Башня. После

Йован маячил за решеткой, словно призрак из прошлого. Пыточные клейма и рубцы испещрили лицо и руки, ветвились уходящими под обрывки мантии трещинами: он шевельнулся, и показалось на миг, что участки кожи со скул и плеч отвалятся, как куски неправильно подсохшей фрески. Но маг всего лишь придвинулся к решетке, и дыхание его росисто осело на солоноватых от ржи прутьях. – Лиль? Как… Как ты здесь оказалась? Откуда? Зрачки у него были огромные, пульсирующие в такт полыханию факела - два глубоких бездонных озера, непонимание и печаль. Эльфийка отшатнулась, почти врезалась спиной в Стэна, тяжелая, в когтистой латной перчатке ладонь легла на плечо, чуть стиснула – успокаивающе, насколько вообще возможно. – Он опасен? – Халиль замедленно мотнула головой, сглотнула судорожно, до рези в горле. - Если сомневаешься, кадан, лишь скажи. Мой клинок здесь. - Я знаю. Пока не стоит, - самыми кончиками пальцев она погладила металл на плече, будто поблагодарила, мягко вынудила убрать руку и подошла к решетке. На длинные медленные полшага, сделанные, как по пути на Усмирение, выдохнула устало, борясь с желанием потереть виски – пришлось бы отпустить посох, за который цеплялась судорожной хваткой. – Ну здравствуй, Йован. Он метнулся взглядом по лицу обеспокоенной, но пока молчавшей Винн, по вежливой ухмылке Зеврана – эльф пожал плечами с равнодушным любопытством, будто увидел таракана, и вернулся к попыткам кончиком кинжала выковырять из-под ногтей спекшуюся кровь. – Лиль, я… Даже не знаю, что сказать. Зачем ты здесь? Тут полно мертвецов, и, быть может… – Вообще-то, мы заметили. Знаешь ли, воняют они премерзко, - Ворон хрипло то ли кашлянул, то ли рассмеялся – весь спуск он только и жаловался на сырой подвальный воздух, от которого магессы клацали зубами и даже Стэн чуть громче гремел доспехами, ускоряя шаг. Йован промолчал, убийца разочарованно выдохнул, ковырнув заусеницу у большого пальца, переглянулся с Халиль. Линия поджатых губ расчертила лицо, как коридорная растяжка, потом шевельнулась – едва-едва, словно заиндевела в подземельях. – Зев… – Si, mia donna, - усмехнулся чуть теплее, чуя развлечение, Ворон, и мягко оттеснил девушку плечом. Вопросы посыпались на Йована. Тот отвечал, цепляясь в прутья решетки, бледнея и краснея попеременно, когда переступал на калеченную пытками ногу. Халиль сосредоточенно слушала, опустив голову и почти навалившись на посох. Йован – призрак из прошлого… Нет, демон. Лохмотья сошли бы за мантию Отчаяний – какими их рисовали в фолиантах, искореженных, многосуставчатых, с черепами вместо голов и паучьими хлесткими языками. Там всегда писали, что нельзя слушать их полные боли вопли, сводящие с ума, но Страж внимала так старательно, что потеряла нить рассказа. Голос из прошлого очаровывал и путал. Слова были не важны. Слишком знакомые, выверенные памятью интонации клекотали в воздухе, лавой и смолой лились в уши – так легко было представить вместо одной просьбы другую. И вот Йован шепчет уже не о том, что хотел бы исправить сотворенное, а с оглядкой через плечо умоляет ее хотя бы словечком перемолвиться с Рамиттаном – по старой дружбе, ты же понимаешь, что меня после того случая он пошлет сразу и надолго? Тогда она послушала. Сейчас – не станет. – Но это ужасно, Йован! Как ты мог так сглупить, зная, чем это может закончиться? – Винн молчала до этого – скорее по своему решению, чем по просьбам, - но упоминания о сыне эрла не стерпела. – Ты обязан был сообщить в Круг, там ему бы помогли! Помогли – если бы не отправили на заклание ритуала или под храмовничьи клинки. Йован сглотнул, потупился – в тишине, время избавило его от привычки нервно хрустеть пальцами, потому что теперь они, изломанные, лишенные ногтей, в корке спекшейся крови, крючьями цеплялись за металл. – Я знаю, что ошибся, старшая чародейка. Все, чего я хочу – это возможности исправить то, что случилось. Искупление – разве много я прошу, Лиль? Это было как пробуждение от сна – от очень дрянного кошмара. Халиль подняла голову, пальцем нащупав ложбинку резьбы под навершием посоха, но увидела лишь, что ужас продолжается – наяву и воплощенный уже не демонами Тени. – На твоем месте, друг, я бы помолчал. – Спасибо, Зев. Достаточно, - мольбе эльфийки Ворон ухмыльнулся, насмешливо развел руки перед магом – мол, сделал, что мог, - почти церемонно поклонился Халиль, уже привычно постелив свою тень за ее плечом. По привычке же мурашки окатили позвоночник – она едва заметно вздрогнула, прикусив губу, и постаралась выпрямиться как можно спокойнее. Зевран однажды коснулся ее со спины – поправить выбившийся в бою локон… И с тех пор даже ладонь не протягивал, не нащупав взглядом просьбу об этом, только хранил, навостренный осторожностью, словно торчавший в ножнах на спине клинок. С тревогой Йован наблюдал за немым разговором, за сотней витых в воздухе ниточек, связывавших членов отряда крепче клятв. «Что случится?» - немо спрашивала Винн, и Стэн таким же немым пожатием плеч отвечал: «Не знаю». Пока – ничего ужасного, Халиль приблизилась к решетке, перебросив упертый в пол посох в левую ладонь, правой накрыла калеченные пальцы Йована. Голубоватое свечение опутало коконом – теплое, ласкающее, пахнущее (теперь она, свободная от Башни, знала) хрустальной благодатью, - проросло в раны и кореженные кости. Вздрогнула – само прорвалось, неосознанно, стоило представить, что это ее руки изломаны и вывернуты, - вздохнула и медленно, через усилие, заставила заклинание раствориться. После чар всегда холодило пальцы – словно по коже метелью лизнуло, и шлепнувшаяся капля показалась обжигающей, как плевок гарлочьей кислотой. – Йован, - она подняла на него взгляд, совсем не стесняясь слез. Они текли – Морриган фыркала всегда, что такими темпами скоро Страж будет щеголять бороздами старческих морщин, - неслышно и едва видимо, если бы не факельные блики на мокрых дорожках, никто бы и не догадался: голос остался сух и тверд, как сердечник посоха. – Неужели ты думаешь, что искупление что-то исправит? До него все же дошло. Маг попытался отстраниться – хватка на пальцах стиснулась прямо поверх вывихов и хрустнувших переломов, - дернулся от боли, гулко сглотнул: тень кадыка располосовала горло от подбородка до ключиц. – Лиль, что случилось после того, как я… Он пытался выжать из себя вопрос целиком – зря. Эльфийка знала, что Йовану никогда не хватит смелости быть откровенным до конца – и она смилостивилась над его потугами, чуть расслабила хватку, почти бережно мазнув подушечкой пальца по треснувшей, закровившей коросте. – Рамиттан погиб. Из-за тебя. – Я… – Ты не знал, верно. Усталость и боль выкрали из него все последнее хорошее, что оставалось. Маг привалился лбом к крестовине прутьев, дрожь прошла по сведенным лопаткам, словно череда штормовых волн, последняя захлестнула с головой, заставила вскинуться, скривить губы – ломко, будто вот-вот хрустнут. – Что с Лили? Где она? – Тоже погибла. Даже если это было не так, даже если жрицу все-таки успели отвоевать у Тени, Халиль об этом не знала – и верила, что Создатель забрал ее к себе… А потом швырнул со ступеней своего трона к пасть самым прожорливым и алчущим демонам. Йован вызывал хотя бы какое-то сожаление – брезгливое, стеснительное, спирающее дыхание, - на имя Лили внутри отзывался только гнев. Если бы она не предала любовь, ради которой пожертвовала даже чистотой перед Андрасте, если бы не дала Йовану повода… Халиль пыталась представить, что это она, испуганная и разгневанная, кричит на Рама, требуя у того немедленно сдаться храмовникам за запрещенную магию, но порез на кисти, нанесенный осколком филактерия, заживал слишком медленно – а лечить она его не хотела. Пусть служит напоминанием, что Рам мог выжить. Если бы у нее не только была сила, но и знание, как ей воспользоваться. Если бы… – Так что же будет дальше? – тихо, одними губами спросил маг – через решетку и ее плечо. Зевран, единственный, кто стоял достаточно близко, чтобы не оборачиваться, белозубо оскалился и едва кивнул подбородком на баланс кинжала на ребре ладони. – Мы должны сообщить о нем в Круг, - посох Винн споткнулся о каменный выступ, - пусть судят по нашим законам. – Можем отправить его впереди. Пусть отбивается от того, что натворил. Осторожно Страж тронула языком заеду в уголке рта, нахмурилась, хлестко мотнула головой. – Нет, кадан, не выйдет. Это честь воина, а он – обыкновенный трус, - в голосе не осталось ни презрения, ни насмешки – зачем, если речь шла о правде. Она удивлялась, как раньше не замечала в нем крысиных повадок – и не могла не думать, что Рам как раз-таки все видел и знал. Если бы не поджимавшее время и страх за ее Истязания, он ни за что не связался бы с Йованом. Выверил бы каждый шаг, спланировал все пути отхода, догадался бы найти запасные варианты. Это из-за нее Рамиттан отчаялся даже на такой крошечный шанс… И погиб. – Рам тоже воспользовался магией крови, когда ты сбежал. Если бы тебе хватило смелости признаться сразу, вы бы вытащили нас вдвоем. Если бы не твоя трусость, Рам был бы жив - и Лили тоже. Что ты чувствуешь, сейчас, Йован? В тенях нельзя было быть уверенным – то ли морщины, то ли шрамы избороздили лицо мага, поникшие плечи до следов на коже вжались в прутья. Он зашептал что-то – тихо, горячо, словно молился, опять попытался вывернуть ладонь из хватки Халиль, но эльфийка не отпустила. – Что ты сейчас чувствуешь, Йован? – боль в горле – боль невысказанных обвинений, невыказанных эмоций, боль гнева и яростной, волчьей тоски, скрутившей легкие. Страж закричала на него, с каждым мигом стискивая захват на запястье все сильнее. – Что ты чувствуешь, скажи мне?! Отчаяние? Злость? Желание умереть вместо нее? Что? – Лиль, я не хотел, видит Создатель, не хотел. Если бы был хоть шанс, хоть крохотная возможность все исправить – я бы сделал это, клянусь! Он стиснул зубы, практически обмякнув, словно от энтропийных чар расползлись как пудинг кости, заклекотал сдавленным, сухим рыданием, цепляясь за решетку и руки Халиль. Темные от щетины щеки впали, лопнули коросты на разбитых губах – он плакал и давился кровью, беззвучно сотрясаясь; эльфийка брезгливо отдернула руки – и маг сполз на колени, только в них найдя теперь опору. По ее щекам тоже текли слезы, но плечи остались расправлены, а спина – пряма, как расслабленно улегшийся в ладони посох. Йован выглядел жалко, и все же Халиль смотрела на него, не отрываясь и не моргая, до рези в глазах вглядывалась в неровную трепещущую тень, в свежие следы крови на обносках и своих ладонях. Горе малефикара свивалось вокруг кольцами и душило. Наверное, ей даже было его жаль. – Но ты не можешь сделать ничего, - как приговор, жестко и холодно произнесла Страж. Она представляла эту встречу десятки раз – как и череду заклинаний, которым нашла бы применение. Йован должен был узнать правду. Должен был захлебнуться в вое и рыданиях по своей Лили – как она по Раму, - должен был ломать руки и раздирать горло, должен был корчиться в муке более страшной, чем каленное железо или дыба. Они потеряли все самое дорогое. Халиль страдала – и мечтала, чтобы так же страдал обрекший ее на это маг. Мечтала выплюнуть ему в лицо всю череду обвинений, горьких и цепких, как полынь, хлестнуть по нему каждым словом, ударить исподтишка, по самому больному, по единственному, что у такого труса, слабака и дурака еще может болеть. После должен был наступить миг торжества: справедливость восстановлена. Скорчившийся у ног Йован не вызывал ни ликования, ни отторжения, ни гордости, ни-че-го. – Ты чувствуешь ту же боль, что и я, - тихо, словно преломив голос после крика и злости, прошептала Халиль. – Мы больше похожи, чем различны сейчас. И я ненавижу тебя за это. Маг не поднял головы и не встал сам – что ж, эльфийка не страдала высокомерием и легко опустилась на колено напротив, протянула руку через решетку, положила на воспаленный, горящий лихорадкой лоб. Малефикар сгорбился сильнее, подставляя макушку и беззащитный затылок в испарине и слипшихся от крови завитках встрепанной прически. Все случилось, как Халиль того хотела: вот он, сломленный, окончательно распрощавшийся с надеждой, утопающий в боли больше, чем в воздухе каждого вдоха. – Я отказываю тебе в искуплении, Йован, потому что ты не заслужил его. Ты сам отнял у себя самое дорогое – и за это я тоже тебя ненавижу, потому что не знаю даже, наказание сотворю сейчас или проявлю милосердие. Отставленный в сторону посох задрожал, словно почувствовал сгущение магии вокруг девушки. Винн распознала заклинание, вышагнула вперед, нависла рядом, заклекотала – не то чтобы гневно, ошарашенно, будто не верила ни глазам, ни сплетавшимся вокруг чарам. – Девочка моя, зачем же ты… Неужели я ничем не могу помочь, если ты готова на такое? – она протянула руку – то ли схватиться за плечо, то ли поймать запястье и вытащить за собой на ноги, но Зевран вовремя коснулся локтя чародейки и покачал головой. Йован дрожал под пальцами. Не отрывая от него взгляда, Халиль едва заметно мотнула головой. - Вас не оказалось рядом, когда вы могли помочь больше всего. Теперь не мешайте… Пожалуйста. Если бы она приказала, если бы гневно выплюнула, требуя подчинения своим эмоциям и сиюминутным порывам – Винн не сдержалась бы, наверняка заступилась или бросилась отвлекать огонь на себя. Но голос Халиль сорвался, она прикусила щеку – чтобы не всхлипнуть, не завыть, как подранок, чтобы выдержать взятую на себя тяжесть, потому что слезы еще можно простить – всего лишь вода, - а вот настоящий плач – нет. Она уж выплакала, что могла, выкричала в бездонное небо Остагара, в воды Каленхада, так что теперь… Чародейка не приняла, но поняла и отстранилась в скорбном, осуждающем молчании. - Даже сейчас моя магия стремится исцелить, а не убить. Можешь не бояться, больно не будет - тебе повезло, что я не умею и не хочу убивать как палач. Но я проклинаю тебя помнить о том, что случилось, даже в Тени, даже у трона Создателя, и вечно не найти покоя, - Халиль плавно обвела полукруг на лбу Йована и выдохом тихим, как шелест камыша, закончила плести заклинание. Кровь хлынула из раскрывшихся ран – в миг пропитала лохмотья, расползлась лужей, черно-масляной в факельном освещении. Кругом плескалась сила уходящей жизни – и эльфийка щедро могла черпать из нее, оставив лириумные склянки Винн, - но она только огладила еще раз макушку мага, окончательно лишая его чувства. Тело завалилось на бок – еще живое, но уже стремительно остывавшее, - Халиль поднялась на ноги и, перебросив посох в петли за спиной, зябко подышала на заледеневшие пальцы. С немого кивка-разрешения Зевран накрыл их горячими ладонями, ободряюще ухмыльнулся, широко и беззаботно, будто только что наблюдал занимательное актерское представление. - Все в порядке, mia donna. Все в порядке. Улыбнуться в ответ Страж не смогла бы при всем желании. Опустила на миг ресницы, соглашаясь, и, огражденная тенями Стэна и Ворона, почти побежала к выходу из тюремных камер.