***
Зимой мысли о смерти приходили чаще. Зловещие скрипы не давали заснуть, бьющие в окна метели пробуждали первобытный страх — словно зверь бьётся, а не природа. Агеро просыпался с кошмарами и засыпал с мыслью о жизни, тоже медленно становившейся кошмаром. Тени в углах шевелились, чужие лица начинали мутнеть и расплываться, пальцы часто била нервная дрожь. Агеро боится умирать. И он умирает. От старости. От снедающих его тело болезней. От юнцов, так и норовящих встать на его место. Он умирает. Баам был рядом, но часто уходил в себя, улыбался своим мыслям. Агеро понимает, что впервые в жизни эта улыбка, это спокойное, нежное ожидание его пугает. Нервы истрепались словно мочалка и даже ожидание посмертия не смогло уменьшить страха смерти. Он спрашивает Баама, каково это — умирать. — Когда меня убивали, мне было слишком больно, чтобы что-то запомнить, — пожимает тот плечами. Чужой ответ совсем не успокаивает.***
Он едет на коронацию нового короля. Карету в дороге заносит снегом. Агеро откидывается на подушки, нервно посмеиваясь. Поймав тёплый взгляд Баама он понимает, чем всё это закончится.***
— Никакой коронации нет и в помине, я прав? Возница, которого не пустили в тёплую карету, умер первым, не издав больше ни звука. — Извините, — слишком светло улыбаясь произносит Баам, — это был прямой приказ. Отправляющий письмо не знал, что коронацию планировали в начале следующего месяца, а не этого. Агеро дрожащей рукой зарывается в волосы. Вокруг километры снежной пустоши. Лошади мертвы. Возница мертв. Он сам… скоро. Смех вырывается против его воли, разрывая лёгкие изнутри. Баам не пытается заставить его замолчать, лишь на колени притягивает. Агеро замолкает сам, ощущая, как знакомо чужие пальцы перебирают его пряди, убирая их с лица. Он не готов.***
И никогда не будет. Баам по своему опыту это знает. Баам до последнего гладит голову на своих коленях, шепчет что-то. Да всё подряд шепчет. Шепчет, что от холода, — он слышал от других демонов, — почти не больно. Шепчет, что в Аду тепло, а в места со снегом заходить они не имеют права. Шепчет, что расскажет и покажет множество удивительных вещей в их следующую встречу. Занавески на открытом окне не дают забиваться снегу, но впускают стужу, промораживающую до костей через все слои одежды. Бааму ничего, Баам перетерпит. Ему почти не холодно, так сильно бьётся сердце от предвкушения. Но, несмотря на все его знания, в глубине души затаилась тревога, щедро приправленная болью. Смотреть на лицо, искажённое болью и страхом, такое родное лицо… Он целует холодеющие лоб и губы, пытаясь хоть так облегчить чужую участь. Он шепчет: — Я люблю вас, господин Кун. Он шепчет: — Я люблю тебя, Агеро. Он шепчет: — До следующей встречи пройдёт время, но я дождусь. Его улыбка становится горькой, голос ещё тише: — Пара месяцев перед целой вечностью… это не так много. Агеро с сипом втягивает воздух и шевелит губами. Баам качает головой на чужие еле слышные слова, вопрос, что иной бы и не расслышал, и снова склоняется для поцелуя. Холодные, дрожащие губы не теплее его собственных. Дыхание прерывистое, даётся с видимым трудом. Баам прижимается крепче, не давая малейшей крупице воздуха ускользнуть от него. Последние крупицы жизни тают, выходя с судорожным выдохом, и оседают у него на губах. Выпив последний вдох, он печально отстраняется и закрывает холодные, синие, словно разлом в леднике, глаза. На языке горечь того, что он не успел. В голове парящая лёгкость того, что успеет. Может успеть. Должен успеть.***
Ли Су слышал, что Баам наконец получил жалование, но догадался, почему именно, лишь когда увидел того своими глазами. Отстранённость друга, тихая улыбка и словно покинувшая его жизнь. Кажется, Баам не был таким уже… с тех пор как получил это задание. И снова, как бывало после окончания задания, из него не вытянешь ни слова. Улыбается, кивает. Переживает что-то внутри себя, но поддерживает разговор, словно ничего не происходит. Отвратно поддерживает, стоит сказать. — Поздравляю с зарплатой. Я слышал, под конец тебе пришлось по своим должникам даже ходить. — Ага. — И снова задумывается, глядя в недопитый чай. Ли Су вздыхает. — Может подарок примешь? Баам только сейчас поднимает взгляд и видит протянутую руку с небольшой коробочкой. Смущённо отводит взгляд и принимает, снова кивая: — Спасибо. Ничего страшного, если я открою дома? Немного оживлённый вопросом Ли Су машет рукой в сторону: — Ничего-ничего. Что, берёшь отпуск перед следующим заданием? Баам кивает, взгляд снова прилипает к повороту, за которым находился пункт восстановления. В очередной раз за вечер. Словно мёдом помазано. — Ждёшь чего-то? Баам лишь улыбается беззаботно-загадочно, выдавая странно приподнятое настроение. Ли Су, вздыхая, принимает это за ответ. Что бы там ни было на уме Баама, говорить об этом он явно не собирался.***
«Тот монах», понимает Ли Су, слишком запоздало даже с извиняющим его завалом на работе. Баам, которого он пошёл искать, не дождавшись на оговоренном месте, испуганно поворачивается. Ли Су понимает, что это из-за тени, что он отбрасывал на переулок, заграждая фонарь. Отбрасывал на чужое лицо. Кстати, о лице… Губы расцарапаны о клыки и роговые отростки, одежда смята. Баам цепляется за плечи демона, совсем-совсем новичка, даже близкий к человечьему облик принимать не умеет, и тяжело дышит. «Дышит», ошалело подмечает Ли Су. У демона рядом с другом глаза голубые, кошачьи, и буравят они, мягко говоря, неласково. «А вот бок Баама гладил так, что даже царапин не осталось…» Ли Су прикусывает язык, чтобы ничего не сказать, и отворачивается, неловко кашляя. «Возможно сойдёт за кашель от пыли».***
Принимающий мазь для заживления Баам ещё более тихий, чем обычно, и удивительно красный. Вот-вот сравняется с красной газировкой, что они заказали. Ли Су вздыхает. — Что же. Агеро? Наслышан! Я Ли Су, друг Баама. — Он протягивает руку. — Будем знакомы? Молчание в ответ прерывает сдавленный голос Баама: — Го… голосовые связки… ещё не человеческие. Агеро фыркает, прикрывая глаза в попытке прищуриться. Ли Су сдерживает смешок. Поворачивается, и заговорщическим шёпотом: — Дождался, я смотрю. Баам выглядит так, словно серьёзно думает о том, чтобы спрятаться под стол, но отвечает удивительно чётко, со сдерживаемым счастьем: — Дождался.***
Ведя Агеро домой Баам не ощущал под ногами земли. «Домой». Теперь это будет и дом Агеро. Их дом. Он замирает у двери, доставая ключи: — Обувь при входе нужно будет снять. — Пальцы перебирают их, пытаясь найти нужный. — Верхняя одежда… её сейчас нет, но если будет — крючки на стене. Как он может запутаться в такой маленькой связке Баам сам не знает, из-за чего волнуется лишь сильнее. — Тут пустовато, нет особенно мебели, кровать одна и маленькая, и запасных матрасов нет, шкафов… шкаф тоже нужно будет достать, — бормочет он. Голова кружится, зрение понемногу туманится. Сердцебиение начинает заглушать иные звуки, а он всё так и не находит нужный ключ, дрожащими руками пытаясь вставить их все подряд. Чужая голова плюхается на его плечо, заставляя замереть. Рога касаются изгибом уха. Баам делает короткий вдох, почему-то успокаиваясь, и с удивлением понимает, что очередной случайный ключ подошёл. Агеро фыркает — даже говорить ведь не нужно чтобы ехидничать! — и первым проходит в узкий коридор. Снимает обувь, неловко возясь пальцами, так отличающимися от человеческих. Баам неподвижно стоит на пороге. Агеро даже оборачивается, не слыша шагов за собой. Сердце разрывает от переполняющего облегчения. От счастья распирает. Мокрые щёки сводит улыбкой, когда Баам делает шаг вперёд, сжимая чужие бока из всех сил, до боли, просто чтобы почувствовать… «Дома». «Я дома». «Мы дома».