Лица

      «Ты что-нибудь об этом знал? Он говорил тебе?»       «Нет. Мы долго не виделись».       Андайн бездумно всматривалась в диалог с человеком, раз за разом читая полученные сообщения, и почему-то не находила в себе ни беспокойства, ни удивления. Принесённая Фриск весть, вопреки своей абсурдности, не стала для неё неожиданностью. Когда в комнату бесшумно вошла Альфис, амфибия не успела толком изобразить ни единой эмоции, наградив подругу тем же пустым взглядом, едва оторвавшись от экрана телефона.       — Что-то не так? — поспешила осведомиться ящерка, непривыкшая видеть подругу без капли экспрессии на лице.       Делать из произошедшего тайну не было смысла.       — Да, тут такое дело… — задумчиво начала Андайн, попутно решая, как следует огласить дошедшую до неё новость. Поделикатнее? Или сразу, без ненужных отступлений? У неё всё равно никогда не выходило говорить красиво. — Санс опять пропал.       Прозвучало хуже, чем амфибия планировала: даже ей припечатанные резким тоном слова показались громом среди ясного неба. Альфис вздрогнула, и на её лице проступило неподдельное смятение.       — Как?.. Когда? — неловко проговорила она в ладони. — Как т-там Папирус? Он же только н-не-недавно… и вот опять.       В самом деле, совсем недавно младший скелет не находил себе места из-за непутёвого брата. Совсем недавно отрицал все её слова, утвердившись в своём абсолютно безумном выборе не покидать тонущего корабля. Совсем недавно Папирус не видел свою жизнь без Санса, и Андайн была только рада, когда эта самая жизнь у них двоих, наконец, задалась. Однако мысль о том, что Санс совсем скоро утащит его за собой на дно, не давала покоя, часто нашёптывая ей что-то неразборчивое о грядущей беде.       — А вот эта часть самая интересная, — наигранно дразнящим тоном объявила амфибия, покачав рукой, сжавшей телефон едва не до хруста металлического каркаса. — Папирус пропал вместе с ним.       — Почему?.. — едва шевеля губами, совсем невнятно проговорила Альфис, отняв руки от лица. Миг назад преисполненная жуткой растерянности, теперь она глядела с отчаянием. — Как давно?       — Какое-то время назад, — уклончиво ответила Дайн, неловко пожимая плечами. Фриск не решился сказать точнее, лишь приблизительно обозначив месяц, а она не решилась эту неточность распространять. Амфибия в принципе не знала, следует ли подвергать это событие огласке. Следует ли говорить остальным до того, как они тоже заподозрят неладное?       — Может, у них что-то случилось? — робко предположила та, беспокойно перебирая когтистыми пальцами по штанам. — Их кто-то навещал?..       А был ли в этом смысл?       — Нет. Фриск только пытался связаться по телефону, но всё впустую.       — Значит н-надо навестить! — тут же засуетилась Альфис, метнувшись к шкафу.       — Чего? Прямо сейчас, что ли? — Взгляд амфибии скользнул на часы, неутешительно показывающие двенадцатый час.       — А когда, если не сейчас? — Неприкрытая укоризна сквозила в тоне. — Если… если у них что-то случилось, н-надо помочь. Мо-может, они не в-выходят на связь не просто так. — Она нервно покачала хвостом, выдавая свою тревогу. — Ладно бы Санс, но Папирус! П-п-подумай, стал бы он вот так пропадать без предупреждения?!       Изобразив задумчивость, Андайн неохотно вспоминала их последние встречи и разговоры, тот день, когда позвонила ему извиниться и что услышала в ответ. Перебирала обрывки воспоминаний неспешно: их было немного, но все они были весьма показательны, чтобы увериться — Папирус прыгнул бы за своим братом даже в огонь. Пропасть без вести для него при таком желании следовать любыми тропами за объектом своей одержимости — плёвое дело.       — Стал бы. — Андайн была уверена в своей правоте, и впервые в жизни быть правой ей не нравилось. — Если это Санс его надоумил, или он решил, что по-другому нельзя, то в этом вообще нет ничего удивительного.       Под решительным взглядом амфибии, не колебавшейся лишней секунды, Альфис замялась. Её прыть поубавилась. Смотря на неё — готовую сорваться из дома ради старых друзей — Андайн чувствовала себя искренне виноватой в том, что никак не могла разделить беспокойства. Никак не могла найти в себе желания постараться как-то помочь тем, кому эта помощь даром нужна. Понимание, что всё идёт своим чередом и подобная самоотверженность ни к чему, засело в голове чем-то остро-зазубренным, не позволяя себя извлечь.       — И ты пр-предлагаешь оставить всё как есть из-за своих догадок? — показалось, осуждающе прошептала Альфис, разведя руками. — Д-даже не проверить? И какие мы друзья с то-тобой после этого?       Видимо, и без того недостаточно хорошие, раз Санс с Папирусом предпочли сбежать, не оставив им весточки.       — Как бы там ни было, уже поздно устраивать проверки, — проговорила Дайн, отведя взгляд. — Не очень вежливо с нашей стороны будет ввалиться к ним в квартиру, даже с благой целью.       В этом был смысл. Никому не станет лучше, если они сорвутся в ночь в чужую квартиру и станут оправдываться искренними переживаниями о делах хозяев. Они ведь не вспоминали друг о друге больше трёх месяцев, и могли не вспомнить ещё столько же, если бы не Фриск.       Немного поборовшись с сомнениями, Альфис уточнила:       — А завтра?       Возразить против дневного визита было нечего. Идея без приглашения наведаться туда, где их вряд ли кто-то ждёт, казалась Андайн пустой тратой времени: в отличие от Альфис, амфибии не нужны были доказательства, чтобы не просто понять, но и принять неприятную правду — они никого не найдут. Однако она не могла позволить своей подруге, имеющей феноменальную способность переводить плохие новости в разряд кошмарных, и дальше томить себя неизвестностью — от неё вреда, думалось, будет больше.       — А завтра хоть на край света.       Квартиру братьев краем света назвать было трудно: жили они на другой ветке метро. Адреса, как и номера телефонов, у всех сохранились — то было общим решением. Ребята надеялись поддерживать прежнюю связь, но жизнь не оставила никому из них выбора, вскоре разведя все пути.       У подъезда амфибия смерила любопытным взглядом какого-то человека, что-то высматривающего в окнах последних этажей, и ничуть не смутилась, когда тот взглянул на неё в ответ с неприкрытым недовольством. Почти все люди смотрели на неё одинаково.       — Я думала, что мы будем чаще заглядывать друг другу в гости, — бурчала Андайн, разглядывая себя в широком зеркале лифта. — Но не думала, что поводом для визита станет пропажа кого-то из нас. — Она раздражённо притопнула ногой, и развернулась к дверям. — Мерзкое чувство.       Не найдя, что добавить, Альфис кивнула. Обречённость засела в сердце ещё прошлым вечером и неотвратимо тяжелела, мешала спать, отбила всякий аппетит и теперь подступала к горлу комом. Ей с трудом верилось, что это возможно — взять и бесследно исчезнуть, но чем дольше Андайн безрезультатно давила на несчастный дверной звонок, тем быстрее отмирали остатки надежды, тем сильнее кололо в кончиках холодных пальцев.       — Ну. — Амфибия цокнула языком, не добившись желанного результата. — Либо никого нет дома, либо у этих двоих очень крепкие нервы.       Позвонив ещё несколько раз, Андайн схватилась за ручку, вознамерившись окончательно убедиться в том, что в квартиру им не попасть — странная была привычка. Такая же странная, как непреодолимое желание проверять окрашенные поверхности, несмотря на предупреждающие таблички. Альфис из-за этого над ней беззлобно подтрунивала. Но в этот раз дверь, вопреки ожиданиям, поддалась без сопротивления — щёлкнула, и вместе с этим звуком всё сжалось в груди.       — О, как, — пробормотала амфибия, распахивая ту настежь. Ключи оказались воткнуты изнутри, а темнота представшего коридора была совсем нереальной. Перешагнув порог следом за бесцеремонно вошедшей подругой, Альфис застыла, осматриваясь. Не только, потому, что была не знакома с планировкой чужого жилища, но и потому, что окружение показалось ей странным. Каким-то неправильным, никак не желающим укладываться в голове вслед за мыслью, что дом действительно пуст. Пуст совсем, пуст уже очень давно, и никто в него не вернётся с минуты на минуту с прогулки или из магазина.       Догадка пришла быстро: многие вещи оказались нетронуты, оставлены на своих местах. Квартира не выглядела заброшенной, разве что одинокой. И очень маленькой.       Глаза привыкли к полумраку, и тот, почудилось, словно подступил ближе, коснулся шеи холодными руками, обласкал лицо — по спине и до кончика хвоста пробежали мерзкие мурашки. Альфис поёжилась, отгоняя наваждение, и поспешила на кухню, куда ушла Андайн.       — Видишь? — спросила та сходу. — Вот, о чём я тебе говорила. Тут давно никого нет. — Она показательно обвела рукой помещение, словно ящерка до сих пор ни о чём не догадалась. — И никогда уже не будет.       Её тон был преисполнен холодной тяжести, от него стало неприятно двойне — хватало общей атмосферы пустоты. Хватало угольных теней, стойкого горького запаха сигарет, и тишины, закладывающей уши. Андайн стояла мрачной жуткой фигурой рядом со столом, сложив руки на груди, и глядела исподлобья куда-то вперёд. Сквозь закрытые шторы слабо пробивались лучи утреннего мартовского солнца, и ящерка видела, как кружится в воздухе пыль. Она проследила за взглядом амфибии, зацепилась за чашку. Пустую, хоть её стеклянные стенки хранили застарелые разводы от кофе, к которым прилипла чайная ложка.       Чашка поддалась неохотно, отклеившись от стола, когда Альфис осторожно взяла её в намерении хотя бы отмыть. И застыла с ней посреди маленькой кухоньки, блуждая ставшим отчего-то размытым взглядом вокруг. По лежащим на каком-то полотенце столовым приборам, по открытой коробке ромашкового чая, по солонкам и торчащей из ящика пачке макарон. По замершим часам и по тонкому слою пыли на подоконнике, по какой-то книжонке и снова по Андайн. Та была удивительно неживой, совсем не кажущейся неуместной в общем антураже.       От этой картины что-то в груди надорвалось, что-то болезненно лопнуло, и ящерка бессильно опустила на стол кружку с громким стуком, силясь сдержать рвущиеся наружу рыдания. Слезы бежали по лицу вслед за отчаянием, вместе с болью, с мыслями, твердящими о том, что сюда больше никто не придёт. Оба исчезли, будто не существовали никогда, словно были лишь иллюзией, лёгким помешательством, просто образами. Были пылью, так напоминающей ту, что оседала здесь день за днём без их ведома.       Оба ничего не сказали, не предупредили, без сожалений отбросили всё былые привязанности, чтобы встретиться с неизвестностью. А на их месте осталось только что-то отдалённо знакомое, ничего о них не говорящее, не напоминающее, не помнящее. Какие-то вещи, как и десятки других в таких же десятках квартир, наверное, когда-то так же оставленных.       — Они… п-просто пропали, — шептала она в зубы сквозь задушенные всхлипы. — Бросили всё. Они б-бросили нас. Почему они… Почему? — Прытко среагировавшая Андайн обнимала её за плечи в безрезультатных попытках утешить. — Мы могли б-бы им помочь. А т-теперь никого нет.       — Неправда, есть я, — шутливо поправила амфибия, надеясь разрядить обстановку. — И я никуда не пропаду.       Андайн не понимала, почему это так страшно. Почему так страшно быть настолько незначительными, вовремя не замеченными, почти что безликими. Почему так страшно осознавать, насколько просто затеряться в безразличном к ним — крупицам — мире. Она не понимала, что пугало её отнюдь не исчезновение, а сам факт пустоты — потерянного фрагмента, в масштабах целого механизма совсем неважного, будто лишнего. Миг — вот они были, и вот их нет. Нет здесь и сейчас, и не факт, что они есть где-то ещё. Может, их вовсе никогда не было.       — Понимаю, что это неприятно, но это ведь к лучшему. По крайней мере, никто не умер. — Андайн звучала до противного легко, и Альфис не могла перестать думать, что даже если кто-то из них умрёт — они об этом уже не узнают. — Где бы они сейчас ни были, они точно счастливы.       — Счастливее, ч-чем были здесь? — Она неторопливо утёрла ладонью слёзы и почувствовала, как напрягается рука, гладившая её по плечу.       — Наверняка.       Что заставило их бежать? А главное — куда? Насколько далёко, и почему именно навсегда? Внешний мир не казался ужасным, он был сложным и незнакомым, местами неприветливым, но по-своему прекрасным. И Альфис верила, что они это понимали, понимали и видели так же чётко, как это замечали все остальные, несмотря на ежедневные жалобы и привкус рутины.       Наверное, этого было недостаточно или, наоборот, всего было слишком.       — Ч-что мы скажем остальным?       — Ничего, — отмахнулась амфибия и под чужим недоумевающим взглядом, заявила: — Они ничего не сказали, значит, решили, что так будет лучше. Кто мы такие, чтобы оспаривать их решение? Поехали лучше домой. Я достаточно насмотрелась на всё это.       Напоследок осмотреться бы не помешало. Запомнить хоть что-то, запечатлеть в своей голове, что осталось нетронутым, и обязательно сохранить фотографии, сделанные совместно, чтобы через десяток лет напомнить себе, когда чувство пустоты обострится, что это было не наваждение, что эти монстры когда-то существовали на самом деле. Потому что Альфис знала: новых встреч можно не ждать, старые друзья навек останутся с ней, словно выдуманные, неживыми образами в её подсознании.       Она покидала квартиру с хладным чувством завершённости и мокрыми дорожками на лице. Квартиру, порог которой прежние хозяева никогда больше не перешагнут.