Meaning of flowers

Широк и желт вечерний свет, Нежна апрельская прохлада. Ты опоздал на много лет, Но всё-таки тебе я рада.

На ящике сидела девушка, на вид лет семнадцати-восемнадцати. Тёмная кожа, чёрные волосы, растрёпанные, лежащие на плечах, орехового цвета глаза. На щеках чёрные пятна, будто веснушки. На ней было персиковое летнее платье по колено, с рюшками по краям. Присбореная у талии ткань подчёркивала стройность девушки. На ногах были чёрные блестящие балетки*. Её лицо было немного детским: нос картошкой, совершенно не вписывающийся в её утончённые черты, но подчёркивающие её принадлежность к афроамериканской расе. Пухлые губы, немного светлей оттенком, чем кожа, верхняя из которых была немного вздёрнута вверх, что придавало ей вид некой аристократичной южанки. В грубых, даже мужских, в каком-то роде пальцах, ногти на которых были покрыты нежно-розовым лаком, она держала саквояж. Видимо, собиралась отправится куда-то, что подтверждало нетерпеливое постукивание носком правой туфли о каменную мостовую. Чайки парили над её головой, крича, порой молча, держа в клюве пойманную рыбу, ещё брыкавшуюся в судорогах и надеющуюся на спасение. — Где же этот чёртов пароход? - пробормотала она и почесала кончик носа. Это было её привычкой, когда нервы начинали мало-помалу сдавать. Из-за этого ей часто приходилось носить пластырь в том месте. Сейчас она была в порту. Люди сновали туда-сюда, грузчики таскали большие коробки, брёвна, бруски. Пароходы гудели и выпускали из труб огромные столбы дыма. — Если он не прибудет через час я, клянусь своим именем, подам жалобу!- она топнула ножкой и надула губы. Да, опоздать не хотелось, ведь она ехала к важному для неё человеку. Нет, людям. Произошедшее давным-давно не ускользнуло из памяти, а наоборот, засверкало новыми красками. Именно поэтому Энн торопилась, нервничала, всё стремилась быстрее попасть на судно, сойти уже на землю Японии. Она сильно изменилась за те годы, что провела в разлуке с храбрыми Польнареффом, Джозефом, Какёином, Абдулом. И ещё с Джотаро. Много лет она чувствовала, что её сердце начинало трепетать от воспоминаний о нём. От его мужественных черт лица, грубого, глубокого голоса, кепки, которая, казалось, вросла ему в голову. Энн не хотелось признавать этого, ведь гордость ей мешала, но сопротивляться было бесполезно. Она была влюблена в это, вечно стремилась вновь увидеть его. Сейчас, спустя много лет она стала старше, стала женственней. «Возможно он уже обрёл спутницу по жизни, остепенился, но мне наплевать! Я должна с ним свидеться!»- с такими мыслями она нарезала круги вокруг собственной оси и поминутно почёсывая нос. Наконец судно появилось в поле зрения, а через полчаса уже пришвартовалось. Вскоре опустился трап, а пассажиры повалили волной. Коллинз чуть не потанула в этой толпе, но всё же устояв на ногах она забежала на борт и ухватившись за перила посмотрела на небо. Именно небо разделило их. Самолёт увёз её домой, где вновь началась размеренная жизнь, такая спокойная и скучная. Без приключений, без огромных разумных обезьян, без Польнареффа, в роли водителя, без всего этого. Пожалуй, это было лишь второстепенной проблемой. Главной было отсутствие Куджо. Вдыхая бриз она предалась воспоминаниям. Они на корабле, с приматом. Джотаро связан, нет, скован огромными металлическими трубами, но он вдруг стреляет чем-то в примата(Энн не обратила внимания на то, что это было), тот падает, из его глаз и дыры во лбу течёт кровь. Густая, тёмная, пугающая. И вот Джотаро его добивает. А вот она уже сидит в самолёте, он смотрит на неё, отводит глаза. Она машет ему рукой, желает удачи, шепчет, со странным чувством в груди “До встречи” и скрывается в бесконечной выси. — Я хочу увидеть, как ты изменился. Увидеть тебя снова, пусть ты и извращенец,- пробормотала, будто-бы обращаясь к Куджо она и облокотившись о перила подпёрла подбородок рукой. Многие уже разошлись по своим каютам. Чайки всё кричат, волны всё бьются о борт, облака плывут по безмятежному голубому небу. Когда она сойдёт на сушу, то купит сирени, пурпурной сирени**. Это будут не просто цветы. Она попробует ему намекнуть, пусть, скорее всего, он ничего не поймёт. Не важно. Достав из саквояжа резинку Энн собрала волосы в хвост. Сейчас ей было двадцать, подумать только, прошло целых десять лет. Помнит ли он её хоть немного? Или уже забыл обо всём? Ну, это неважно. Она ему напомнит. Напомнит, да так, что он потом больше никогда не посмеет забыть. — Может, стоит взять ещё что-то, кроме сирени?- спросила она себя и ткнула пальцем в пухлую щёку,- может... Девушка не договорила. Её прервал мягкий, мужской, но удивительно мелодичный голос. Какой-то до боли знакомый, но сразу Энн не смогла сообразить. Он продолжил же — продолжил. — Я думаю, что не помешают красные тюльпаны***, бледно-лиловые розы****. Наконец Коллинз вспомнила, кто говорил с ней сейчас. В груди стало жарко от радости и облегчения, но она тут же покраснела и топнув ножкой обернулась: — Несмешно ни черта!- её щёки мгновенно приобрели пунцовый цвет, а руки затряслись. Вот же подловил, хитрец. Говорившим оказался никто иной, как Нориаки Какёин. Он уже почти состриг свою странную чёлку, больше не носил серьги с вишнями, но теперь в его внешности чувствовалось то, как он повзрослел. Сейчас его было почти не узнать. Остались лишь редкие сходства: персикового цвета волосы, пурпурные глаза, белый шарф из кашемира. — Ну-ну, я не желал тебя обидеть, Энн,- он подошёл ближе и улыбнувшись протянул ей ладонь для рукопожатия. Он оставался всё таким-же утонченным, но не слишком женственным для мужчины. Она пожала ему руку и подпрыгнув и обвив руки вокруг шеи повисла. Конечно, Джотаро был ей очень важен, но и этого человека она не могла забыть. Добрый, собраный, честный. И не грубиян, или извращенец, в отличии от Куджо. — Я погляжу, ты соскучилась. Я рад, что ты в порядке,- Нориаки тоже приобнял её,- ты стала намного больше похожа на девушку. Это чудесно. — Угу. Она чувствовала себя спокойней с ним. Будто бы находилась рядом с матерью, которая всегда утешит, поможет. Но до чего же смешно, они ведь не были знакомы слишком долго. Хотелось быть рядом с этим человеком, вдыхать дорогой одеколон с вишнёвым ароматом(Энн с радостью отметила, что он не изменил своей любви к этой ягоде), зарыться в эти мягкие волосы, пахнущие персиком. Хотелось быть рядом с ним, поделиться всем, что произошло за столько лет. — Мне столько нужно рассказать...- она отпустила его и взглянула ему в глаза. Красивые, глубокие, такие удивительно родные глаза,- Но я понимаю, ты наверное не захочешь слушать... — Ну-ну. Я послушаю, валяй,- Какёин подошёл и облокотился о перила,- но я знаю, куда ты едешь, милочка. — Я не об этом хотела...Ладно, не важно,- она пошкрябала ногтем по носу,- не только об этом. Есть много других вещей. — Да я понимаю,- Нориаки кивнул и перевёл глаза на небо. Ветерок пошевелил его волосы и шарф. Он выглядел безмятежно, умиротворённо, но сейчас Энн даже предположить не могла, что у него творится в голове. — Ну...- и она принялась перечислять все события. То, как она добиралась домой, как встретила отца, как росла. Как встречала разных людей, как её предала лучшая подруга, как осмеяли мальчики-сокомандники по футболу. Наверное, ей было даже всё равно, слушает её Черри-Бой, или нет, ей нужно было выговорится. Когда поток её рассказа закончился он пару раз потрепал её по голове, посочувствовал и распрощался, отправившись в каюту. — Ладно, бывай, Энн. Свидимся ещё, нам ведь по пути,- он махнул ей рукой и вошёл внутрь, к себе. — Вместе, значит...Ты тоже к Джотаро?- пробормотала она себе под нос. Пожалуй, если бы ей пришлось сравнивать его с цветами, то она бы сказала, что Какёин — лотос. Чудесный, благоухающий лотос, несущий чистоту, целомудрие, красноречие. Но сейчас она чувствовала, как внутри расцветал совсем не этот цветок. Сейчас ей казалось, что этот чистый, прекрасный лотос, оплёл дурман. «Цветок трубочкой, С белой юбочкой, А плод — лукавый, С шипами, с отравой.»