Sex for homework, rolling on a mattress (Секс в качестве домашнего задания, перекатываясь по матрасу) I think you need a little fucking practice (Мне кажется, тебе нужно еще немного потренироваться, черт возьми) Sex for homework, sitting in detention (Секс в качестве домашнего задания, оставшись после уроков) There's just a few things that I would like to mention (Только, есть несколько вещей, которые я бы хотел отметить)
***
— Т-Тодороки-кун! — Мидория выглядит донельзя смущённым, перехватывая Шото у его двери в комнату, из-за чего его голос неестественно высокий и неуверенный. Шото останавливается и переводит заинтересованный взгляд на Изуку, с каким-то удовольствием замечая милое волнение Деку. Парень заламывает пальцы, переминается с ноги на ногу и кусает свои губы, и Шото просто не может не любоваться таким Изуку. — Да, Мидория? — Прости, что отвлекаю, Тодороки-кун, но мне нужна твоя помощь, — тихо начинает Мидория, ещё не осмеливаясь поднимать взгляд на Шото. Это о чём же он хочет его попросить, что так краснеет, просто находясь рядом с Тодороки? — Завтра тест по английскому языку, а я боюсь, что не до конца усвоил тему последнего урока, — получив кивок Тодороки, продолжает Изуку. Ох, и эти слова совершенно не связывались со стеснительным образом Мидории в голове Шото. Чёрт, на его лице не слишком заметно разочарование от такого невинного начала? — Я бы хотел попросить меня подтянуть с той темой. «Натянуть — с радостью, Изуку», — невольно всплывает в голове Тодороки, но он быстро откидывает подобные мысли. На их место приходит осознание того, что они с Мидорией должны будут сидеть в одном помещении совершенно одни как минимум час. Шото, который буквально теряет свой рассудок от Изуку, будет рядом с объектом своих воздыханий в непозволительной близости. Боже, и как тут не вспыхнуть ярким пламенем от таких перспектив? Он же либо спалит всё вокруг к чертям, либо позорно спалится сам. Чёрт, нет. — Нет? — Мидория, успевший уже поднять взгляд на Тодороки, понуро опускает голову, и Шото осознаёт, что сказал это вслух. Вот кретин, — Прости, я должен был подумать, что у тебя другие планы, кхм, да и вообще, что тебе не захочется тратить своё время на меня, с какой стати ты должен отменять их ради… — Подожди, Мидория, — прерывает поток бурчания Тодороки, — Я не это имел в виду. Я согласен, — наверное, слишком быстро тараторит Шото, — Я приду к тебе через несколько минут, как только возьму конспекты.***
Десять минут наедине с Мидорией в изолированном пространстве проходят куда спокойнее, чем того ожидал Тодороки. Изуку выполняет домашнее задание, пользуясь теорией из конспектов, принесённых Шото, и лишь иногда спрашивает помощи у него. Поэтому между вопросами Мидории Шото рассматривает комнату, чтобы хоть чем-то себя занять. Хотя, по большей части, чтобы не смотреть на Изуку. Его комнату уже нельзя назвать алтарём славе Всемогущего, однако несколько лимитированных плакатов и фигурок всё ещё бережно хранятся Деку. На столе расположен огромный стеллаж с записными книжками, касающихся героев — как профи, так и будущих. Многие раньше смеялись над этой особенностью Мидории — вести записи и относиться к ним так же серьёзно, как и к тренировкам, однако Тодороки спокойно реагировал на это (впрочем, как и на всё остальное), из-за чего получил однажды возможность почитать аналитику учащихся класса 2-А. Изуку тогда с особым воодушевлением рассказывал о том, что ему удалось узнать за два года учёбы, и Шото по сей день считает это высшим знаком доверия. То, как тогда блестели его глаза, Тодороки не забудет никогда. — Тодороки-кун, — Мидория теребит край рукава Шото, утонувшего в своих воспоминаниях, привлекая внимание к себе. Он стоит довольно-таки близко, чтобы Тодороки смог сосчитать все веснушки на лице Изуку. И чтобы он смог пропустить пару ударов сердца от вида Деку.— Я не понимаю этого правила, — Мидория тычет пальцем в тетрадь Шото, задумчиво хмуря брови. Тодороки прилагает максимум усилий, чтобы перевести взгляд с милого лица Изуку на тетрадь, и ещё больше — чтобы отойти от него к столу и начать объяснять материал. Шото уверен, что с одиннадцатой минуты всё и начинается…***
Они уже полчаса прорешивают задания, которые могут попасться в тесте, и Шото уже на грани. Он и подумать не мог, что в нём живёт такой фетишист. Каждое действие Изуку вызывает в Тодороки необъяснимые эмоции и какое-то странное и чуждое Шото чувство собственничества. Глядя на то, как Мидория, радуясь правильно выполненному заданию, счастливо улыбается, как он почёсывает колпачком ручки линию роста волос на лбу, как он надувает щёки, когда усердно думает, Шото буквально трясёт от желания держать такого Изуку возле себя, и чтобы ни Иида, ни Урарака, никто на этой планете не видел улыбку Деку. Вот только проблема была не только в том, что характер Шото отличался чуть ли не животным собственничеством. Он давно начал подмечать за собой вспышки гнева, когда на Изуку смотрели другие люди (пусть это был даже Всемогущий). И это перестало его удивлять после того, как он осознал, что Мидория ему, вроде как, совсем небезразличен, да настолько, что аж сердце сжимается, будто в тисках. Однако факт того, что у Шото начал закручиваться тугой узел внизу живота, а затем стремительно твердеть чуть ниже, когда они с Деку находились в раздевалке или же душевой, шокировал и даже пугал Тодороки. Какого хрена у него встаёт на Изуку? Во время таких неоднократных случаев Шото приходилось закрываться в кабинке душа, стараясь не думать о том, как капли воды стекают по крепкому телу Мидории, находящегося в соседней, как они преодолевают твёрдый рельеф мышц, в конце концов исчезая в жёстких паховых волосах, и пытаясь не опустить руку на предательски подрагивающий от возбуждения и желания член. И каждый раз Шото проигрывал этот бой с моральными принципами, зажимая себе рот рукой, а затем смывая с кафеля белёсые следы. И, чёрт возьми, сейчас, слыша недовольные стоны Изуку, что не смог правильно решить задание, Шото начинает часто дышать, а после берёт декоративную подушку со Всемогущим, кладя её на живот и прикрывая с каждой секундой усиливающуюся эрекцию. С каким-то истеричным смешком Тодороки думает о героизме Олмайта — и здесь помог. Изуку что-то спрашивает по поводу неправильных глаголов в составе условных предложений, и Шото на чистом автомате отвечает на вопрос, складывая ноги по-турецки и стараясь, твою мать, не смотреть на вновь задумавшегося Мидорию. Но соединение между мозгом и глазными яблоками потеряно, error, повторите попытку позже. Взгляд будто намертво прилип к телу Деку, и, Шото больше, чем уверен, если бы на них сейчас напала Лига Злодеев, он послал бы работу героя к чертям, продолжая наблюдать за Изуку. Ибо не смотреть на него невозможно. Невозможно не слушать эти вздохи, если он неверно написал предложение, и радостные выдохи, если — верно. Невозможно не смотреть на то, как он прогибается в кресле, разминая затёкшие от долгого нахождения в одном положении мышцы. Невозможно не следить за тем, как он облизывает свои вечно-сухие-но-блять-сексуальные-и-вышибающие-из-Шото-воздух губы. Невозможно не восхищаться Изуку, и Шото это прекрасно понимает. Именно поэтому Тодороки продолжает смотреть на Мидорию, сидящего за столом и обхватывающего губами колпачок ручки, и обнимает подушку, пряча под ней свой стояк и думая, как бы эти губы смотрелись вокруг его члена. Грёбаный извращенец. Откровенное разглядывание Шото не остаётся незамеченным, и Мидория обеспокоенно заглядывает в глаза Тодороки, задавая вопрос: — Что-то случилось, Тодороки-кун? Ты так на меня смотри… — Ничего, — неожиданно даже для самого себя перебивает Шото Изуку, наконец отрывая от него взгляд и пряча под чёлкой пылающее жаром (и совсем не из-за причуды) лицо. Мидория словам Шото не верит, но тактично молчит, предпочитая не лезть другу в душу.***
— Тодороки-кун, спасибо тебе огромное! — искренне благодарит Мидория, смотря на стоящего у выхода Шото, что сжимает пальцами тетрадь, держа её на уровне паха; на всякий случай, — Надеюсь, я отлично напишу тест завтра. — Не стоит, Мидория, — спокойно отвечает Тодороки, пытаясь никак не выдать тот жар, что скопился у него внутри, — Мы друзья, поэтому ты всегда можешь просить моей помощи, — «Вот именно, Шото, вы друзья, поэтому будь другом, перестань смотреть на него голодным взглядом, » — сам себе говорит Шото, но глаз от сухих трещинок на губах не отводит. — Спасибо, — Изуку заметно смущается, но потом будто собирается с духом и уверенно заявляет: — Решено! Тодороки-кун, я не люблю оставаться перед кем-то в долгу, поэтому проси всё, что хочешь! Сознание Шото сейчас напоминает многотонный грузовик, спущенный с ручного тормоза и летящий с крутого склона в бездну самых скрытых желаний Тодороки. Слюна сразу становится вязкой, и Шото незаметно, но слишком тяжело сглатывает, смотря на довольно улыбающуюся физиономию Изуку. Блять, да Деку вообще понимает, что он творит с Шото? — В-всё? — голос Тодороки хриплый, а глаза потемнели только о мыслях, вьющихся в его голове, но, мать твою, Изуку слепой, поэтому вообще не замечает состояния Шото, категорично отвечая «Абсолютно». Мозг Тодороки готов в который раз за этот вечер взорваться, однако уже от противоречивых чувств, что вызывает веснушчатое чудо напротив. С одной стороны он понимает, что Мидория сам провоцирует Шото на все те действия, что начинают явно вырисовываться у него в голове и заставляют его её терять. Но с другой, Изуку, чёрт возьми, его друг, и то, что у Шото встаёт на него, никак не должно этого менять. Терять дружбу с человеком, что раскрыл весь потенциал Тодороки, да и вообще стал самым близким из всех в UA, Шото не хотел. Но и надрачивать в душе на ангельский вид Деку ему уже осточертело. — Поцелуй, — Тодороки произносит это куда увереннее, чем думал, и тут же жалеет о сделанном выборе в сторону неимоверного желания прикоснуться к сухим губам Изуку; Мидория поражённо смотрит на него, и Шото готов провалиться под землю от его взгляда. Дурак, какой же он дурак! — Ч-чёрт, — Шото запинается, опуская голову, чтобы не видеть удивлённого и одновременно напуганного Деку, и обещает себе приложиться пару раз головой об стенку по возвращению в свою комнату (потому что думать нужно именно ей, а не тем, что у него в штанах), — Прости, Мидория, прости. Я не должен был… Извини, я сейчас же уйду. И он действительно намеревается позорно сбежать, толком ничего не объяснив, а лишь бросив скомканные и потонувшие в звенящей тишине извинения, вот только рука Изуку, что схватилась за его правое плечо, не даёт ему покинуть его комнату. Шото неуверенно поднимает взгляд на Деку, и тот смотрит на какой-то плакат со Всемогущим, потом на полный тетрадей стол, а затем на свою заправленную кровать, но не на Тодороки. Но и отпускать он его не собирается. Шото замечает яркий румянец, что покрыл не только щёки Мидории, но и его шею с ушами, и он находит это необычайно привлекательным. Однако он уверен, что и сам сейчас выглядит так же, но назвать себя таковым он не смог бы ни при каком контексте. Вообще, Шото уверен, что Изуку — единственный человек, которому идут буквально все эмоции, отражающиеся на милом лице. Его не портит пунцовый оттенок щёк, когда тот смущается, не портят те слёзы, что он проливает из-за переживаний за других людей, не портит застывший страх в глазах, потому что (это знает любой) через минуту он исчезнет с его лица, уступая месту невероятной решительности. Когда Шото понял, что в Мидории идеально всё? — Подожди, — наконец тихо произносит Изуку, всё-таки поднимая взгляд на Тодороки; И в этом взгляде Шото видит испуг, граничащий со смелостью, сопротивление, враждующее с желанием, и от этих противоречий в Шото буквально завязывается узел, который готов разорваться, стоит Тодороки просто сдвинуться с места. — Я готов. Если ты хочешь, — голос Мидории дрожит, но Шото видит, что он настроен серьёзно. Или просто хочет видеть? Движение головы Шото больше напоминает какое-то нервное подрагивание, нежели кивок, однако Мидория расценивает это как знак согласия и медленно сокращает расстояние между их лицами. Настолько медленно, что Тодороки кажется это вечностью. Он хочет рывком притянуть тело Изуку к себе, с болезненной жадностью впиваясь в его сухие губы, но Шото уже и так напугал Деку, и поэтому ему остаётся лишь неподвижно стоять, слушая бешеный стук своего сердца и тихое дыхание Мидории. Губы у него потрясающе-вкусные. Мягкое прикосновение вышибает из лёгких Тодороки весь воздух, а вместе с ним Шото покидает и самоконтроль. Не успевает Изуку лишний раз вздохнуть, как тетрадь, что Шото всё ещё держал в руках, громко падает на пол, раскрываясь на середине, а руки Тодороки обхватывают лицо Мидории, не давая ни возможности отстраниться. Шото моментально углубляет поцелуй и закрывает глаза, чуть ли не мурча от наслаждения. Все нервные окончания сосредоточены на губах, и Тодороки чувствует каждую трещинку на рте Изуку, чувствует жар его языка, и радуется первому неуверенному ответному движению Мидории. В голове белый шум, а под веками взрываются тысячи огней, и Шото совершенно не стыдно понимать, что ему рвёт крышу от Изуку. Поцелуй длится долго, настолько, что каждый из них начинает задыхаться, но Тодороки этого ужасно мало, и он старательно оттягивает момент, когда придётся оторваться от сладких губ Деку и открыть глаза, возвращаясь в реальность и натыкаясь на испуганный взгляд Мидории. Когда они всё же прекращают целоваться, Изуку, к удивлению Шото, прижимается лбом к его плечу, держа его за предплечья, и тяжело дышит. А Шото мысленно поливает себя грязью за то, что разрушил их хрупкую, словно хрусталь, дружбу своими глупыми похотливыми желаниями. — Прости, Изуку, — Тодороки не замечает, как называет Мидорию по имени, и его произношение оставляет на языке горечь, — Мне не следовало этого делать. Я не смог сдержать себя, извини. Сердце будто исполосовано острым лезвием, из-за чего Шото сложно дышать и говорить. Ему в принципе сложно оставаться рядом с Мидорией. Он собирается трусливо покинуть его комнату, выпутываясь из поистине железной хватки Деку, но тот вдруг резко поднимает на него свой малахитовый взгляд, в котором Шото с лёгкостью улавливает сильнейшее желание, исходящее от Мидории. Он отчетливо его видит, потому что знает, что в его разномастных глазах плещется то же самое чувство. И этот взгляд просто приколачивает его к полу. — Не уходи, Шото, — тихо произносит Изуку перед тем, как начать покрывать лёгкими поцелуями лицо Тодороки. У того буквально скручивает все внутренности от того, с какой нежностью делает это Деку, мозг будто выключается, а тело становится воздушно-лёгким и одновременно тяжёлым, — Прошу. Слышишь? Я бы не согласился на это, если бы сам не хотел, пойми это, Шото! А потом Изуку сам целует его, и Шото удивляется, как у него не разрывается сердце от этого. Мидория аккуратно и нерешительно ведёт языком по кромке сжатых губ Тодороки, а Шото просто стоит, задыхаясь от всего этого. Второй поцелуй более нежный и тягучий, и Шото чувствует запах яблока, исходящий от Мидории, утопая в нём. Изуку всё ещё держит Тодороки за предплечья, плотно зажмурившись, и Шото осторожно освобождает свои руки, чтобы затем сразу же притянуть Деку ближе к себе. Второй поцелуй плавно переходит в третий, а он — в четвертый, и Шото чувствует острую необходимость в Изуку Мидории, из-за чего даже под угрозой атомной войны не смог бы отпустить его. Тодороки готов стоять на пороге комнаты Изуку и чувствовать его губы на своих до тех пор, пока не отсохнет язык (и даже дольше), потому что это настолько восхитительное и долгожданное ощущение, что все его органы связываются в один узел от переполняющих чувств. Шото отрывается от губ Мидории только для того, чтобы начать покрывать поцелуями его лицо. Он считает губами его веснушки, проводит ими по линии челюсти, а затем припадает к шее, слушая тихие выдохи сверху и откровенно получая от этого удовольствие. Изуку дышит тяжело и часто, будто пробежал марафон наперегонки с Иидой и победил, и Шото просто не может не потешить своё самолюбие тем, что такая реакция вызвана его действиями. Когда Тодороки всасывает кусочек кожи Мидории, проводя по ней языком, он слышит вздох, граничащий со стоном, и от этого звука у него встают волосы на загривке. — Я сперва думал, что мне послышалось, — рвано дыша, шепчет Мидория, запуская руку в волосы Шото и чуть оттягивая их, когда Тодороки делает особо приятные вещи с его шеей, — Думал, что не могло мне так пов-, ах, повезти, — Тодороки опускается на ключицу, буквально вылизывая нежную кожу, — Потом подумал, что не могу. Не могу, не имею права разрушить нашу дружбу из-за своих желаний. А потом моя голова будто отключилась и я сам на тебя полез. Ты бы знал, Шото, сколько мыслей вертелось у меня в голове, ты бы знал, — Тодороки на мгновение заставляет его замолчать, вновь вовлекая в поцелуй, отчасти от того, что не хочет слушать терзания Изуку в тот момент. Он понимает, как тому было тяжело, потому что сам испытал не самые приятные ощущения, и поэтому сейчас он готов любыми способами отвлекать Мидорию от мыслей, не касающихся поцелуев и лёгких поглаживаний по телу. — Ты мне всегда нравился, Тодороки-кун, — сердце Тодороки в который раз за этот вечер замирает от той серьёзности в глазах и голосе Изуку; его немного забавляет то, как Мидория называет его то по имени, то по фамилии, и Шото даже позволяет себе лёгкую усмешку, прижимаясь к лбу Изуку своим, — Сначала как человек с сильной причудой, затем как друг — тот, кто послушал меня, кому я смог помочь, а потом я вдруг понял, что ты нравишься мне весь, — Изуку смущённо отводит взгляд, но Шото берёт его лицо в свои ладони, поворачивая к себе, от чего Мидория краснеет ещё больше, но продолжает говорить: — Я, знаешь ли, почувствовал себя чёртовым сталкером, потому что постоянно смотрел на тебя. Но я никогда даже не надеялся ни на каплю взаимности. Не думал, что вообще могу кому-то нравиться. Шото чуть отдаляется от Изуку, не разрывая зрительного контакта, и откровенно недоумевает — как это поцелованное солнцем чудо может кому-то не нравиться? — Ты не нравишься мне, Изуку, — в зелёных глазах читается испуг, который Тодороки предотвращает на корню: — Я действительно люблю тебя и, чёрт возьми, я не знаю, когда понял это, — Мидория смущённо отводит взгляд, но Шото поворачивает его голову, заставляя посмотреть ему в глаза, и проводит большими пальцами по усыпанным веснушками щекам, — Это может прозвучать банально, но я никогда прежде не испытывал таких чувств. Я вообще думал, что не способен испытывать что-либо кроме равнодушия или ненависти, — Тодороки чувствует едва ощутимые, но уверенные поглаживания по спине — Мидория понимает, что речь идет о Старателе (и от того, как хорошо Изуку чувствует Шото, у него всё сжимается внутри), — Ты научил меня, Изуку. И я теперь могу с уверенностью сказать, что люблю тебя и хочу быть с тобой, если позволишь. Мидория стоит с широко распахнутыми блестящими зелёными глазами, что заставляет Шото просто-напросто забывать дышать, и не может поверить своим ушам. Тодороки Шото, парень, признанный самым горячим и привлекательным в классе, прямо сейчас стоит перед ничем не примечательным Мидорией Изуку и, откровенно краснея, говорит о любви. И, Мидория никогда не матерился даже в мыслях, но, блядский боже, о любви. Не о симпатии, не о влюблённости, а об осознанном и сильнейшем чувстве. От этой мысли Изуку морально разваливается на куски, при этом чувствуя себя самым счастливым. В качестве ответа Шото получает очередной сводящий с ума поцелуй.***
Тодороки никогда не думал, что он может так долго целоваться. Его язык напоминает чувствительный нерв, который реагирует на любое движение языка Изуку, и он абсолютно уверен, что ему нравится это. Впрочем, его член тоже напоминает нечто подобное. Шото уже не помнит, сколько раз они с Мидорией целовались, сбившись на одиннадцатом поцелуе. Но он точно знает, что за всё то время, что они сидят на кровати Изуку, Шото успел сосчитать губами все веснушки, рассыпанные на милом лице Мидории, как минимум три раза прикусить нежную кожу его шеи от переизбытка нахлынувших за один вечер чувств и даже пару раз забраться руками под растянутую домашнюю футболку Изуку, оглаживая ладонями твёрдый торс и с особым удовольствием слушая стоны Мидории, когда рука Тодороки (не)случайно задевала соски. И, Шото не то, чтобы пугается, просто настораживается, когда Изуку (действительно сильный Изуку) вдруг переводит всё дело в горизонтальную плоскость. Мускулистые руки Мидории покоятся на плечах Тодороки, в то время как он сам лежит под Шото и тяжело дышит, чуть приоткрыв припухшие от частых поцелуев губы, и Шото просто не может это игнорировать. — Изуку, — Тодороки коротко целует его в губы, чувствуя разочарованный выдох, стоит ему отстраниться, — Ты лежишь подо мной. Конечно же это не то, что он хотел сказать. Однако при выборе фраз из диапазона между «ты чертовски горяч подо мной, я хочу тебя отыметь» и «прямо сейчас я могу загореться от твоей сексуальности» выиграло, что вырвалось у него изо рта. Однако Изуку не замечает разочарованного своей фразой лица Тодороки, а тихонько хихикает, притягивая Шото ближе к себе и чуть ёрзая на месте. От трения их тел у Шото встают волосы и сбивает дыхание, и голос Изуку чуть отвлекает от жаркой тесноты между ними: — Ты весьма наблюдателен, Тодороки-кун, — он вновь смеётся, а затем скрещивает руки у Шото на шее, обнимая его крепче, и снова целует. А у Тодороки рвёт крышу только от одной инициативы Мидории. — Если ты продолжишь, то я могу не сдержаться, — всё-таки вносит немного информативности Тодороки, попутно с этим опускаясь губами к ключице Изуку, чуть приподнимая края его футболки, как намёк на свои слова. — Никто тебя об этом и не просит, — Изуку сжимает в своих руках волосы Шото, чувствуя как тот ставит практически болезненный засос на его шее, и протяжно стонет. И, чёрт его дери, это работает словно спусковой крючок для Тодороки. Шото резким движением снимает штаны Мидории, отбрасывая их куда-то в сторону, и устраивается между его ног, одновременно с этим слыша удивлённо-возбуждённый выдох Изуку, когда бедро Тодороки случайно проезжается по усиливающейся эрекции Мидории. Шото подцепляет пальцами края футболки Изуку, костяшками чувствуя разгорячённую кожу, и не прекращает его целовать. Тодороки ведёт поцелуями ниже: по ключицам, широкой груди, идеальному благодаря изнурительным тренировкам прессу, пока не чувствует жестковатые волоски ниже пупка, уходящие под плотную резинку боксёров, и понимает, что от запаха Мидории, член Шото готов к хренам разорвать ткань его штанов. Мидория в нетерпении ерзаёт под Тодороки, чуть ли не хнычет от желания и обхватывает голыми лодыжками его торс, запуская одну руку в разноцветные волосы. Когда Шото стягивает с него боксёры, Изуку закрывает второй рукой рот, чтобы не дай бог не застонать от того ощущения, как член соприкасается с животом. А Шото не может насытиться этим зрелищем. Изуку, такой уязвимый сейчас Изуку, крупно дрожит от возбуждения, и Шото тяжело вздыхает, блуждая взглядом по обнажённым частям тела Мидории. Напрягающиеся от малейшего движения мышцы, твёрдые соски, неразборчивые стоны, доносящиеся из-под руки Изуку и, конечно же, его налитый кровью член, что уже начал сочиться предэякулятом, просто сводят Тодороки с ума. Повинуясь своим желаниям, Шото отводит руку Мидории от его лица, переплетая их пальцы, и наклоняется к паху. Изуку лежит с плотно зажмуренными глазами, отдавшись во власть ощущениям, и поэтому не видит намерений Тодороки. Когда Шото, накрыв свободной рукой член Мидории, слизывает капельку смазки, самым кончиком языка касаясь чувствительной уретры, Изуку громко и пошло стонет, неосознанно проезжаясь им по губам Тодороки. Шото приходится вспомнить все формулы по физике, чтобы не кончить только от этого звука. Член приглашающе дергаётся в такт быстрому биению сердца Изуку, и Шото, слушая свой затуманенный похотью разум, вновь наклоняется к нему. Он долго — каждая секунда сегодня кажется вечностью — рассматривает орган: набухшая красная головка уже давно показалась, из-за чего член выглядит больше, а крупные капли предсемени стекают по венам на стволе, будто напрашиваясь, чтобы их слизали. Шото, блаженно прикрыв глаза, проводит языком вверх, от самых поджавшихся яичек, по всей длине, чувствуя, как тело Мидории напрягается, словно струна, а потом захватывает головку в плен своих губ. Тодороки старательно сосёт, словно фруктовый лёд, игнорируя рвотный рефлекс, что естественнен из-за неопытности, и слушает Изуку, который уже даже не пытается сдержать своих стонов. Шото хочет дать ему больше и поэтому каждый раз насаживается ртом ещё сильнее, берёт член ещё глубже, чувствуя, как влажная от его собственной слюны и смазки головка утыкается глубоко в глотку, но Тодороки по-прежнему кажется, что этого недостаточно. Мидория буквально мечется под ним, то вцепляясь проворными пальцами в волосы Шото, то зажимая ими свой рот от переполняющих его ощущений. Поначалу он даже пытается лежать неподвижно, не обращая внимания на жуткое, болезненное желание двинуть тазом навстречу жаркой тесноте рта Тодороки, но голова становится ватной, и через секунду Мидория подбрасывает бёдра, толкаясь туда, в самое пекло, и жаждет проникнуть своим членом так глубоко, чтобы нос Шото полностью утопал в его лобковых волосах. Мидория кончает долго, ярко, с протяжным стоном и с кругами под зажмуренными веками, и Шото без всякого отвращения (Изуку не может быть отвратительным) проглатывает всё до последней капли. Его тело становится слабым и тяжёлым, и Тодороки прекрасно видит это. Он знает, что Изуку нужно время, чтобы прийти в себя, собрать силы по кусочкам, но член самого Шото болезненно ноет, проезжаясь по грубой ткани штанов, а яйца практически звенят от ожидания разрядки. Тодороки долго целует Изуку, иногда морщась от неприятных ощущений внизу при каждом движении, и слегка поглаживает его оголённые бёдра, иногда крепко сжимая ягодицы. И практически не замечает, как Мидория стягивает с него штаны вместе с нижним бельём. — В третьем, мх-, ящике, — выстанывает Изуку после поцелуя и слегка раздвигает ноги. Шото так и замирает со спущенными до колен боксёрами, между разведённых ног Изуку и с колом стоящим членом, плотно прижатым к животу. Он понимает, что Мидория имел в виду смазку и презервативы, но, чёрт возьми, он серьёзно?! В голове Тодороки короткое замыкание. — Изуку, — голос дрожит, и Шото не знает, из-за недавнего ли это минета или из-за предвкушения, — Ты уверен? Мидория нетерпеливо стонет и закатывает глаза, прежде чем недовольно пробурчать: — Нет, это я так, на будущее, — он снова ёрзает под телом Тодороки, и тот только сейчас замечает вновь твердеющий с каждой секундой член Изуку, — Боже мой, да, Шото, я уверен, я хочу тебя сейчас, как никогда в жизни, я хочу почувствовать тебя в себе, хочу… Тодороки прерывает его пламенную речь жарким поцелуем, а затем отодвигается, сразу же скучая по теплу тела Изуку, и достаёт из ящика всё, что нужно. Мидория дёргается, когда первая холодная капля смазки касается его разгорячённой промежности, однако Шото крепко держит его бёдра свободной рукой. Он распределяет влагу по пальцам и сжатому кольцу мышц, и морально готовится погрузить первое во второе. Когда фаланга указательного пальца исчезает в нутре Мидории, Шото видит искры перед глазами — как же там внутри охуенно-тесно! Его член тут же откликается на мысли о том, что будет, когда Тодороки сменит пальцы им, и Шото мысленно считает до десяти (хотя, ему, пожалуй, следует считать до ста), чтобы тут же не кончить, одновременно продолжая проникать в Изуку. Мидория тихо постанывает, кусая губы, и громко стонет, стоит Шото провести языком от мошонки туда, где были пальцы. — Шото, нет! — крик переходит в стон, когда Тодороки проталкивает внутрь свой язык и, блядь, в который раз сходит с ума от Мидории, — Мне неловко… — Ты идеален, Изуку, — проводя языком по поджавшимся яичкам, протестует Шото, сразу же возвращаясь ко входу и чувствуя, как Изуку непроизвольно сам насаживается в неимоверном желании почувствовать больше, сильнее, ох, чёрт, да, вот так! — Блядь… Тодороки нетерпеливо растягивает Изуку, растворяясь в безумном желании поскорее ощутить эту нежную тесноту членом, а не рукой, и с удовольствием слушает вскрики Изуку. Лишь когда Мидория принимает в себя три пальца, Шото решается. У Тодороки взрываются искры перед глазами, когда он, чуть ли не скуля от желания, погружает в Изуку головку своего члена. Его сразу обволакивает жаркое нутро, и Шото удивляется, как он не теряет сознание от настолько приятных ощущений. По миллиметру двигаясь ещё глубже, он задыхается каждую секунду от жары внутри и сладких всхлипов Мидории, одновременно с этим стараясь не поджарить себя до хрустящей корочки. Когда бёдра Тодороки касаются ягодиц Изуку, из горла Шото вырывается гортанный стон. Голова идёт кругом, и он выскальзывает из Мидории, боясь, что он кончит, не успев сделать и пары движений. Он наклоняется к тяжело дышащему от возбуждения Изуку и, целуя его в пухлые губы, говорит: — Ты чертовски узкий, Изуку, — а затем, приближаясь к его красным от смущения и разгорячённого их обоюдным возбуждением (и причудой Шото) ушам, и прикусывая сладкую мочку, шепчет: — И чертовски прекрасный. Мидория явно хочет что-то ответить, но Тодороки одним движением входит в него на всю длину, вышибая весь воздух из его лёгких. Он берёт его за лодыжки и кладёт их себе на плечи, буквально складывая Изуку пополам, получая в ответ лишь очередной полустон-полукрик. Шото начинает яростно вколачиваться в его податливое тело, собирая тяжёлое дыхание Изуку у самых его губ и топя свои стоны в его шее. Он хочет, чтобы Мидории тоже было хорошо, он не хочет вести себя, как эгоистичная скотина, помешанная лишь на похоти и потакающая лишь своим поистине звериным желаниям, но не может перестать жёстко вбиваться в Изуку, то практически полностью выходя, то загоняя член по самые яйца. Он бы и рад двигаться медленнее, растягивая удовольствие, что распространяется по всему телу, но бесконечно жаждущее ШотоШотоШото из уст Мидории в такт его толчкам просто не позволяют ему уменьшить скорость. Образ Мидории буквально выжжен под веками, пока Тодороки продолжает глубоко проникать в него, оставляя мимолётные, но жаркие поцелуи везде, куда могут дотянуться его ненасытные губы. Они оба теряются в удовольствии, и Шото чувствует противоречивые ощущения, будто его налитое свинцом тело резко теряет всякую массу, и это превращается в грёбанный цикл, который сводит его с ума. Он чувствует жар тела Мидории, чувствует обволакивающую тесноту, что яро сжимает его изнутри, чувствует его сбитое дыхание в самые губы Шото и постоянные попытки прикоснуться своими к Тодороки, и всего этого чертовски мало для жалкой и наполненной похотью души Шото, но одновременно слишком много, чтобы он мог относительно спокойно это воспринимать. Тодороки слетает с катушек. Шото предчувствует разрядку, он видит поджимающиеся пальцы ног Изуку и ловит его предоргазменные стоны губами. На каждую фрикцию, каждое скольжение члена о собственный пресс Мидория кричит что-то о любви, о том какой Шото замечательный, а после бурно изливается себе на живот с его именем на губах, а Тодороки, делая последние резкие толчки, выскальзывает и кончает следом, смешивая своё семя с его. В глазах темнеет, и он придавливает Деку своим телом, которое вмиг потяжелело на несколько килограммов, не обращая внимания на липкую жидкость между их телами. Изуку, всё ещё тяжело дыша, кладёт руку на голову Шото и целует его уже не такой ровный пробор. — Я готов быть самым неспособным учеником, чтобы наши уроки проходили чаще. Шото лишь беззвучно смеётся, поднимая голову и тут же целуя улыбающегося Мидорию. Сейчас, лёжа в одной постели с человеком его мечты и чувствуя ленивую негу, приятно растекающуюся по всему телу, Тодороки впервые ощущает себя целым. И он готов миллионы раз распадаться на мелкие частицы, чтобы потом собираться воедино вместе с Изуку и понимать, как любит его. Любит его испещрённое шрамами тело, любит шершавые пальцы, любит его мягкие, отливающие цветом летней травы, волосы. Любит до чёрных пятен перед глазами, до поджимающихся пальцев на ногах, любит всей своей душой. Любит его смех, любит его слёзы, его стоны, всего его. Шото Тодороки любит Изуку Мидорию и готов говорить ему это целую вечность (и даже дольше).