Всё не может быть ещё хуже

       Она умирала долго, оставляя мокрые простыни на постели. Мэй не хотела, чтобы это видел кто-либо и старалась прятать своё несчастье. Она до блеска намывала раковину, после чистки зубов. Питер знал, что она затирала кровь.       Запах кофе с кухни. Мэй сидела у окна, что-то записывая в блокнот.       В соседней комнате её племянник писал реферат, но все слова неожиданно превращались в тишину, ночь, словно он отмечал невыразимое.       Лёгкое головокружение. Он свыкся с простой галлюцинацией: в своей же комнате, ему мерещилась гостиная на дне озера. И порою поэтический хлам занимал вчё место в его алхимии слова.        Он забыл о любви, когда сжимал плечи Тони. Питер видел стену, которую тронула трещина. Он видел глаза Мэй, когда мельком пробегал на кухню. Но их там не было.        Он полюбил пустыню, сожженные сады, теплые напитки, всё то, где мог увидеть её. Он цеплялся за каждую минуту с тётей и, кажется, от этого совсем обезличился.       Она не хотела уходить скоропостижно, шутя, что это всё равно что уйти из ресторана не расплатившись.       Парень шел по улице с закрытыми глазами. Мир вот-вот покинет его, а он принял это как должное. Питер продолжал слушать музыку, которая разрывала всё его тело на части и заставляла кричать от грусти.       Он забежал в комнату, осознавая, как ломается его душа. Питер двигался как сумасшедший, затем, упав на кровать, почувствовал как мороз разливается по телу, как становится холодно и тяжело дышать.       Утром он обнаружил, что чувствует себя не так, как обычно. Затем, парень решил попрощаться со всеми, кого знал на своём курсе. Сегодня он обнимал каждого и постоянно шутил, даже попытался полюбить себя, но в итоге захотел лишиться глаз и слуха.       Он был подавлен, игнорировал всё и даже сбежал с учебы, так как ему чертовски надоело видеть людей. Он хотел остаться дома. Вместе с Мэй.     — Давай пойдём спать и выключим свет. — предложил однажды Питер, помогая встать тёте со стула.     — Убери свои руки. Я ещё могу ходить. — возмутилась женщина. Не думайте о ней плохо, просто её оскорбило такое излишнее внимание племянника.       Он хотел побыть с ней ещё немного или чтобы она побыла с ним. Время не щадило их любви, оно распыляло её в прах. С каждым днем всё больше. Сначала это было не так заметно: клок волос на расчёске, сухая холодная кожа тонких пальцев и хриплый голос. Мэй не хотела, чтобы что-то менялось в отношении к ней, поэтому стремилась оставить всё так как помнила, но этого нельзя было скрыть бесследно. Он хотел ей сказать, что всё будет хорошо… даже если это не так.      — Оставь свою ложь на потом, — спокойно сказала женщина, — ляг рядом со мной, Питер. Не слушай, если я закричу. Успокой свои мысли и засыпай.        Страшна та ночь, где не слышно ни шороха. Ни одна машина тогда не проехала мимо их окна, оставляя Питера наедине со своим нервным дыханием. Он ужасно боялся утерять кусочек своего сердца и сильно вцепился в него, не замечая, что больно сжимает, от чего оно и болело.        Сон урывками напоминал ему о тоске своей души, казалось, словно он снова вернулся в ту жёлтую лодку у лесного озера.       Мэй тоже не спала. Он чувствовал как она  прерывисто дышит. На лице Питера поступили слёзы и он, боясь произнести хоть шорох, закрыл рот ладонью. Он боялся дать эмоциям возможность вырваться.        Тихий всхлип отдал резью в голову. Одеяло предательски задрожало от его плача. Питер повернул голову, прячась от взгляда Мэй. Ему не хотелось её огорчать сейчас. Его единственным желанием было освобождение от этих эмоций, чтобы всё вернулось на свои места.       Лёгкий хлопок по плечу. И тихий голос, овитый ласковым бархатом:     — Дай простыне впитать твои слезы, в этом нет ничего плохого, Питер. Ты не виноват в этом. Иногда мы никак не влияем на ход событий и это приводит к чему-то немыслимому и не всегда радостному. Если помнить, что это начало чего-то большего, можно спокойно справиться с болью в сердце. Не вини себя, Питер, — она прикоснулась к его виску губами, оставляя свой последний поцелуй.       Он приобнял тётю, не помня ни о чём кроме её слов. Питер закрыл глаза, впервые за долгое время увидев сон, а когда открыл её уже не было. Она уже не сопела, а губы, будто только отпустившие свой последний выдох, были синими.        Чашка, только разбившаяся о пол. Смех. Тепло. Шипящий телевизор, который Питер так и не успел починить. Баночки с приправой с перепутанными подписями. Звук секундной стрелки, разделяющий время на тысячи равных частей. Морщинки на уголках глаз при улыбке, которую уже никто не увидит.       Комната Мэй — это самое светлое место в доме. Напротив кровати было окно с белыми занавесками, рассеивающими солнечный свет по всей комнате, сохраняя некоторые его части на пустой постели, на шкафу, на ковре. Это было единственное место в доме, где был постелен ковёр. Питер когда-то считал его безвкусным и нелепым из-за избытка орнамента и, возможно, плохого сочетания цветов, но не сейчас. Он проводил его тоскливым взглядом, а затем сел на пол, цепляясь тонкими пальцами за длинный ворс ковра. Ещё вчера она бы встала ногами на этот дурацкий ковёр. В зеркале напротив появилась бы её тёплая смешливая улыбка. Питер сжал кулак и обессиленно, поджав ноги, упал на этот ковёр, вдыхая запах ещё не выветрившихся духов.    — Я не успел ей так многого сказать, — Питер отречённо смотрел в даль.   — Я так сломлен сейчас. Это все очень сильно подействовало на мое сознание. Я не смог быть с ней вечность, как хотел бы. Она должна быть рядом со мной. Почему? Слишком поздно я задал себе этот вопрос. Почему она не рядом? Я  так часто забываю ответ на этот вопрос. А когда вспоминаю… — голос дрожал, меняя тональности, отчего его речь казалась такой юной. — Позволь мне обнять тебя сейчас. Я так сильно хочу обнять тебя. Эти все её черновики и рисунки, фотографии и рассказы в моих воспоминаниях говорят мне о том, что я не выдумал эту жизнь. Она действительно была. И теперь…кроме нас… эту ношу не кому… Я не псих, она действительно была со мной. Её лицо так часто снится мне, это уже граничит с безумием. Я ещё надеюсь услышать шум замка в квартире, её гогот, когда она смотрит сериал, шум её шагов. Вот-вот я обернусь и увижу её вновь.        Тони крепче сжал плечи парня, будто собирая в себя его печаль и горечь. Они громко хлопнули дверью квартиры Мэй, сели в машину и уехали. Так далеко, чтобы рана души Питера успела затянуться.                                     ***        В то летнее сицилийское утро, словно сошедшее со страниц книги его детства, он проснулся непростительно рано, опередив своим пробуждением солнце, сонно щурящееся между облаков. Чувствуя холод кафельного пола, то как он постепенно отдаёт в голову, парень выбрался навстречу замершему в нерешительности последнего сна осознание.       Обогнув море бусин росы из хрусталя и спустившись к затерянной в тенистом лесу реке, он с жадностью черпал руками воду, пока губы его не окрасились стыдливым багрянцем.       Сбросив с глаз нависавшие русые волосы, Питер, петляя меж скрученных утренней судорогой деревьев, понемногу внимал тишине, которая сплетала его, кажется, с историей. Многие были здесь до него. И ощущение неразлучности с предками удивляло и поражало его. Беззвучно дрожа всем телом, скорбел о судьбах тех, кому не суждено было перешагнуть порог сегодняшних дней, тех, кто истлел столетиями назад или тех, кто мёртв внутри. Как он когда-то…        И теперь он наконец понял, что счастье можно обрести только запутанным и тернистым путём. И когда кажется, что всё не может быть ещё хуже, стоит вспомнить — таков путь к свободе. К счастью.