«Испить, уйти, от счастья замирая, Туда, к тебе, где тишь и темнота.» Дж. Китс «Ода Соловью»
***
Младший протискивался сквозь толпы людей, приготовившихся к эвакуации — вокзал, не тронутый бомбёжкой, напоминал огромный беспокойный галдящий муравейник. Люди занимали почти всё свободное пространство, привалившись к стенам, сидя на ступенях или лёжа прямо на расстеленных пальто в окружении нехитрых пожитков и детей. Весь Лондон пропах острым дымом и пылью, которая осела на деревьях серым инеем, а небо располосовала паутина из дымных следов истребителей. Быстрым шагом он преодолел почти два квартала — от некоторых домов остались только обуглившиеся остовы да щебневое крошево, громко хрустящее под армейскими ботинками. В другой бы день можно было бы насладиться временным затишьем, но сегодня он принёс отнюдь не радостные вести.***
— Нет… Нет! Голос Старшего был едва различим сквозь ладони, плотно прижатые к лицу. Младший сделал шаг вперёд: — Это не ошибка. Мне очень жаль, — с этими словами он аккуратно достал из внутреннего кармана лётной куртки потрёпанный карманный томик стихов поэта Китса со слегка обгоревшей по краю обложкой и прямоугольник похоронной телеграммы — оставшиеся следы земного пребывания лейтенанта Ричарда Хью Конорса. Рич среди друзей и сослуживцев 85 эскадрильи Королевских Военно-Воздушных сил Великобритании слыл романтиком и балагуром. В девять лет он уже был покорён небом, а в семнадцать — совершил свой первый самостоятельный полёт, после чего сбежал из дома, не окончив школу. После пары лет работы он добился своего — стал лётчиком ВВС. Несмотря на недостаток образования, которое он навёрстывал, поглощая все книги, которые только ему попадались, Конорс сразу показал себя настоящим бойцом, и через пару лет все были наслышаны о Ричарде «Дикки» Конорсе и его товарище Джеймсе «Пэдди» Хэмингуэе, с которым он ходил на неприятеля. Эти двое стали эталоном бесстрашия для новобранцев и ходячей легендой, заслуженно нанося звёзды на борт своих самолетов. В ту пору, когда Старший инспектировал войска на предмет боевой готовности по приказу лорда Уинстона Черчилля, а Младшего перевёл в 85 эскадрилью, он и познакомился с Ричардом. Искра между мужчинами вспыхнула молниеносно, вылившись в редкие, но запоминающиеся встречи. — Как это произошло? — Старший отнял руки от лица, отчего брат внутренне содрогнулся — его лицо, никогда не отличавшееся загаром, приобрело мертвенный бледно-серый оттенок, а глаза загорелись пугающим лихорадочным блеском. — Они с Пэдди попали под вражеский обстрел, — тихо произнёс Младший. — Рич попытался увести их за собой, не справился с пике и... Мы до последнего слышали его голос по рации. Он перед этим шутил, обещал непременно обыграть нас в покер и… Тишина. Ни тела, ни обломков мы не нашли. Старший горько поджал тонкие бледные губы и продекламировал: «Сильны любовь и слава смертных дней, И красота сильна. Но смерть сильней».* — Всё, что остаётся нам от дорогих людей — это могилы. Все умирают, — обречённо добавил он. — Все, кроме меня. — Старший скользнул пальцами по обугленной обложке книги и поднялся из-за стола. Он остановился у окна, прислушиваясь к отдалённым звукам сирены. — Мы с тобой — аномалия, неизменная точка во вселенной в этом ежесекундно меняющемся мире. Мойры, плетущие золотые нити судьбы, издеваются над нами, не желая оборвать наши жизни, однако жизни остальных стригут быстрей, чем руно с овец. Мужчина замер и надолго погрузился в молчание. Младший понимал, что ни одно самое точное и верно сказанное слово не отменит потери, не облегчит боль, поэтому тоже молчал. Желание обнять брата было нестерпимым, но что-то подсказывало, что Старшего сейчас лучше оставить в покое. Гнетущую тишину разрезал хриплый голос: — У-хо-ди, — чеканя каждый слог, приказал Старший, так и не обернувшись. Понимая, что его присутствие ничем не поможет, лейтенант ВВС послушно вышел за дверь. Сбежав по скрипучей лестнице, он очутился на улице и сверился с часами — половину времени увольнительной он потратил на дорогу сюда, чтобы лично сообщить о смерти возлюбленного брату и отдать томик любимых стихов Рича. Вторую предполагалось потратить на обратную дорогу к базе. Вздохнув, он поправил воротник куртки и быстрым шагом двинулся в путь.***
Две недели пролетели незаметно. Между вылетами на боевые задания и короткими перерывами на сон, когда желание выспаться буквально валило с ног, Младшему очень хотелось верить, что брат переживет потерю близкого человека, погрузившись в работу. Какая-то часть его нашёптывала, что должность главного аналитика Ми-6 требовала высокой концентрации и самоотдачи, а значит и не оставляла ни минуты свободного времени для самобичевания и отчаяния, но другая... Другая изводила его пугающим предчувствием грядущей катастрофы. Выпросив увольнительную у командира полка, Младший закинул вещмешок в кузов грузовика, что направлялся к железнодорожной станции, сел рядом с водителем и всю дорогу по тряской дороге пытался придушить в себе непроходящее чувство тревоги. Чем ближе поезд приближался к Лондону, тем сильнее нетерпение рвало сердце, и желание увидеть брата, убедиться, что все в порядке, росло как снежный ком. До дома Старшего он добирался быстрым шагом, почти переходя на бег. Поднявшись на второй этаж и открыв дверь своим ключом, Младший обнаружил, что квартира пуста. Встретившая его гулкая тишина покинутых комнат отражала эхом каждый шаг. Квартира будто бы потеряла весь свой домашний уют, превратившись в безжизненные и холодные декорации — нетронутый плотный слой серой пыли на мебели говорил о том, что на протяжении несколько дней здесь никто не появлялся, а вечерние мрачные тени опутали стены, придавая комнатам особую мрачность. Для верности он обошёл все — кухню, гостиную, кабинет, но везде он видел ту же картину. Сердце Младшего пропустило удар. Оправдание своим опасениям он нашёл в спальне. На широкой кровати, в пижаме и домашнем халате лежал Старший. Со стороны могло показаться, что он крепко спит, но мертвенный цвет кожи, посиневшие губы и неподвижность позы говорили сами за себя. Медленно соскользнула с плеча лямка, и стук упавшего вещмешка показался очень громким, почти оглушающим, когда Младший, теряя над собой контроль, спиной вжался в стену, страшась сделать хотя бы один шаг к кровати. Неужели сбылся его самый страшный кошмар? Брат умер и оставил его одного? Он не мог поступить с ним вот так! Это жестоко! Утратив ощущение времени, Младший стоял, жадно вглядываясь в неподвижную фигуру, распростертую на кровати, а потом, совершив над собою форменное насилие, он двинулся с места, опустился на колени и дотронулся дрожащей рукой до запястья Старшего. Почувствовав, что рука брата пусть и холодна, но не утратила гибкости, он приложил пальцы к шее, и не смог сдержать вздох облегчения. Очень слабый, нитевидный, но все же — пульс. Самый настоящий пульс! Испытав ни с чем несравнимое облегчение, Младший прижал ладонь брата к щеке и, уже не стесняясь своих слез, благодарил высшие силы за то, что он не одинок в этом мире.***
Сидя в приемной у непосредственного начальника Старшего, Младший перебирал в голове все аргументы, которые были просто обязаны помочь ему добиться перевода из летной эскадрильи в Ми-6. — Лейтенант Стив Бэрроуз, вас ждут, проходите, — секретарша кивком указала на дверь кабинета, получив распоряжение по внутреннему телефону. Встав со стула, Младший одернул мундир, переложил в левую руку папку с документами и шагнул в кабинет. — Что вы хотели, лейтенант? — резкий голос остановил его уже на пороге кабинета. — Сэр, мой брат, Итан Бэрроуз… — начал он, но его перебили. — Взял отпуск на несколько дней, — кивнул начальник. — Я знаю. — Сэр, мой брат впал в летаргический сон. — Что? — мужчина за столом от удивления привстал с кресла. — Вот заключение врача, — доставая из папки документы, подтвердил Младший. — Черт, — выругался начальник, садясь назад в кресло, бегло проглядев бумаги, — он наш лучший аналитик. Премьер-министр Черчилль высоко ценит его работу. Как же это всё не вовремя! Он находится в госпитале? — Нет, сэр. Я вызвал врача на дом, и он посоветовал не транспортировать Итана, потому что никто не знает, сколько он может проспать: несколько суток или лет. — Но как же это случилось? — Не могу знать. Я приехал в увольнительную и застал его уже в таком состоянии. — И что вы намерены делать дальше? — Я хочу просить перевода в ваш отдел, чтобы иметь возможность ухаживать за братом. Найму сиделку на то время, что буду занят на службе. Мне знакома работа дешифровщика и аналитика. Брат неоднократно уговаривал заняться кабинетной работой, но я отказывался. — Ну что ж, — задумчиво произнёс начальник. — Я посмотрю, что можно будет сделать, лейтенант. Вам сообщат. — Благодарю вас, сэр, — Младший отдал честь и, резко развернувшись на каблуках, покинул кабинет.***
Младший очень медленно поднимался по ступеням лестничного пролета, тяжело опираясь на перила. Тело сковала неимоверная усталость, а ноги едва слушались. Кто же знал, что работа аналитика будет настолько изматывающей? Он пропадал на работе сутками, взваливая на свои плечи самые запутанные и сложные дела, временами не выдерживая нервного напряжения, срываясь на подчиненных. Его прощали, потому что он прикладывал сверхчеловеческие усилия, и это приносило хорошие, даже отличные результаты. Прошло уже два месяца, как он получил перевод и работал на Ми-6 вместо брата. За все это время Старший так ни разу и не подал признаков жизни, пребывая в состоянии летаргии и нуждаясь в сиделке, которая следила за нуждами тела и состоянием. Мисс Аббот, нанятая для помощи по хозяйству, бросала сочувственные взгляды на Младшего, который добирался до дома совершенно разбитым. Мужчина прислушался к царящей в квартире тишине и содрогнулся, вспомнив, как обнаружив брата в таком состоянии, пытался понять, что с ним произошло. На кухне он обнаружил упаковки из-под цианистого калия и рядом — кружку, в которой его разводили водой. Судя по количеству упаковок, этой огромной дозы могло хватить, чтобы отравить всех жителей Лондона. Им с братом уже не раз случалось умирать от отравления, особенно, когда по средневековой Европе чумой прокатилась мода на отравления, как от быстрых, так и от медленных ядов. Знатные люди травили своих недругов, избавлялись от неугодных, устраняли соперников, но не в таких же дозах! Очевидно, организм брата боролся до последнего и наконец сдался, делая тело недееспособным, лишая его возможности вредить самому себе. Невзирая на то, что в состоянии Старшего не было подвижек, Младший продолжал надеяться, хотя временами просиживая по ночам у его кровати, на него волнами накатывало неконтролируемое отчаяние. Представить этот мир без своего зануды-брата он не мог. Кто еще будет так настойчиво опекать, кого будет волновать само его существование? Кто еще из людей сможет принять таким, какой он есть, и смириться со всеми недостатками? Кто еще сможет быть настолько верным и преданным? Занимая свой привычный пост в любимом кресле у кровати брата, Младший накрылся пледом и улыбнулся своим мыслям: первое, что он скажет брату, когда тот очнётся, будет что-то вроде «В следующий раз оставь мне половину». Сон сморил его, едва он закрыл глаза. Младший не знал, сколько времени проспал, но небо за окном начало сереть, как бывает перед рассветом. Потянувшись, чтобы размять мышцы, затекшие во время сна, он понял, что в комнате что-то неуловимо изменилось. Взглянув на кровать, он стал быстро сдирать с себя плед: Старший лежал все в той же неподвижной позе, но... Его глаза были открыты и смотрели в потолок! Присев рядом с братом, Младший с горькой улыбкой смотрел на того, кто доставил ему столько хлопот. Легкий румянец окрасил щеки Старшего, к губам почти вернулся их первоначальный яркий цвет, дыхание стало ровным и глубоким. И только из глаз не ушла щемящая тоска, показывая, что Старший всё так же чувствовал себя опустошённым. — Не получилось, — обреченно произнесли запекшиеся губы, и глаза снова закрылись. — Чертов эгоист, — вскипел Младший. Схватив брата за плечи, в порыве бессильной злости он стал трясти его, выкрикивая самые обидные слова, не стесняясь в выражениях. Едва не срывая горло криком, он пытался выразить холодящий ужас, безграничную тоску и покинутость, с которыми ему пришлось остаться наедине в течение стольких дней, и вбить в эту умную голову немного сочувствия к тому, кто мог остаться один на один с целым миром. Младший затих, стоило руке Старшего осторожно лечь поверх его ладони. — Мой бедный, младший братец, — голос старшего брата был слаб и едва слышен, — ты испугался, я вижу. Прости… Я думал только о своей боли, о своем отчаянии, и совсем забыл, что оставляю тебя одного. Выдохшись от такого эмоционального всплеска, Младший притянул к себе старшего брата и зашептал, крепко обнимая: — Я не выдержу один, знал бы ты, как напугал меня, — захлёбывался он словами. — Когда придёт наше время, мы сделаем это вместе, дай слово! Поглаживая вздрагивающую спину младшего брата, Старший закрыл полные слез глаза, и клятвенно произнес: — Только вместе. Пока смерть не разлучит нас.