***
Как бесцельно бродил по улицам Лондона, как спускался в метро и пересаживался с ветки на ветку, Джон не помнил — ноги сами несли вперёд, словно бесконечное движение было единственной гарантией того, что мозг не взорвётся от ужасающего количества обрушившейся на него информации. Поначалу Джон чувствовал себя так, словно сделал шаг из тени на солнце и оказался ослеплённым ярким светом. Прошлое напирало со всех сторон, просачиваясь в реальный мир странными видениями: он смотрел на потоки движущихся машин, а видел сверкающие диски колесниц, яркий оранжевый свет светофора напоминал завораживающий танец жертвенного огня в храме, а современные дома на миг обращались мраморными портиками, увитыми виноградом и дарящими живительную тенистую прохладу. И если видения эти постепенно растворялись в суматохе реального Лондона, то забытые чувства и эмоции пришлось переживать едва ли не заново, будь то очарование тягучей песней девушек, давящих виноград, или болезненное сочувствие рабу, которого публично секли кнутами на площади под одобрительный гул толпы. Страшно было даже представить, как Гарри жила с этим несколько лет! Когда Джон немного свыкся с новыми ощущениями, прошлое стало перелистываться легко, словно пухлый альбом с фотографиями, в который вставили недостающие страницы. Некоторые из воспоминаний отдавались теплом в груди — лёгкое прикосновение знакомых губ к виску, бег по побережью наперегонки, мимо ленивых пенных языков волн, шуршащих по песку. Эти моменты было приятно перебирать, как горсть цветных обкатанных морем камешков, перекатывать прохладной тяжёлой горсткой из ладони в ладонь. Сердце сжалось тяжело пульсирующим комком, когда нахлынула новая череда картинок — сухая, потрескавшаяся земля под ногами и влажная, остро пахнущая водорослями и йодом пустота, проникшая в самое сердце; тоска по возлюбленному, разъедающая нутро, подобно безжалостной солёной воде, которая источила легендарный корабль Арго и превратила его в гниль. Боль, лишь немного потускневшая со временем, заставила Джона подавиться воздухом и вцепиться в собственные колени. Ватсон отчаянно задышал, насильно проталкивая воздух в лёгкие. — Мамочка, ему плохо? Джон приоткрыл глаза и сфокусировал взгляд на девчушке лет пяти. Ребёнок бесцеремонно разглядывал его, болтая ногами в такт стуку колёс вагона. — Пойдём, Эмми, — дёрнула её за собой мать и встала поближе к дверям, кинув на Джона опасливый взгляд. Кажется, уже все пассажиры подземки сочли его либо сумасшедшим, либо смертельно больным. Джон откинулся назад на сиденье, соприкасаясь затылком с холодным стеклом, и устало закрыл глаза. Голова шла кругом. Джон очнулся стоя посреди какого-то сквера совершенно замёрзший. Он плохо понимал, что теперь делать с открывшимися знаниями, и вариантов было не так много — либо возвращаться на Бейкер сразу, либо отсидеться и прийти в себя. И он отлично знал, кто мог бы ему помочь.***
— И тебе доброго вечера, братец, — невозмутимо произнесла Гарриет Ватсон, наблюдая, как Джон методично перебирал содержимое кухонных шкафчиков. Не обременяя себя предварительным звонком, Джон объявился на её пороге несколько минут назад; Гарри внимательно посмотрела на едва не качавшегося от усталости брата и шагнула в сторону, пропуская в дом. Чутьё подсказывало, что это далеко не визит вежливости. — Может, помочь чем? — скучающе поинтересовалась она и стряхнула тонкую палочку пепла с сигареты. — Вдруг подскажу. Джон перестал хлопать дверьми навесных шкафов и, словно по наитию, выудил из-под мойки ополовиненную бутылку. — Мог бы и спросить, — вздохнула Гарриет, провожая взглядом бутылку. Алкоголь с лекарствами не совмещался, но исправно хранился в доме, на всякий случай. — Кому как не мне знать, где именно в моём доме спряталась бутылка скотча. Гарри ожидала чего угодно: длинных занудных нотаций о том, что старшая сестра опять пошла по кривой дорожке, криков, демонстративной утилизации спиртного посредством смыва в унитаз... Но ошиблась: Джон попросту выкрутил пробку и плеснул в первый же обнаружившийся стакан, а после рухнул на стул и застыл изваянием, уставившись в одну точку. Когда его ступор затянулся, Гарри осторожно села напротив него и выпустила в лицо длинную струю сизого дыма. Это неожиданно возымело эффект — Джон несколько раз моргнул, резко вдохнул и зашёлся в кашле, так и не глядя на сестру. Гарри внимательно смотрела, как брат опрокинул себе в рот щедрую порцию алкоголя и тут же зажмурился, шумно выдохнув через нос и зажав рот кулаком, словно борясь с тошнотой. Только после того как Джон вздохнул с облегчением, а на щеках заиграли лихорадочные пятна румянца, он поднял тяжелый взгляд на Гарри. И та содрогнулась от увиденного: глаза брата постарели разом на несколько тысячелетий. — Почему ты не сказала мне, что он жив? — требовательно спросил Джон, и Гарри почувствовала, как липкий холод пополз по позвоночнику. Тот самый момент, которого она страшилась больше всего, — когда брат, наконец, обретёт память и придёт к ней за ответами — наступил. Женщина молча смотрела на медленно тлеющую сигарету, даже не пытаясь подыскать слова в оправдание. Джону нужно было выговориться, выплеснуть на кого-то свою злобу, и Гарри была готова взять этот удар на себя. Это было самым меньшим, что теперь она могла для него сделать. — Почему ты не сказала, что его в принципе невозможно убить? Гарри прикрыла глаза. Конечно, ещё вчера Шерлок Холмс для брата был мертвецом, безвозвратно потерянным другом. Сегодня же — не только живым, не только бессмертным, но и бывшим возлюбленным. Тем самым, из-за любви к которому он лишил себя жизни. Точнее, не совсем он — сейчас в сидящем перед ней Джоне Ватсоне почти не осталось ничего от того юноши-жреца, наивного и открытого миру мальчишки, о котором она заботилась с самого его рождения. Ничего не осталось от её младшего обожаемого брата, поникшего от первого удара судьбы, подобно цветку на солнце... Нынешний Джон был гораздо выносливей. Гарри с силой смяла чадящий окурок о дно пепельницы. — Боже, Гарриет, — Джон с силой потёр лицо ладонями, — я целый год упивался своим горем! Целый год, чёрт возьми! Неужели в тебе нет ни капли сочувствия? — А кто пожалел меня, когда я узнала о своей судьбе? — не выдержала сестра, стискивая до боли кулаки. — Где был ты? Ты подумал, каково было мне? Смириться с этим? Рассказать, чтобы меня вновь упекли в лечебницу? С этим невозможно жить, я пробовала, пробовала! Даже Клара не выдержала, а ведь терпела меня столько лет! А ты был так далеко... — голос Гарри сорвался. Джон моментально оказался рядом, прижав сестру к себе. — Ты никогда не поверил бы мне, сказал бы, что все это — плод моего больного воображения, кошмары... — Гарри захлёбывалась словами и слезами, судорожно вцепившись в брата и уткнувшись лицом в его рубашку. — Ведь я — шизофреник, Джонни! Я больна! Вдруг Гарри охнула: — Ты ранен? У тебя вся рубашка в крови! — Ш-ш-ш, тише, успокойся, — Джон погладил сестру по голове, ероша короткие светлые пряди на макушке. — Кровь не моя. А ты не больна, — он немного помолчал, сжимая сестру в крепких объятиях. — Боги, что же ты натворила... С ними... С нами... — Я… — Гарри шумно всхлипнула, — я готова была отдать собственную жизнь, только бы отомстить за твою смерть. — Гарри, милая, — Джон мягко отстранился от сестры, присел на корточки, глядя на неё снизу вверх, — это был мой выбор. Мое сознательное желание, пусть жестокое по отношению к тебе и поспешное. Но зачем ты... — Месть, — голос Гарри стал неожиданно резким, и произнесенное слово разрезало тишину, подобно холодной стали клинка. — Я так хотела отомстить, что, втыкая копье в твою могилу, пообещала богам свою жизнь, только бы наказать виновных. — Только лишь из-за того, что один доверчивый юнец разочаровался в любви! Посмотри на меня, Гарри! Посмотри! — Джон обхватил ладонями заплаканное лицо сестры. — Его уже давно нет, он разбился о прибрежные скалы. Есть я и ты, есть Шерлок и Майкрофт, кем бы они ни были тогда. Это нужно остановить, понимаешь? — Это наш путь, — покачала головой Гарри. — Мойры навечно переплели нити наших судеб с нитями судьбы бессмертных. Все могло закончиться еще тысячу лет назад, но ты пал под Константинополем, и нам снова пришлось вернуться, чтобы дать им шанс. — Шанс на что? — На избавление от проклятия, Джон. — Они… — Джон распахнул глаза, в которых мелькнула тень надежды. — Да, — кивнула Гарри. — Будут прощены и снимут тяжесть бессмертия, станут такими же, как и все остальные люди. — Значит, он не останется вечно молодым, когда я… — Ты простил его, да? — спросила Гарри, грустно улыбаясь и вглядываясь в лицо брата. — Сделал то, что я так и не смогла... Только одного не могу понять, — нахмурилась она, — почему ты глушишь скотч у меня на кухне, когда должен быть совсем в другом месте? — Ты как всегда права, моя старшая сестричка, — вздохнул Джон, — но я не готов вернуться домой. По крайней мере, сейчас. Чёрт, всё это в голове просто не укладывается! Джон отставил пустой стакан и, помявшись, поинтересовался: — Я могу сегодня остаться у тебя? — Конечно. Гостевая спальня в полном твоём распоряжении. Погоди немного, я принесу тебе запасную одежду. Брат кивнул и вышел к лестнице, ведущей на второй этаж, но тут же вернулся. — А как это произойдет? Гарри растерянно посмотрела на него, не сразу ухватив суть вопроса. — Ритуал, Джон, — пояснила она. — Нужно провести ритуал. — Понятно, — хмыкнул Джон и отправился наверх. Шаги на лестнице стихли, хлопнула дверь гостевой комнаты. — Да, Джонни, — продолжая обращаться к брату, которого уже не было рядом, тихо произнесла Гарри, — всего лишь ритуал. Чиркнул огонёк зажигалки, на миг осветив её печальное лицо, прикрывающие крошечный трепещущий огонёк ладони и тонкую палочку сигареты, а затем кухня снова погрузилась в осенние сумерки, пропахшие табачным дымом и обещанием долгой бессонной ночи.***
— Следуйте инструкции, и боли вас больше не побеспокоят, миссис Хэмпстон. Всего доброго! Джон устало улыбнулся пожилой леди, которая была его постоянной пациенткой, выслушал слова благодарности и запер дверь на ключ. К радости, или к сожалению, на сегодняшний день пациентов больше не предполагалось, и абсолютно измученный Джон Ватсон опустился в своё кресло. «Ты ОК?» — коротко тренькнул телефон, послушно выводя на экран смс от Грега. Джон незлобиво фыркнул, но отвечать не стал. Как и предполагалось, ночью Джон почти не сомкнул глаз: страницы памяти шелестели и отвлекали, настойчиво шумели обрывки голосов, словно кто-то оставил включенным плохо настроенное радио; несколько раз снизу раздавался звон посуды — Гарри до рассвета чем-то гремела на кухне. Тиканье часов раздражало неимоверно. Джон переворачивался с боку на бок, комкал одеяло, пытался считать до тысячи, но сонм мыслей не желал отдавать Морфею столь ценную добычу. Только за три часа до подъёма окончательно выбившийся из сил Джон отключился, точно в могильную яму рухнул, не видя снов. Наутро отражение в зеркале порадовало глубоко залёгшими тенями и настолько уставшим видом, что Сара, окинув внимательным взглядом мятую одежду Джона, поинтересовалась, не нуждается ли он в отпуске на пару дней. Поспешному ответу «Всё в порядке» она явно не поверила, но, тем не менее, по первой просьбе отправила к нему на приём нескольких своих пациентов: Джон решил, что если работа помогла ему тогда, то и сейчас поможет. Хватило его ненадолго. Сидя в больничном кафетерии, рассеянно размазывая остывшее картофельное пюре по тарелке, он разглядывал толпящихся сослуживцев. В глубине души Джон всегда чувствовал некоторый дискомфорт, едва отслеживаемую несовместимость с реальностью, как если бы он был кусочком пазла из другого набора. Он честно пытался жить обыкновенной жизнью — дом, попытки завести семью, работа, предпочитал действовать, а не жаловаться на судьбу, но теперь всё перевернулось с ног на голову, и Джон понятия не имел, как привести всё в положение хоть малейшего равновесия. Не говоря уже о вернувшейся памяти. Что это — проклятие или дар? Как об этом сказать Шерлоку? Когда у Джона в двадцатый раз обеспокоенно поинтересовались, всё ли в порядке, он попросту сбежал из кафетерия, оставив попытки пообедать. Как Джон ни пытался отсрочить своё появление на Бейкер-стрит, смена подошла к концу, и он должен был появиться дома, поговорить с Шерлоком и посмотреть правде в лицо, даром что эта «правда» столь долгое время искусно водила его за нос. Обратная дорога заняла гораздо меньше времени, чем хотелось бы, и вскоре он гипнотизировал знакомую дверь — золото строгих цифр на чёрной лакированной поверхности — не решаясь войти. Открыв дверь своим ключом, Джон прошел внутрь, прислушиваясь к дыханию дома. Абсолютная тишина, ни звуков, ни вкусных запахов с кухни миссис Хадсон. Пустота. Он поднялся на второй этаж и осмотрелся. Стёкла в рамах были целыми, паркет и ковёр сияли чистотой — ни мусора, ни стеклянного крошева. Квартира выглядела так, будто не было вовсе трагедии, вернувшей ему близкого человека. Джон немного постоял у окна, бездумно смотря вниз; фонарь отбрасывал мягкий круг света, в котором видны были редкие бледно-жёлтые пятна листьев, прилипших к влажному асфальту, а за границей круга уже плескалась маслянисто-чёрная нефтяная темнота. Когда он заглянул в бывшую комнату Шерлока, то обнаружил там опустевшие шкафы и вешалки. Так и есть: Лестрейд забрал свои вещи и вернулся к мужу. Джон был рад за друга, но всё равно едкий комок подступал к горлу, стоило ему посмотреть на открытые ящики стола и аккуратно заправленную постель. Как бы он хотел, чтобы у них с Шерлоком всё было так же просто!.. Под окном громко заурчала двигателем машина, и хлопнула дверь. Джон вернулся в гостиную и осторожно отодвинул занавеску: автомобиль оказался кэбом, из дверей которого появился Шерлок, в этот раз облачённый в неизменное пальто, и помог выбраться миссис Хадсон. Зазвенели ключи, сопровождаемые негромким голосом Марты, но различить отдельные слова не представлялось возможным. Повинуясь секундному порыву, Джон занял наблюдательный пост на лестничной площадке и затаился, внимательно вслушиваясь в их голоса и стараясь ничем не выдать своего присутствия. — Шерлок, — в тишине дома весёлый голос их домовладелицы был слышен особенно хорошо, — нам обязательно нужно отметить твое возращение… Прости, дорогой, и твоего брата, конечно же. Инспектор просто счастливчик, не каждому так везёт! Я так переживала за него, на Грегори невозможно было смотреть! Вот Джон — совсем другое дело. — За него не было страшно? — поинтересовался Шерлок, и сердце Джона пропустило удар. — Ох, ну конечно же страшно. После того, как Джон пролежал в больнице месяц... Но в нём есть это особенное несгибаемое мужество, наш Джон умеет держать удар! Редко кто на это способен, легче всего сломаться и плыть по течению, вот взять, к примеру, моего второго мужа, так тот... — Миссис Хадсон, — прервал пространные рассуждения женщины Шерлок, — не думаю, что Джон хочет праздновать мое воскрешение, — на последнем слове голос детектива опустился до тихого бормотания. Заскрипели ступеньки. — У него своя жизнь, и пока меня не было, он вполне… — А может быть, — не выдержал и громко спросил Джон, — мне самому позволят решать, чего я хочу, а чего — нет? Он выглянул из своего укрытия — Шерлок и миссис Хадсон застыли на середине лестницы, пойманные с поличным. — Джон, — первой в себя пришла миссис Хадсон, и её голос тут же приобрёл воркующие интонации, — мы так ждали вас! — она коротко глянула на Шерлока. — Может, вы спуститесь вниз и мы все вместе выпьем чаю? — Спасибо, я сыт, — отрезал Джон и начал тяжело подниматься по лестнице в квартиру. Марта обеспокоенно посмотрела на Шерлока. Он оставался спокойным и молчаливым, вот только мелькнувшее на его лице отчаяние сказало миссис Хадсон больше самых громких слов. — Ну, что ты стоишь? Иди же, поговори с ним, — громким шепотом посоветовала она и подтолкнула Шерлока вперёд. — А я прогуляюсь до миссис Тёрнер, как раз обещала к ней зайти. Спускаясь, Марта Хадсон задумчиво улыбалась, надеясь, что Шерлок всё-таки сможет вернуть себе расположение единственного человека, сумевшего взять в плен строптивое сердце детектива.***
Шаг, ещё шаг. Семнадцать ступенек, которые обычно Шерлок преодолевал в несколько энергичных прыжков, в этот раз показались самым настоящим восхождением на Голгофу. Шерлок предпочитал не лгать; дело было вовсе не в том, что он считал ложь чем-то аморальным или имел определённые сопутствующие убеждения. В конце концов, понятие правды как таковой было достаточно субъективным, и самая изощрённая и не обнаружимая ложь получалась как раз из правдивых фактов, для чего достаточно было слегка изменить угол обзора. Этой хитростью Шерлок Холмс пользовался и не раз: хватало легчайшего намёка, слабого толчка, чтобы человек начинал додумывать ситуацию и размышлять в нужном для детектива направлении. Однако в каждом правиле были свои исключения. Например, брата Шерлок старался по возможности обходить стороной, избрав политику замалчивания фактов. Если Старший слишком упорно совал свой длинный нос не в своё дело, ответом служило полное игнорирование. Перед миссис Хадсон оправдываться не приходилось: она всегда была рада тому, что он выпутался из очередной передряги, и прощала своему «мальчику» всё что угодно. Последним в этом списке был Джон, которому совсем не хотелось лгать. — Живой, значит, — констатировал Джон, резко щёлкнув включателем и зажигая в комнате свет. Ватсон несколько раз прошёлся по гостиной, не находя себе места от вмиг вскипевшей злости. В другой ситуации это было бы забавным: Джон до смешного походил на маленькую, очень сердитую шаровую молнию, готовую ужалить в любую секунду. Опустив голову, Шерлок встал на пороге, ожидая, пока переполняющая Ватсона энергия разрушения сойдёт на нет. — Думаю, нужно тебя поздравить, — процедил Джон, — фарс с убийством и воскрешением братьев Холмс впечатлил. Уж не знаю, как вы все это провернули, — махнул он рукой в сторону любимого кресла Шерлока, — но можешь быть уверен: я никогда не прощу того, что мне дважды пришлось пережить твою гибель. Не знаю, чем я заслужил такое... отношение, — Джон покачал головой, — но это жестоко, Шерлок. Никогда не питал ложных надежд по поводу тебя, но это слишком. Это джоново «не прощу» било больнее любого хлыста. Хотелось оторваться от бессмысленного созерцания трещин на паркете, запротестовать, признаться в том, что это было необходимостью в его же, Джона, интересах. Рассказать, что именно иррациональный, почти животный страх потерять любимого человека толкнул его к такому необдуманному поступку. Но Джон, которого при одном только взгляде на Шерлока трясло от злости, вряд ли бы понял хоть слово. Шерлок украдкой взглянул на друга: тот отвернулся, ссутулившись и засунув руки в карманы. Светлая поникшая фигурка на фоне тёмного прямоугольника окна. — Я так хотел, чтобы ты оказался живым, — сказал Джон, покачиваясь с носка на пятку. — Ты не представляешь, насколько. — Знаю. Я был на кладбище и слышал каждое твоё слово. Шерлок поднял голову и столкнулся взглядом с полными боли глазами Джона. Когда Холмс сделал шаг вперёд, Ватсон дёрнулся и отступил, словно с размаху налетел на невидимую стену. — Вот как, — криво усмехнулся тот. — Был там. Конечно. Подать хоть какой-нибудь знак ты не мог! Записку, всё что угодно! — У всех моих поступков есть разумное объяснение, Джон. И если ты перестанешь истерить… — Что? — вскинулся задохнувшийся от возмущения Джон. — Успокойся и выслушай меня. — Выслушать очередное вранье? — Правду, Джон! Правду! — Ну продолжай, — нехорошо прищурился Ватсон и сделал крошечный шаг вперёд. Шерлок поспешил воспользоваться моментом. — Мориарти загнал меня в угол. Он разрушил мою репутацию, но этого ему было мало, и он угрожал расправой всем, кого я... — Холмс тяжело сглотнул. — До тех пор, пока оставался хотя бы один член его сети, вы все были ходячими мертвецами, мишенями! У меня почти не осталось времени, пришлось инсценировать падение. Всего было тринадцать вариантов… Ну хорошо, одиннадцать... Мужчины медленно кружили по гостиной, держа дистанцию подобно двум опытным фехтовальщикам — не выпуская друг друга из виду, атакуя и парируя выпады. И пусть Джон готов был едва ли не с кулаками броситься на Шерлока, расстояние между ними сокращалось неумолимо. — Мне плевать, — рявкнул Ватсон, шагнув ещё ближе, — сколько у тебя было планов! Господь милосердный, Шерлок! Я же видел, как ты падал! — Ты, как обычно, видишь, но не наблюдаешь. — А земля, видно, остановится, если ты перестанешь быть самодовольным ублюдком, — выплюнул Джон. — Я держал тебя за руку, пульса не было. — Это не так уж и сложно устроить, — пожал плечами Шерлок, медленно делая шаг навстречу. — Если знать — как. — Избавь меня от деталей, — отмахнулся Джон. — А здесь, на Бейкер? Попытки вызвать Шерлока на откровенность, чтобы тот сознался в собственном бессмертии, не обернулись успехом: Холмс с честнейшим видом отвечал на все вопросы. Лжи в его словах не было, впрочем, полной правды тоже не наблюдалось. — Мы с Майкрофтом выманивали из логова самого опасного человека в организации Мориарти. Ему была поручена ликвидация. — И вы...? — Ловили на живца. — А у тебя на всё есть оправдание, не так ли? — Джон пару раз глубоко вдохнул и поинтересовался: — Итак, ты жив. И когда ты собирался сообщить мне эту сногсшибательную новость?.. Постой, — Джон застыл столбом, осенённый внезапной догадкой, и неверяще уставился на Шерлока. — Ты и не собирался, да? Так ведь? Я жду ответа, Шерлок Холмс! — повысил он голос. Расстояние между ними уже сократилось до фута. — Ты прекрасно жил и без меня, Джон, — нехотя произнёс Шерлок. — Спокойствие, размеренность, никаких угроз. Так лучше. — Для кого, позволь спросить, лучше? Кто дал тебе право решать за меня? — зло воскликнул Джон и, сжав кулаки, сделал ещё один широкий шаг вперёд. На миг Шерлоку показалось, что сейчас друг вцепится в него, комкая воротник, встряхивая как тряпичную куклу. Ватсона колотило от ярости. — Не могу поверить… Ты и не собирался возвращаться! — Нет, — горькая правда повисла между ними, медленно растворяясь в неожиданно наступившей паузе. Джон шумно выдохнул. — Значит, твои последние слова на крыше Бартса тоже были ложью? — помолчав, заключил Ватсон. — Посмотри мне в глаза и скажи, что и тогда ты соврал. Ах да, любовь — это досадная помеха в мире Шерлока Холмса. Как я мог забыть. — Не надо, Джон, — Шерлок замер, неожиданно осознав, что Джон оказался от него всего в нескольких дюймах. — Не так. — А как надо? — откликнулся Ватсон. Его гнев прямо на глазах таял, съёживался, как сворачиваются бурыми трубочками пересохшие осенние листья. Горькая складка на лбу слегка разгладилась, а Шерлок всё смотрел и смотрел, жадно отмечая детали: новые тонкие морщинки вокруг глаз, ещё больше поседевшие виски — свидетельства бессонницы, переутомления, чувства вины, скорби... Шерлок был не в силах пошевелиться, очарованный и одновременно раздавленный тем, что с Джоном сделало время. И тем, что сделал с ним он сам. — Я говорил только правду, — тихо выдохнул Шерлок. — Я думал, что мы никогда больше не увидимся. — Если бы ты не был так увлечен игрой «Кто самый умный на свете» и не поспешил броситься с крыши, то услышал бы и мой ответ. — И… — Шерлок сделал паузу, прочищая вдруг охрипшее горло, — каков он был? Джон твёрдо посмотрел на него и дёрнул уголком рта, словно хотел улыбнуться. — Что я тоже люблю тебя, болван. Это признание оглушило, на миг лишив дара речи. Сердце болезненно ударилось о рёбра раз, другой, ускоряя темп. Джон его... что? Должно быть, в лице Шерлока проступило что-то такое, отчего Ватсон нервно облизал губы. — Нет, — предостерёг Джон. — Стой на месте, а то не досчитаешься зубов, — угрожающе добавил он и упрямо вздёрнул подбородок, не разрывая зрительного контакта. Вопреки своему обещанию, Джон не выглядел так, будто собирается дать отпор. Они замерли, находясь предельно близко, Шерлок мог отчётливо увидеть, как чернота зрачка Джона медленно затопила радужку, оставляя тонкую синюю полоску. Тишина была настолько острой, что страшно было сделать лишнее движение — чуть шевельнись, и окажешься искромсанным на куски, окровавленным, истерзанным, разбитым... Но он был готов рискнуть. — Да кому они нужны, эти зубы, — не выдержал Шерлок и резким движением преодолел разделяющий их дюйм, исключая любую возможность для возражения и сталкиваясь с Джоном губами. И Джон ответил. Если быть точным, поцелуем это не было. Именно столкновение, борьба не на жизнь, а на смерть, яростная схватка языков и зубов, где каждый боролся за первенство — болезненно, сильно, до темноты перед глазами. Наваждение, которому невозможно — и не хочется — сопротивляться, и никто не может остановиться, осыпая разгорячённую кожу злыми жгучими поцелуями и укусами. Сильные крепкие руки без стеснения путались в волосах, пробирались под одежду, оставляя на коже красные, полыхающие жаром полосы от ногтей. Шерлок зажмурился, ощущая, как внутреннее напряжение, мучившее его с самого начала разговора, трансформируется в нечто иное, больше, мощнее, наполняя тело сладкой истомой, сворачиваясь дрожащей тугой пружиной в основании позвоночника. Их тянуло друг к другу — тогда, сейчас, всегда — как магнит притягивает к себе железо, заставляя вжиматься друг в друга, и дело было вовсе не в возбуждении, жидким огнём полыхнувшем по венам, точнее — не только в нём. — К тебе? — рыкнул Шерлок, пытаясь прижать Джона ещё ближе, сходя с ума от желания поскорее избавиться от разделяющих их слоёв ткани. Кардиган Ватсона не выдержал такого натиска, затрещал по швам, а спустя мгновение выбившаяся из брюк клетчатая рубашка сползла с загорелых плеч и повисла на локтях. — Чёрт, лестница, — выдохнул ему в губы раскрасневшийся Ватсон, плохо гнущимися пальцами расправившись с пальто, и стянул невероятно узкую рубашку Шерлока, отшвырнув бесполезный кусок ткани на пол к остальной одежде. Его глаза потемнели настолько, что казались бездонными колодцами. — Лестницу я не переживу. — У меня кровать больше... ох, чёрт! — зашипел он, когда зубы Джона сомкнулись на его плече, терзая чувствительную кожу. Поглощённый ощущениями (боль, жар, возбуждение, жажда, Джон, Джон!..), Шерлок жмурился и тяжело дышал, удивлённый тем, что вообще может говорить осмысленными предложениями. Кровать жалобно скрипнула, принимая на себя тяжесть тел, скомканное покрывало неопрятной кучей свалилось на пол, обнажив под собой жёсткое колючее одеяло, пока они, истосковавшиеся и обезумевшие, изучали друг друга заново. Комнату наполняла прозрачная вечерняя синева, только из гостиной падал косой жёлтый луч, вспыхивающий в глазах Джона лихорадочным янтарным блеском. Призрачное и почти неразличимое за остальными ощущениями чувство дежавю слабо тревожило Шерлока, пока он не вспомнил о сказанных Джоном словах. Джон Ватсон любит его, и это послужило достаточным катализатором для того, чтобы внутренний неукротимый огонь с торжествующим воем и треском вспыхнул, заслоняя собой всё, вытесняя остатки самоконтроля и сомнений. Облегчение от того, что Джон здесь, рядом, подхлёстывало ещё сильнее — можно было на время забыть и о том, что потом он тысячу раз об этом пожалеет. Сейчас это было неважно. Теперь было важным только то, что Шерлок извивался на царапающем кожу одеяле, беспомощно приоткрыв рот, пока горячие и сухие ладони жадно оглаживали выступающие рёбра, очерчивали подрагивающий бледный живот, мстительно впивались в бёдра с такой силой, что наверняка на коже проступили алые отпечатки, как медленно бледнеющее клеймо. Знак принадлежности Джону Ватсону. Уже не пытаясь совладать со своим телом, Шерлок запрокидывал голову и метался, истязаемый прикосновениями губ и пальцев; воздух раскалённой лавой втекал в лёгкие, позволяя сделать только короткие отчаянные вдохи. Вкус кожи Джона оседал на языке знакомой солёной горечью, отдавая солнцем и смолисто-древесной терпкой нотой. Их бёдра наконец соприкоснулись, и хриплый вскрик Шерлока утонул в шорохе ткани и рваных выдохах Джона. От ставшего почти болезненным возбуждения под веками поплыли огненно-красные неровные пятна, напоминающие пылающие угли. Шерлок нетерпеливо выгнулся в попытке усилить недостаточное, но такое желанное трение. Джон завозился и попытался скатиться с Шерлока: — Смазка, — пробормотал он, но Холмс вцепился в него хваткой, достойной садового плюща, и для верности обхватил ногами. — Слюна тебе на что? — Шерлок приоткрыл затуманенные желанием глаза и приподнялся на локтях, чтобы тут же оказаться распластанным на спине, придавленный тяжёлым телом. И начался древний как мир танец, воспевающий торжество жизни, чей ритм — оглушительное биение сердец, чей лейтмотив — не утихающие стоны; торопливая подготовка, влажные от слюны пальцы, слияние, настолько откровенное, восхитительное, жаркое, что, кажется, ещё толчок, и сгоришь дотла, разметавшись по одеялу горсткой пепла. Шерлок сдавленно застонал сквозь зубы, стараясь унять дрожь, когда Джон навис над ним и нетерпеливо толкнулся вперёд. А затем ещё раз, когда Джон, осторожно покачиваясь, твёрдо сжал пальцы на его члене. — Джон, боги, Джон, — шептал Шерлок пересохшими губами, задыхаясь от боли и удовольствия, нетерпеливо дёргая любовника за бедро, заставляя двигаться быстрее. Искушение закрыть глаза было велико, но желание видеть Джона, чувствовать его было гораздо сильнее. Движения теряли размеренность, срываясь на беспорядочные, лишённые ритма, почти животные — в них не осталось ничего кроме долго сдерживаемой ярости и жажды. Шерлок издал длинный стон, беспомощно вцепившись в предплечья Джона. Собственные колени уже почти упирались в подбородок. Охватившее тело напряжение отдавалось басовитым гудением внутри, как будто гулко гудела струна виолончели, которую вновь и вновь наматывали на колок. Каждая секунда настойчиво подталкивала к краю, в ушах шумели миллионы временых песчинок, ссыпавшиеся водопадом, и только когда Джон обрушился на него всем телом, обхватывая ладонями лицо и сминая сухие искусанные губы в поцелуе, Шерлок обессиленно закрыл глаза, пока его тело сотрясалось в невыносимо-сладкой судороге. Отголоски испытанного удовольствия рассыпались под кожей сухими красноватыми искрами и растаяли, оставляя после себя чувство глубокого удовлетворения и покоя. — Господь милосердный, — всё ещё судорожно дышащий Джон глухо застонал и уткнулся мокрым лбом в плечо Шерлока. — Это было... было... Шерлок поёрзал, выпрямил затёкшие ноги, морщась от растекавшейся по животу липкости, и, ласково проведя ладонью по влажной спине любовника, зарылся носом в светлые волосы чуть выше виска. Джон хмыкнул, тёплым дыханием пощекотав кожу. Двигаться не хотелось, только лежать вот так, прижимая к себе отяжелевшее, разморенное тело, вдыхать знакомый аромат кожи, запоминая. Охватившую Шерлока безмятежность портило чувство вины: он не должен был этого делать — слишком велика была вероятность, что Джон попросту находился под влиянием момента. Когда спустя некоторое время Джон Ватсон вышел из душа, Шерлок уже крепко спал, вольготно раскинувшись на кровати прямо поверх колючего одеяла. «Всё только начинается, — подумал Джон, накинув на Холмса тонкое покрывало и устраиваясь рядом. — А разговоры о бессмертии можно отложить до более подходящего момента». На его лице играла с трудом сдерживаемая блаженная улыбка абсолютно счастливого человека.