Зерна от плевел

Роджерс, стоило ему выйти на открытое пространство, перетек в Карраха так легко и естественно, как переходил с обычного бега на суперсолдатский — без малейших усилий. Каррах же моментально подхватил Брока на руки, потерся лицом о его живот, закинул себе на плечи, устроил удобнее, зашел в воду и погреб. Брок поднял выше завязанные в покрывало бутылки с водой, смазку и ланчбокс, больше похожий на ящик, набитый готовыми сэндвичами, упаковками чипсов, печенья и фруктами. Поразмыслив, Брок поставил сверток себе на голову, как индианка — ноги и задница все равно оказывались мокрыми, несмотря на то, что Роджерс-Каррах старался не нырять и держать плечи над водой. До острова догребли быстро, кажется, даже быстрее, чем в первый раз, и, едва ступив на песок, Каррах привычно уронил Брока себе на руки, одновременно уменьшаясь, и как-то получилось так, что теперь они с Роджерсом стояли посреди пустынного пляжа, обнявшись. — Я... — начал Роджерс, погладив его по плечу, и Брок подсказал: — Освоился. — Да. Ну, почти. Я не о том. Я понял кое-что за это время. То, что Каррах твердил тебе из раза в раз. И… и мне тоже. Пусть не напрямую, но он внутри так оглушительно тосковал по тебе… Это не ты создал его. Его создал я. Отделив от себя все, что мне мешало. Чувства к тебе. Ярость и боль. Все неприятие двойной природы, раздрай. Я будто разорвал себя надвое, как тот Румпельштильцхен из сказки. Только отбрасывая себя-капитана, я мог быть с тобой так, как всегда этого хотел: ни о чем не спрашивая, не требуя ответов, не ощущая горечи и желания обвинить. Ты для меня-Карраха был априори прав. Во всем. И как… мать моего ребенка, и как партнер, не отталкивающий такого меня, как якорь, который держал меня-человека от соскальзывания в полубессознательное состояние. Я когда Джея увидел… Знаешь, и Джей, и Баки… и ты — здесь. В одном месте. И это все сделал не я. Я столько усилий прилагаю всю жизнь, чтобы кого-то спасти, что-то исправить, сделать лучше, а в результате выходит-то у тебя. Ты был прав, я бы так не смог, но ты все сделал верно, именно поэтому у тебя есть они, а я один, — он прижался лбом ко лбу Брока и прикрыл глаза. — Боже, мне всегда казалось, что одиночество для таких, как я — единственный вариант. Потом появился ты, и я решил — пусть. Сколько получится. Урвать, уберечь, оставить себе. А потом ты… И я почувствовал себя ущербным. Человек, по которому я с ума сходил, был со мной по приказу. Потому что кто-то… Будто я ничего не стою сам по себе. Но я помню, как ты смотрел, думая, что я сплю. Как целовал. Зачем, если это было не для… протокола? Бесполезно с точки зрения функциональности. И Каррах внутри меня будто сказал: «Глупый. Он всегда был твоим. И сейчас…» Брок? — М? — Он прав? Та моя полубессознательная часть? — Прав. Я ему уже говорил это. Повторить и для тебя? Ты разве словам веришь? Моим. — Иногда нужно… услышать. Просто по-человечески услышать, что… — Я влюбился в свое задание, Роджерс. Намертво влип, хотя пытался как-то не слишком перемешиваться с тобой, зная, что не имею права сдохнуть. Не вышло. Я как тот самурай, которому выпустили кишки, но долг велел ему ползти дальше. И я полз. И буду ползти. Столько, сколько нужно. С тобой или без тебя. Но лучше бы... — Стив сладко, загнанно выдохнул ему в губы, и Брок, даже не видя, знал, что у того страдальчески заломились брови, — лучше бы с тобой. — Да, — выдохнул Роджерс… Стив, — со мной. Они прижались губами, и Брок остатками уплывающего в ебеня сознания подумал, что, наверное, это и есть первый поцелуй. А не тот, возле бара. Они рванули друг к другу, на ощупь сдирая последние тряпки, не глядя, расстилая покрывало, Брок жадно облапал Стива всего, мучительно пытаясь как-то сдержаться, не показать, насколько он изголодался именно по нему, жадно-открытому, не исполняющему одному ему ведомый долг «потрахаться, чтобы обрести контроль над вторым «я»», а действительно желающим этого. — Ты меня, — едва упав сверху, Стив до боли прижался от шеи до щиколоток, будто хотел слепиться в одно. — Боже, ты меня, хорошо? Я так… мне… я хочу тебя. Он лег рядом на живот, глядя требовательно и жадно, и от его поплывшего взгляда, от вида приподнятых ягодиц, от одной мысли, что можно, снова можно, Стив позволит, он хочет этого едва ли не сильнее, Брок со стоном оттянул член вниз, пытаясь унять совершенно сумасшедшее возбуждение, бродившее в крови, как наркотический дурман, то накатывая, то чуть отступая. Брок лег сверху, с разгона попадая в знакомый водоворот, со стоном прихватил упрямый загривок, толкаясь бедрами, и Стив длинно выдохнул, жалобно-угрожающе и просяще одновременно. Брок провел языком вдоль позвоночника, поцеловал ямочки на пояснице, которые лишали его воли и возрождали к жизни из любого пиздеца, потерся щекой о любимую задницу, едва сдерживаясь, чтобы не укусить, не хлопнуть от души — он не хотел делать больно. Хватит с них боли. Теперь только хорошо. Все должно быть, все будет… — Хорошо, — почти выкрикнул Стив, когда Брок лизнул его между ягодицами, со стоном обвел языком плотно сжатую розовую дырку, наверняка такую тугую, будто туда никогда ничего не совали, девственно узкую, тесную и до опизденения горячую. — Детка, быстрее, господи, я… Брок лизал его, наслаждаясь стонами и чуть старомодными проклятиями, пока мог хоть как-то сдерживаться, трахал пальцами, все добавляя и добавляя смазку, чувствуя, как Стив сжимается, подается навстречу, комкая несчастное покрывало, а потом чуть подрагивающими руками направил себя в его обжигающую тесноту и просто пропал. Наверное, они орали так, что распугали немногочисленную живность крошечного островка, — Брок не помнил. Только солоноватый вкус кожи, свои безумные рывки внутрь, в него, любовь, возвращение обратно, в рай, из которого он был справедливо изгнан за многочисленные грехи. Пот катился с него градом, но Брок почти не чувствовал неудобства, будто весь остальной мир отошел на второй план, оставив ему только плавный изгиб поясницы, перекаты мышц под светлой кожей и жадное единение с другим человеком, без которого все в этой жизни оказалось бессмысленным. Он отдал его за часть этого мира, как тогда казалось — за самую важную его часть, но в результате получил пиррову победу. Руины вместо цветущего города. Пепелище. — Я тебя люблю, — сказал он первый раз в жизни, пытаясь восстановить дыхание, Стив под ним хмыкнул, и этот веселый, родной звук заставил Брока прикрыть глаза и крепче прижаться щекой к широкой теплой спине. — Говорят, словам, сказанным после секса, верить нельзя. — До секса, — поправил его Брок. — Пока ебут — города дают. — Мне… теперь нечего тебе дать, — вдруг сказал Стив, и Брок, вздохнув, устроился рядом, глядя на этого невозможного идиота. — У тебя все есть. Баки, Джей, новая жизнь. От меня же одни проблемы. — Я бы дал тебе мозгов взаймы, Роджерс, но тогда, боюсь, начну нести ровно ту же чушь. Стив повернулся на бок, погладил его по лицу, то ли вспоминая, то ли стараясь запомнить получше. — Я как не жил это время, все думал, что я сделал не так? Почему ты не доверился мне? А потом понял, как тяжело было бы мне на твоем месте все это держать внутри, чтобы никто не пострадал. — И чтобы один влюбленный идиот мог побыть влюбленным как можно дольше. Я ебал себя в мозг, не вынимая, Стив. Меня от себя тошнило. Ты спрашивал: «Что, Брок?», я уже даже рот открывал, чтобы сказать, а выходило только чушь молоть. Стоило представить, как ты отшатнешься от меня, не станешь слушать, не поймешь, не дашь объяснить, запорешь на эмоциях все на свете. Джей тогда еще не родился. Я его хотел. Как какая-то дура хочет ребенка на память от того, кто, возможно, даже лица ее не запомнит. — Спасибо, что не рискнул им. — Стив. — Да? — Почему ты такой? — Какой? — Я бы не простил. Понял бы, но не… не забыл бы. — Я и не забуду, — Стив накрутил на палец отросшие волосы Брока и потянул его к себе, целуя. — Но сердцу не прикажешь. У меня эйдетическая память, если я не буду абстрагироваться ото всех глупостей, которые люди вокруг меня совершают, я с ума сойду. Брок представил, как Стив лежит ночью и перебирает, перебирает раз за разом каждое слово, которое Брок ему сказал, каждый взгляд, каждый жест, и анализирует их, анализирует, как может только он, раскладывает на две чаши весов, и порадовался, что тому не пришло в голову сделать это на полгода раньше. Он бы все понял. Понял бы, что Брок мечется, как собака перед срачкой, не спит, курит, ходит из угла в угол, набрасывается, как голодающий, стоит им оказаться наедине. Последствия этого понимания наверняка были бы катастрофическими. — Это было самым тяжелым, что мне приходилось делать в своей жизни, — сказал Брок ему в губы. — Что? — Ударить тебя. Там, в лифте. Поверь, я делал много всякой дряни, такое, что вспоминать тошно. Но так трудно и плохо мне не было никогда. — Я знаю, Брок, — Стив снова целовал его, между касаниями губ все повторял: «Знаю, знаю», будто это он был виноват в том, что Брок так вляпался когда-то. В Гидру, в ЩИТ, в Страйк, в Роджерса. — Давай еще. Я с ума по тебе схожу и ничего не могу с этим сделать. И не хочу. Господи, гори оно все, не могу больше. Стив снова потянулся к нему, и Брок затянул его на себя, с наслаждением предвкушая секс с человеком. Пусть и не с совсем обычным, но не сильно отличающимся от него размерами. — Обратно… не перекинься… прямо во мне, — попросил Брок, пока еще мог связно сформулировать хоть что-то. — Давай, давай, сладкий, не спи. Стив так нежно, так мучительно-медленно натянул его, видимо, стараясь хоть частично компенсировать те несколько раз с Каррахом, что у Брока внутри все наливалось жаром просто от того, что теперь можно. Есть надежда попробовать заново. Попытаться быть вместе без постоянного привкуса предательства, без мучительных мыслей о том, что будет, когда это все-таки вскроется. Самое страшное уже произошло. Стив попытался это пережить. Они оба попытались. — Прости, — простонал Стив, силясь выйти из него, и Брок, удерживая его ногами, почувствовал, что тот увеличивается. — Отпусти, Брок, отпу… О боже, — он на мгновение стремительно раздался во все стороны, растянув там, внизу, до предела, а потом сыграл обратно, снова увеличился, но не рывком, плавно, будто у кого-то в руках был пульт управления его трансформой, и он выкручивал регулятор то на минимум, оставляя обычного Роджерса, то на максимум, до Карраха. Но привычный гигант смотрел непривычно осмысленно, очень по-роджерсовски — извиняясь, но продолжая толкаться внутрь, будто не в силах остановиться. — Эй, эй, все хорошо, — успокоил его Брок, хотя задница явно не собиралась ему говорить спасибо за ебанутость. — Каррах, детка, ч-ш-ш, останься со мной, — он с трудом сполз с его члена, погладил по плечам, чувствуя, что возбуждение никуда не делось. — Земля — Роджерсу, прием. — Я, — сказал Каррах, рассматривая свои руки, — ничего не… понимать. Понимаю. Моя детка, — он обнял Брока, очень осторожно, нежно прижав к груди, провел огромной лапищей по волосам. — Я… это он. И он это я. Здесь, — он по-Карраховски приложил ладонь к груди, — и ты здесь. И… я все помню так же отчетливо, как будто я сам, — он обхватил голову Брока огромными ладонями и несколько раз прижался губами к губам. — Там, в бункере. Я так тебя хотел и был зол одновременно. Господи, я не понимал, что ты боишься, что я могу сделать больно. Только знал, что ты мой, что я имею право делать с тобой что захочу. Ведь ты принадлежишь мне. Пахнешь мной. Я готов был убить всех, кто посмеет отнять тебя. Я так тебя… даже тогда. Я так тебя любил. Люблю. — Как ты находишь меня, знаешь? — Брок погладил его по виску, размером с мужскую ладонь, коснулся пушистых ресниц и крутых скул. — Как? — Чувствую. Будто просыпаешься в темноте и знаешь, что тот, кто принадлежит тебе — рядом. Знаешь, и все. Еще до того, как услышишь дыхание или нащупаешь. Как осознаешь, что у тебя затекла нога или болит шея от неудобной позы. Ты и Джей — часть меня. Меня-такого. — Сдувайся, я хочу продолжить начатое, желательно без неприятных последствий. Стив уменьшился, продолжая держать его лицо в своих ладонях и целовать, целовать, целовать постепенно уменьшающимися губами. Пожалуй, Броку будет даже не хватать простоты и прямоты его альтер-эго. Но зато у него теперь есть сам Стив, целиком, а не половина. *** Они возвращались на закате. Медленно плыли в алой воде, периодически погружаясь в нее с головой, целуясь, сталкиваясь на глубине. Вещи пришлось бросить на острове — Брок обещал потом отправить за ними Солдата на катере. Остров с бунгало был далековато, но Брок не заметил, как проплыл расстояние в несколько миль, несмотря на то, что провел день за достаточно энергозатратным занятием. — Может, все-таки подвезти? — периодически спрашивал Стив, и за его улыбку, почти прежнюю, Брок готов был ему отдать что угодно. — Тебе так нравится таскать меня на себе? Стив вместо ответа вдруг поднырнул под него, трансформируясь в глубине, поднял его на себе, грудью к груди и поплыл на спине широкими гребками. — Каррах любить свою прекрасную, — прогудел он, и Брок, рассмеявшись, скатился с него обратно в воду. — Резкий приступ опрощения? — спросил он, отфыркиваясь. Стив замедлился, подстраиваясь под него. — Ну, мне нравилось так говорить. Подбирать слова, которые рассыпаются, как горошины, а пальцы у меня слишком крупные, чтобы их собрать и выставить в ряд. Тебе, кстати, по-моему, тоже нравилось. — Особенно когда ты считал, что я самка. Очень, Роджерс. Просто тащился. — Прости, — Стив снова нырнул, в этот раз поднимая его на плечи. — В голове была простая связь. Слабее, принадлежит мне в интимном смысле, требует защиты — значит… — Иди ты, — фыркнул Брок, пытаясь подняться на его спине на ноги. — Погоди, я нырну. Удобный ты, Роджерс, но только на открытых пространствах. Вода внизу стала совсем темной, солнце садилось, и потому надо было грести быстрее. Да и Джек, вернувшийся и наверняка протаптывающий который час в гостиной дыру, был весомым аргументом. Они выбрались на берег. Брок полежал несколько мгновений на кромке прибоя, пока Стив, смеясь, не поднял его. — Без меня ты беспомощен, — злопамятно напомнил он, и Брок с усилием улыбнулся — надо было брать себя в руки. Хотелось остаться так подольше — вместе, почти семьей, но Стива давно ждали в Яблоке, а Брока — наверняка обеспокоенный и злой даже после блядок Джек. — О да. Ты без меня — орел. Стив снова его поцеловал. Вокруг почти стемнело, тихо шуршали теплые волны, Стив был обжигающе горячим даже в окружающей духоте, и тело снова откликалось на его близость, как будто они только встретились после долгой разлуки. — Нам нужно вернуться, — напомнил Брок. — Вещи на острове. Твои супер-нано-шмотки, например. — Ты мне нравишься голым, Брок, — почти мурлыкнул Стив. Он не делал так никогда, не говорил такого — все время смущался, предпочитая действовать. — Ну по мне, думаю, видно, что ты мне тоже, — хмыкнул Брок. — Но вернуться придется. Тебе в большой мир, мне к злому, как черт, Роллинзу. Стив отпустил его, но взял за руку. Брок, мысленно закатив глаза, побрел за ним к дому. Одеждой Солдат поделился с большей охотой, чем оставил Джея без присмотра. Джек вообще молча осуждал, «незаметно» выискивая на Броке синяки и еще бог весть что, Роджерс не отходил от колыбели, отказываясь даже поужинать, Солдат быстро сгонял за вещами на остров, и все кое-как уселись за одним столом. Роллинз смотрел в окно, Солдат прислушивался к каждому шороху, доносящемуся из детской, Стив смотрел на Солдата, не убирая, впрочем, ладонь с колена Брока, и все молчали. — Вот что, — произнес наконец Брок. — Едим и расползаемся. День был длинным. Джек пристально на него взглянул, сжевал бутерброд и поднялся. — Я спать, — бросил он на ходу, но Брок знал, что тот его дождется. Вернее, дождется отлета Роджерса. Солдат, прихватив кружку с кофе, скользнул за ним, не обращая внимания на то, как Стив на него смотрит — с грустью. — Я рад, что он жив, — сказал он, стоило им остаться вдвоем. — Баки. Что все вы живы. Правда. — Я знаю. — Я как подумаю… — Никакого сослагательного наклонения, Роджерс. Все хорошо. Ну, кроме того, что мы оторваны от жизни, нормальной медицины и находимся вне закона. — Мы это решим. Со временем. Проводишь? Они снова целовались, как какие-то подростки, уже у джета, и Брок, жалея, что им нельзя уснуть вместе, как раньше, подумал вдруг, что непонятно, когда они вообще увидятся. Роджерс обрел контроль. Правда, у него тут Джей. — Я вернусь. Вырвусь через месяц, не раньше, — выдохнул Стив ему в губы, — чуть что — звони, особенно если что-то с Джеем, не затягивай, не пытайся решить в одиночку. Больше не нужно в одиночку, хорошо? Я помогу, — он вдруг обнял его так, что Брок на секунду задохнулся в его хватке, поцеловал в висок и шепотом добавил: — Я никогда даже не мечтал о ребенке. А об общем с тобой… Он очень на тебя похож. Жаль, фото не сделал. — Давай, там тебя с собаками уже ищут, — Броку стоило усилий оторваться от Роджерса, но он смог и гордился собой ровно три минуты: пока Роджерс поднимал люк и проверял системы. Потом невидимый джет стартанул в темное небо, а Брок остался. Ему не было хода в большой мир. Еще раз вспомнив о ребятах и Джее, он повторил себе, что они стоили таких жертв. Джей вообще стоил всего, что еще у него оставалось. — Я хочу перебраться в Паликир, — сказал Джек из темноты, стоило Броку переступить порог. — Поближе к своим блядкам или подальше от моих? — спросил Брок, скидывая легкие сланцы. — Подальше от того места, где ты заново встаешь на те же грабли. — Ты там, часом, не надумал третий… или четвертый раз жениться? Например, на Аните? Ничего так у тебя грабли в этот раз, сиськастые. — Детка, — Джек наконец выступил на освещенный луной участок гостиной, и Броку на мгновение показалось, что вместо глаз у него темные провалы. — Сначала это было необходимо, потому что Папа держал нас всех за яйца. Потом Роджерс перекидывался бесконтрольно в ту хуйню, и ты тут решил предохранителем поработать. Теперь… — Теперь у меня с ним общий ребенок, Джекки. Как бы по-бабски это ни звучало. Не говоря уже обо всем остальном. — Ты въебался в него, что ли? Словами мне скажи. — Понятия не имею, с чего ты взял, что имеешь право у меня это спрашивать. — С того, что он носится сюда весь такой «незаметный». Если его отследят, попадут все. — Если нас вычислят без него, мы тоже попадем. Такая вот се ля ви, Джекки. Можешь валить в свою столицу и надеяться остаться в стороне — дело твое. Джек рванул его за плечо, разворачивая к себе, заглядывая в глаза. — Брок. — Джек, я вышел из возраста нотаций, еще когда тебе миссис Роллинз подгузники меняла. Так что… Джек прижал его к себе и отпустил. Они оба знали, что он останется. Будет снова протаптывать дыры, ожидая, пока Брок вернется. Потому что так устроен. Поступаться принципами и терпеть того, кого не выносит, просто потому, что его выносит Брок. Дружба бывает разной. И такой тоже. Приняв душ, Брок долго ворочался с боку на бок. Он не любил объясняться, оправдываться и вообще как-то пытаться загладить впечатления от того, что иногда говорил и делал. Так уж сложилось, что он, сожрав тонну дерьма, разучился не только долго сожалеть о проебах, но и извиняться. Осознав, что не уснет, он поднялся. Заглянул в комнату Джея, обнаружив того в кровати, а Солдата на полу, закрыл дверь и, потоптавшись, все-таки постучал к Джеку. Потому что если был в его жизни человек, сожравший говна не меньше, а часть вообще по его, Брока, вине, то им был Джек. В самой маленькой спальне дома горел свет, Роллинз, видимо, читал очередную заумь, и, судя по тому, что даже не повернул голову на звук открывающейся двери, Брок его таки задел. — Джекки, — Брок лег рядом, как когда-то в юности. Тогда, чтобы раскачать Роллинза, было достаточно положить руку ему на живот. Тот вспыхивал моментально, и они мирились. Долго и с удовольствием. Те времена прошли, а лажать Брок не перестал. — Джекки, Роджерс сказал, что в следующий раз привезет твоего волосатого говнюка. Ричарда. — М-гм, — ответил Роллинз, не глядя на него. И перевернул страницу. — Джек. — Детка, иди нахуй. Нотации тебе не нужны, а ничего другого у меня для тебя нет. — Давай нотации. Джек, наконец, взглянул прямо на него и вздохнул, опустив книгу на грудь. — Ты и сам понимаешь, что подставляешь нас всех, иначе ты бы так не пенился. Ты терпеть не можешь, когда кто-то озвучивает твои собственные сомнения, Брок. Джек был прав. Жить с кем-то, кто знает тебя так хорошо, иногда бывало невыносимо. — Да. Я понимаю, — после недолгих раздумий признал Брок. — Вот такое я эгоистичное дерьмо. Хочу чего-то только для себя. Роллинз снова уткнулся в книгу и буркнул уже совсем другим тоном: — Благословляю тебя, дитя мое. Теперь свали нахрен, и так весь настрой… Брок все-таки огрел Джека подушкой по голове, выхватил по печени и, вернувшись к себе, сразу же уснул.