Последний шанс

Среди ночи Альберт проснулся от кошмаров и жутким криком разбудил Еву, спящую на другой стороне кровати. Девочка поежилась от страха, сама забиваясь в угол и крепко прижимая к груди теплое одеяло. Ее брат тяжело дышал, вцепившись руками в простынь и невидяще вглядываясь в темноту, ставшую такой ненавистной в последнее время. Он тяжело дышал, и девочка боялась подбираться ближе, пока дверь в комнату не распахнулась, тяжело ударившись об стену. Персиваль стоял в проходе. Сонный и взлохмаченный, он прибежал на крик сына, которого даже не мог называть таковым вслух. Чтобы ещё больше не напугать ребёнка, Грейвс осторожными шагами подошел к кровати и сел на край. Альберт медленно развернулся к нему лицом, и теперь Персиваль мог внимательно его рассмотреть: мокрые от страха волосы, покрытое испариной лицо, дрожащий подбородок. Казалось, что мальчишка вот-вот заплачет, но он молча смотрел в его глаза. Грейвс коснулся рукой плеча ребенка, слегка сжал его, чтобы доказать, что все происходящее вокруг сейчас — реальность, и мальчишка немного расслабился, глубоко вдохнул и прикрыл глаза, устраиваясь поудобнее на кровати, хотя мышцы на его руках и шее были напряжены. Персивалю казалось, что он готов подорваться прямо сейчас и защищаться, не зная, чего ожидать в чужом доме. — Что тебе снилось? — мужчина сел на край кровати так, чтобы оба ребенка оказались в поле его зрения. Ева до сих пор сидела неподвижно, не подавая и звука, будто это могло спасти ее от чего-то страшного. — Отец, — Альберт посмотрел на сестру и притянул её к себе, обнимая двумя руками и шепотом извиняясь за то, что напугал. Сердце Грейвса, казалось, пропустило несколько ударов. В этой комнате он чувствовал себя явно лишним, видя, как дети находят утешение друг в друге и пытаются показать свою внутреннюю силу, чтобы оградить другого от страхов. В голове проскочило скользкое воспоминание о том как вернувшись и осознав своё одиночество, он глушил боль и страхи в алкоголе, даже не рассматривая другие пути дальнейшего продвижения по жизни. Его сын явно был намного сильнее, унаследовав характер Тины, и сейчас он полностью доказывал эту теорию, превращая ее в железный факт. Мысль больно полоснула ножом по сердцу: помочь сейчас он ничем не может, но его хотя бы не выгоняют, что уже хорошо. Ева доверительно жмется к брату, словно не он заставил ее дрожать от страха. Почему-то она в него верит, знает, что Альберт будет стоять до последнего за свою маленькую сестрёнку, а значит, не обидит даже находясь на грани. Грейвс едва замечает как ловким движением худые и длинные мальчишеские пальцы сжимаются на узкой спине, как Альберт ловко путает сестру в одеяло. Он улыбается про себя, все больше замечая, что от Тесея его сын не взял ничего. — Если ты расскажешь подробнее, думаю, я смогу помочь чем-то, — неуверенно выдает Персиваль, опустив вниз взгляд. Он не знает, чем обернется это его предложение и не покажется ли оно слишком навязчивым для испуганного мальчишки, но тот лишь грустно улыбается и как бы намекая смотрит на Еву. Она, уставшая от всех событий, мирно засыпает на его руках. Грейвс кивает и выходит, разочарованный, что не смог дать никакой поддержки, но спокойный — его сын со всем справится. Дверь за его спиной медленно закрывается, и мужчина проходит на кухню, чтобы включить плиту и поставить кипятится воду для чая. Возможно, тот поможет и ему успокоить свои мысли и наконец заснуть глубоким сном без сновидений, в которых Тина рыдает в объятиях Скамандера, а он ничем не может ей помочь. Зеленые листья застилают дно чашки, а парующая жидкость наполняет её до краёв, когда дверь на кухню тихо открывается и на пороге замирает замотанный в покрывало Альберт. Он неуверенно переминается с ноги на ногу, очевидно не зная, зачем пришел, и что делать дальше. Грейвс жестом предлагает ему войти. Альберт залазит на диван, стоящий возле стола с ногами, поджав их под себя. Он смотрит на Грейвса настолько холодно, что мурашки пробирают мужчину. — Хочешь, я сделаю тебе какао? — Альберт только качает головой, и тогда Персиваль садится напротив него, пальцами вцепившись в ручку чашки, как в спасительный якорь. — Отец обижал тебя во сне? — осторожно спрашивает он, подбирая каждое слово, чтобы не задеть нежные чувства и без того обеспокоенного ребёнка. — Он мне не снился, — неожиданно для Персиваля выдает Альберт, резко выпрямляясь. Его взгляд набирает острых ноток и больно ранит, ржавым лезвием пробираясь сквозь органы к одному, самому важному. — Мне снились вы. И мама. Вы были счастливы. Без нас, — слова потоком льются из мальчика, а его глаза застилают слёзы. Кулаки инстинктивно сжимаются на белой скатерти, и Грейвс сглатывает. — Разве это плохо? — говорит мужчина гораздо тише, чем ему изначально хотелось, а ещё неуверенно, тщательно подбирая фразы, но только этот вопрос не даёт ему покоя. Голос на последнем слове срывается на скрип, и Персиваль кашляет, чтобы немного привести в тонус свои голосовые связки, очевидно, слишком расслабленные после длительного молчания. — Все было хорошо, пока вас не было, — Альберт отчётливо намекает на причастность Грейвса ко всем неприятностям, произошедшим в их жизни, и тот не может сказать и слова, зная, что любое сейчас обернется против него самого. — Зачем вы приехали? — мальчишка стоит на своем, и Грейвс рассказывает ему всё, что может рассказать, не обращая внимания на запреты Тины и возможную в дальнейшем непростительную ошибку. Мальчик слушает, не перебивая. Слушает историю о том как солдат вернулся с войны и остался без самого главного — без семьи, слушает и не понимает, а затем задаёт главный волнующий его в этот момент вопрос. — Если вы потеряли свою семью, то зачем разрушать нашу? — в глазах ребенка плескается ненависть, а вопрос в ушах Грейвса звучит прямым обвинением. — Потому что вы — моя семья, — выпаливает Персиваль, а затем резко прерывает свой рассказ, поздно осознав, что только что сказал мальчику, но пути назад не остаётся. Он покидает комнату и вскоре возвращается с потертой фотографией, на которой Тина двумя руками обнимает его за торс, положив голову на плечо, а сам мужчина бережно держит в руках завернутого в пеленки ребенка. Они счастливо улыбаются с фотографии, и Персиваль не может не улыбнуться, смотря на неё. Альберт резко поднимается с дивана, рукой задевая чашку, и она падает на пол, разбиваясь на маленькие осколки. Его руки начинают дрожать ещё сильнее, чем до этого. — Это… — он неопределенно тычет пальцем куда-то в фотографию, не в состоянии сконцентрироваться на чем-то одном. Эмоции переполняют его, отзываясь жаром во всем теле и чувством абсолютной ненависти где-то в области сердца. — Это ты, — Грейвс нервно улыбается, показывая на свёрток, и совсем не обращает внимание на то, что горячий чай стремительно растекается по полу.