить, нырять, швырять плоскую гальку так, чтобы она подскакивала не менее дюжины раз, жать от груди и клеить девок. Ну, или парней. И теперь, когда у него были возможности, он не находил в себе желаний. Ни единого. Разве что поговорить с Роджерсом. Найти для него слова, такие, чтобы можно было потом вспоминать только хорошее. Как тот его любил. Как ждал с посиделок с Джеком, как ревновал к каждому столбу, как после тяжелых миссий утыкался в шею, несколько раз жадно вдыхал его запах и снова натягивал капитанство, как корсет, распрямлял плечи и нес справедливость всем, кто не успевал разбежаться. Разойтись по-человечески, раз уж не вышло сопливое «долго и счастливо». Он надеялся, что это последствия затяжного стресса. И такое состояние пройдет само, без мозгоправов и колес. Отродясь ПТСР не бывало, психика крепкая, и вот. Стоило подпустить кого-то вплотную, как его тут же выебли во всех смыслах, пусть — если смотреть непредвзято — и было за что. Он ненавидел свою беспомощность перед эмоциональной встряской, которую устроил ему Роджерс. И чем больше у Брока было свободного времени, тем ярче были эмоции. Обступали со всех сторон так, что не продохнуть. Надо было заняться чем-то. Что-то сделать с этой сраной «послеродовой депрессией» бабы, которую бросили беременной в лесу. Он выберется. Сможет. — Мы делаем что-то не то, — сказал незаметно подошедший Джек. — Да неужто, — продолжая глупо пялиться в бассейн, отозвался Брок, хотя больше всего хотел сейчас остаться один и молчать, молчать, молчать. — С Джеем. А вот это уже было интересно. Ребенок ни на что не жаловался. Спал, ел, изводил японские подгузники, рассчитанные на японских трехмесячных младенцев — азиаты сплошь были мелкими. У них дети в шесть лет выглядели как трехлетние американцы. Но ребенок и не мог пожаловаться, если что-то было реально не так. — В интернете написано, надо купать каждый раз, как обосрется. — Чего? — с бухлом нужно было завязывать. Попиздострадали и хватит. — Влажные салфетки. Девяносто девять процентов воды. Пять баксов пачка. И еще мыть? — Не после, а вместо. Брок представил себе, как пять раз в день носится с чадом в ванную и полощет его под золотыми кранами, а тот орет, орет, орет — не любил парень купаться. — И кормить ночью не нужно. — Джек. — Написано в двенадцать покормил и до шести свободен. — Джек. — И пеленать не нужно. — Роллинз. Это, — Брок кивнул на колыбель, — ребенок от Роджерса. Если его не кормить, он будет орать. А потом… помнишь легенду о Геракле? Как тот задушил змей, посланных его мачехой? Так вот если его не кормить и не пеленать, боюсь, он уползет. — Брок, ему неделя от роду. Так и скажи, что ты нихуя в детях не понимаешь. — Ты понимаешь. — Побольше твоего. — Неа. Наличие сестры, младше тебя на год, не делает тебя охуенной Мэри Поппинс. — Как и тебя ебля с Роджерсом не делает победителем конкурса «Отец года». — Джек. — Сопли подбери, — тихо «попросил» Джек. — Или ты и его проебать хочешь? У него жопа красная. — Нормальная у него жопа. Джек выдохнул, как выдыхал всегда, когда бесился, но пытался сдержаться. — А откуда тебе знать? — почти спокойно спросил он. — Не ты же его купаешь. Это было правдой. Чувство вины кольнуло где-то внутри. Джек был прав. Любовник из него был так себе, да и отец вышел не лучше. — Брок, мне сейчас очень хочется убраться на месячишко из дурдома, в который ты сам превращаешь свою жизнь, но мне малого жалко. Он, конечно, супр наполовину. Но вообще-то он обычная мелочь, неделя от роду, перелетевшая хуй знает сколько часовых поясов, сменившая климат. У него даже мамки нет, к биению сердца которой он привык. Вот и лежит, как полено, спеленутый. Ты бы хоть нос потрогал, может, ему холодно. Он же не подогревает себя, как ты. — Чего ты от меня хочешь? — после минуты раздумий спросил Брок, сдаваясь. — Вот, — Джек, будто только этого и ждал, подсунул ему визитку. — Школа молодых родителей. Даже на английском. — Иди ты… — С удовольствием, — с угрозой пообещал Джек. — Легко. Брок, отставив стакан, прочел ахинею, написанную на визитке, и тяжело поднялся из шезлонга. Нос у мелочи был теплый, загривок горячий. И чего Джек приебался — неясно, но, может, он действительно делает что-то не так? К любому оружию есть инструкция. Надо было просто найти место, где дают инструкции, что делать с маленькими детьми. Раз уж инструкций, как жить дальше, нет и быть не может. Метод тыка может сработать на самом Броке, но Джей такой хуйни не заслужил. — Хорошо, — сказал Брок, беря сына на руки. — Запиши нас… или как там делается. Но с условием. — И с каким это, интересно? — Вторым молодым родителем будешь ты, — хмыкнул Брок. — А что? Я конспекты с учебки не писал и начинать не собираюсь. И пересказывать тебе тоже. — Я ебу, — проворчал Джек, но Брок уже знал, что выйдет по его. — Ладно, в этом есть смысл. Сука ты, Рамлоу. — Райсон, — поправил его Брок. — Выучи, наконец, шпион хуев, а то спалишься. *** Курсы для Брока стали не то чтобы откровением — причитаний и воды было все же многовато, — но заставили взглянуть на родительство иначе. К ответственности Броку было не привыкать, но все-таки ответственность за уже сформировавшихся взрослых мужиков (и Мэй) в корне отличалась от ответственности за ребенка. Как оказалось, ему недостаточно быть сухим и сытым. Он должен, блядь, развиваться правильно. Купания — не просто смывание грязи (младенцы, как оказалось, почти не пачкаются, пока не поползут), а элемент «общения, игры и толчка к развитию». Надо было читать сказки, купить музыкальную вертушку-мобиль, говорить с ребенком, хотя он, по мнению Брока, начнет что-то понимать лет с трех. Но, как ему сказала пожилая японка, сносно говорившая по-английски, что если с ребенком не общаться, он и к трем ничего не будет понимать. Джек принял всю эту ебанину близко к сердцу. По дороге, пока Брок покупал новую (огромную!) партию подгузников, он умудрился втиснуть в тележку толстенную книгу сказок и ворох каких-то игрушек-погремушек, на которых стояла пометка 0+. Броку показалось на мгновение, что Джек потащил его на курсы просто для того, чтобы авторитетные в этой области люди сказали Броку, что ребенка можно и нужно баловать, дав таким образом Джеку зеленый свет на всю эту хренотень, которую сам Брок считал лишней. Дома, накормив отпрыска посоветованной на курсах маркой питания, Брок, не став закручивать его в пеленки, просто укрыл одеялом и, устроившись на диване, притянул колыбель к себе, так, чтобы можно было коснуться в любой момент. Надо было просмотреть распечатки, которые им дали на курсах, как-то систематизировать прорву новой, казалось, лишней информации, уложить в голове сотни неинтересных ему вещей, но уже сейчас, еще не приступив, он вдруг понял. У тех, у кого есть такие маленькие дети, нет времени. Совсем. Ни на что. Ни на работу, ни на душевные муки. Джей еще спокойный, как оказалось. На курсах была одна англичанка со своей крошечной, похожей на рыжую обезьяну девчонкой. Так та не затыкалась ни на минуту. Судя по длинному изможденному лицу ее матери, ночью было ровно то же самое, а не просто «встать по очереди с Джеком, нагреть, всыпать, размешать, накормить, отрубиться». На крошечное мгновение он даже пожалел, что отправил Аниту с Соммерсетом, решив, что та ненадежна, а значит, выдавать ей местоположение «проекта» не следует. Деваха, пока не поняла, к кому попала, просилась домой, по своим документам, так как была почти не при делах, но Брок не пустил. Ибо нехуй. Под елкой не закопал — пусть спасибо скажет. Соммерсет же не постесняется ее притопить, если что-то заподозрит. Официально они все умерли. Пусть так и остается. Броку ли не знать, что вытащить инфу можно из любого, даже подготовленного агента. Нет и не может быть никаких «умру и не скажу». Если умер и не сказал, это всего лишь значит, что дознаватель нихуя не профи. Так что у Аниты нет выбора. У них у всех нет. *** Второй месяц заключения подходил к концу. Брок уже профессионально переодевал, кормил, делал массаж перед купанием, натирал маслом, присыпал попку от опрелостей (в такой жаре — дело нелишнее), подмывал, укачивал и читал идиотские сказки, убеждая себя, что заняться ему все равно нечем. Ребенок развивался как по учебнику: перевернулся сам на живот ровно в два месяца, уже уверенно греб в бассейне, держался за пальцы крепче, чем обезьяныш, и вообще… Брок вдруг понял, что никому его не отдаст. Если поначалу Джей был чем-то вроде довеска, последствий обстоятельств неодолимой силы, пусть не ошибки как таковой, но Брок знал, что будь у него выбор, он бы никогда не решился на ребенка. Не в этом сраном мире и не с его профессией. Теперь же он будто осознал, что все конечно. И жизнь, и неприятности, и любовь к другому человеку. Вечна только жизнь, которую ты даешь. Что, умирая, ты продолжишь жить. Как сейчас в самом Броке жили поколения самых разных людей. От той обезьяны, которая впервые взяла в лапы палку и дала по башке другой обезьяне, до отца, однажды вернувшегося домой в надежно запаянном гробу. И теперь и обезьяна, и отец, и все со стороны Роджерса будут жить дальше. Они — не тупиковая ветвь. Такой вот хитровыебанный, но на самом деле очевидный рецепт бессмертия. По сути, единственный рецепт. Философствования никогда не были сильной стороной Брока, но, наверное, у него сейчас было слишком много свободного времени. Период «собирания камней», наступающий, по слухам, у каждого в жизни, догнал и его. Невовремя, не к месту и, скорее всего, зря — Броку совершенно точно нечего было сказать себе нового. Никаких внезапных инсайтов и озарений. Разве что он только сейчас понял, что не имеет права умереть ближайшие лет двадцать, а лучше — сорок. Пока не убедится, что у Джея все в этой жизни будет лучше, чем у него. Он не старик Грег, отец Джека, оставивший жену и сына просто потому, что дяде Сэму в очередной раз понадобилась нефть или еще там что. С Броком эта хуйня не прокатит. Уже нет. Месяц. Еще месяц, и можно будет свалить куда-нибудь к океану. Ходить в соломенной юбке, плавать в лазурной воде и собирать кокосы. Он так размечтался, о том, как наконец-то найдет няню Джею, снимет большой дом и позволит себе трахнуть какую-нибудь сговорчивую мулатку, что к внезапному появлению нового, так сказать, действующего лица в своей тихой гавани оказался откровенно не готов. Конечно, через секунду он уже целился в высокий белый лоб, не скрытый фильтр-маской, но знал, что если это, так сказать, лицо захочет напасть, шансов у него нет никаких. Перед ним, мгновение назад легко перевалившись через ограждение пентхауса (на двадцатом, мать его, этаже башни, сплошь покрытой гладким высокопрочным стеклом), стоял Железный Кулак Гидры, в миру просто Зимний Солдат.