Последний шанс

      Единственное, о чем могла думать Тина, наспех пытаясь выбраться из дома — дети: найдет ли Тесей их у Грейвса, какие отношения складываются между Грейвсом и Альбертом, пока её нет, не делает ли она жуткую ошибку, оставляя их одних, а самое главное то — что сделает Скамандер с детьми, если Персиваль не сможет уберечь их от мнимого отца. Сердце разрывалось на части, а инстинкты выживания перемешивались с материнскими, ставя перед неимоверно сложным выбором. Собравшись с силами, Тина нашла лист бумаги и перо, недолго думая, написала записку, которую после положила в дверь Грейвса:       «Персиваль, я понимаю, что слишком много уже сделано и сказано, что я не имею права просить тебя о чем-то еще, но я просто надеюсь, что ты не позволишь Тесею добраться до наших детей. Я слишком поздно поняла, что он ужасен и боюсь даже представить, что сделает Скамандер с Альбертом, который так храбро пытался оборонить меня. Ты можешь рассказать детям всё. Не рассказывай ничего детям, прошу. Дай им немного вырости. Пускай и с осознанием того, что их отец — ужасный человек, но хотя бы не с мыслью, что их воспитывал совершенно посторонний человек и возможностью его полноправно ненавидеть. Я благодарна тебе за то, что ты не отвернулся от нас, узнав всю правду и эта благодарность сейчас даёт мне. Я люблю тебя. Именно это и наши дети заставляет меня двигаться вперёд. Будь осторожен. Тесей способен на многое, и сейчас он невероятно зол.»       На бумаге остались следы от слёз: меньше всего Тина хотела уезжать куда-то сейчас, но остаться означало не только разрушить себя, но еще и подвергнуть опасности других, важных для неё людей: так рисковать она не могла.       Покинуть дом не составило труда: Тесей либо забыл закрыть двери на ключ, либо просто решил проверить её. Но это не имело значения сейчас, когда Тина спешно покидала город, ожидая свой поезд на вокзале: деньги на билет она вытащила из ящика Скамандера. В него он откладывал определённую сумму на черный день. Оттуда вытаскивал и деньги на их свадьбу (тогда Тина еще не совсем понимала всю иронию ситуации). В её жизни черный день наступил несколько недель назад, когда Грейвс рассказал ей всю правду, а сегодня мрак этих недель достиг своего аппогея. Почему-то миссис Скамандер была абсолютно уверена, что пропажу некой суммы, Тесей даже не заметит.       Колёса торохтели, бросая искры на гравий, усыпанный вдоль шпал, а Тина выглядывала в окно, наблюдая за сменяющимися за ним пейзажами. Такой красоты она не видела достаточно давно и с удовольствием наслажадалась живописными лесами и лугами по пути к спасению. Девушка, устроившаяся сбоку что-то тихо шептала на ухо своему маленькому сынишке, а тот капризно хмурился, обнимая мать за шею. Тина грустно улыбнулась. Когда-то Алберт тоже любил так делать. Заметив внимание к своей персоне, мама обернулась. — А вы одна, — вздохнула девушка, усадив малыша. — Муж не вернулся? — сочувственно опустила голову она, прикрыв глаза, пальцами провела по кудрявым светлым волосам мальчишки. — Меня Диной зовут, — проговорила она. — Тина, — Скамандер наклонила голову в сторону. — Вернулся, — женщина вспомнила о Персивале, поежилась, накинула плед на плечи, снова отвела взгляд в сторону окна. — Инвалид? — участливо уточнила Дина, поправляя кофточку малыша, очевидно боясь, что его продуетв холодном вагоне, а, может, просто не могла найти другого способа занять свои руки. Тина кивнула, улыбнувшись мальчику, и тот засиял ей в ответ. — А наш папа погиб еще при первой мобилизации, — Дина тоже отвернулась. Остаток пути они провели в благоговейной тишине, не мешая мыслям друг друга. Ребенок уснул на половине пути, и они просто боялись его потревожить.       Девушка вышла за несколько станций до крайней остановки поезда, а Тина дожидалась последней станции, чтобы быть как можно ближе к посёлку родителей: о том, где они живут в данный момент и живы ли Мистер и Миссис Голдштейн, Тесей не знал и вряд ли стал бы искать свою жену на другом конце Соединённых Штатов Америки, будучи абсолютно уверенным, что так далеко она уехать не могла. Это вселяло некое спокойствие, но к моменту приезда Тины в город, добраться до дома четы Голдштейн представлялось возможным только если преодолеть всё растояние пешком. Ночь стремительно спускалась на землю, а Скамандер только посильнее запахивала своё пальто и обматывалась шалью, чтобы не замерзнуть.       Дорога была непривычно длинной, обувь слишком неудобной, а ночь запредельно холодной. К дому родителей Тина добралась только на рассвете, постучалась в двери, понимая, что вряд ли кто-то впустит её в такую рань, если вообще откроет, и положив на веранде сумку, села на неё, опустила голову, спрятав её в вырез свитера и оперлась на деревянный резной столб. В таком положении её и застали вернувшиеся с ночевки у соседей родители. Отец потряс дочь за плечо, но она никак не реагировала, а потом едва открыла глаза, дрожа от холода и напряжения. Мама защебетала что-то непонятное, пока мистер Голдштейн поднимал дочь с пола, подхватив её за руку. Кое-как они зашли в дом, и Тина без сил упала на диван, стоявший посредине гостиной. Миссис Голдштейн только сняла с девушки пальто и обувь, не став больше тревожить, накрыла её одеялом из овечьей шерсти, и приказала мужу подкинуть дров в камин, чтобы дом согрелся как можно быстрее.

***

      Мистер Голдштейн пил чай из керамической кружки, расписанной цветами и посматривал через плечо супруги на дочь. Его лицо осунулось от времени, волосы полностью поседели, острые скулы натягивали кожу, по которой рассыпались глубокие морщины. Его голубые глаза выцвели на солнце и сейчас напоминали рассветное небо в тот момент, когда солнце только начинало всходить за линию горизонта.       Миссис Голдштейн выглядела немного лучше своего мужа, но такой же усталой. Её волосы были выкрашены в цвет спелой вишни и переливались под лучами солнца, которые проникали в дом через плотно задернутые шторы. — Мне всегда не нравился этот ваш Скамандер, — вздохнул мужчина, поправляя серую скатерть на узком деревянном столе. — Приехала одна, ночью, в испачканых вещах, одета совсем не по погоде, без детей. Уставшая и измученная. Персиваль бы такого не допустил, — грозно сказал он, снова окинув взглядом спящую Тину. — Брось, — выдохнула жена, хотя сама понимала, что дело хуже некуда, но почему-то ей хотелось верить в лучшее, пока дочь не опровергнет все их догадки, либо наоборот — не подтвердит их. Она развернулась на стуле и посмотрела на дочь. Та впервые за всё время перевернулась на другой бок. — Мы ничего не знаем, и я уверена, что приезд Тиночки связан совсем не с Тесеем. Он влиятельный мужчина и боготворит твою дочь, — миссис Голдштейн нервно крутила в руках чашку. — Она не только моя дочь, Амелия, — выдохнул мистер Голдштейн, и женщина вздрогнула от его ледяного тона. — Я убью этого подлеца, если он хоть словом обидел нашего ребёнка. — Эммет, ты слишком жесток по отношению к этому мальчику, — запричитала миссис Голдштейн. — Дети любят его, — мужчина встал со стула, стукнув кулаком по столу, переклонился через него, уперевшись в столешницу двумя руками. — Это ты слишком добра к нему, Амелия. Ты не видела свою внучку с рождения, а говоришь что-то о добропорядочности своего зятя, — он фыркнул и ушел из комнаты, поправив напоследок дочери одеяло.

***

      Приготавливаясь ко сну, Амелия не могла заставить себя отойти далеко от своего ребёнка: Тина начала ворочаться в постели, что-то бормотала во сне, по её лицу катился холодный пот, а губы перекосились в гримасе полной страха. Из всех слов, которые проговаривала Порпентина, её мать смогла разобрать только несколько: «Персиваль… Альберт… Ева… Не отдавай». Она в ужасе прикрыла рот ладонью, второй рукой коснулась лба дочери и резко её одернула: на лице Тины можно было вскипятить несколько галлонов воды за чрезмерно короткое время. Не отходя от дивана, миссис Голдштейн позвала мужа, который наспех накинул тёплый камзол и скрылся за дверью дома, а вскоре вернулся с местным врачом, жившим по соседству. Всю ночь Тину в лихорадке бросало из стороны в сторону, она произносила имена детей и Грейвса, плакала и кричала, просила не причинять им боль и клялась в том, что скоро вернется. Наверняка причиной этого стало долгое пребывание на холоде в лёгкой одежде, ведь сколько времени Тина провела на улице — оставалось загадкой.       Совсем скоро обычная простуда дала осложнение на лёгкие, и миссис Скамандер попала в городской госпиталь, где понемногу начала приходить в себя. Родители навещали дочь каждый день, но отправлять телеграмму её мужу не торопились, дожидаясь того момента, когда Тина сможет объяснить им причину необъявленного визита и всё ли хорошо в её семье, в чем Эммет слишком сомневался, запрещая супруге связываться с зятем и, тем более, говорить ему о местонахождении Порпентины.

***

      К концу месяца Тина уже могла трезво рассуждать и спокойно разговаривать, не боясь остаться еще и без голоса. Тогда, сбежав от мужа, который приводил в порядок задний двор: обрезал ветки фруктовых деревьев и сжигал сухие листья, — Миссис Голдштейн пришла в больницу к дочери, привезла ей свежего куринного бульона, маринованных яблок и немного домашнего хлеба. Когда Амелия зашла в палату, Тина сидела на кровати, поджав под себя ноги, и отвернувшись к стене. Её поза была напряжена. Женщина подошла ближе к дочери, положила руку ей на плечо. Тина дернулась и вскркнула. — Тише, милая, — прошептала миссис Голдштейн, когда другие женщины, присутсвующие в палате, обратили на них внимание. По щекам девушки потекли слёзы. — Ну что ты? — Амелия обняла дочь и принялась гладить её по спине. — Тесей знает, что я здесь? — прошептала вопросительно Тина, отодвигаясь от матери в сторону. Та лишь покачала головой. — Твой отец запретил мне сообщать ему, — ответила женщина, повернувшись к окну. — Может, объяснишь мне, что произошло? — Персиваль жив, — едва слышно ответила Тина и по её щекам снова покатились слёзы. Амелия шокированно прикрыла рот рукой и села на край кровати. — Он же, — выдохнула миссис Голдштейн. — Письмо и… Тесей, — прикрыла глаза женщина. — Он соврал… — Я не знаю, мама, но он жив, — протянула Тина, оглядывая комнату. — Я всё тебе расскажу, только забери меня отсюда.       Договорившись с врачом, миссис Голдштейн забрала дочь домой, пообещав, что они будут появляться в госпитале минимум два раза в неделю для обследования, а сосед будет делать все необходимые уколы еще десять дней. Тина вечером рассказала родителям обо всём произошедшем, а потом долго уговаривала отца не связываться с мужем, ведь тот совсем не тот человек, за которого себя выдает. Ситуация была сложной: девушка не могла вернуться домой и отправить туда письмо, но ей было необходимо знать, что дети с Персивалем и с ними со всеми всё хорошо.       Разобраться с ситуацией пообещал отец: он взял у Тины адрес Грейвса и купил билеты на поезд. Его внуки ждали его, и мистер Голдштейн не собирался надолго оттягивать встречу.