***
Ещё одним «героем свободы и барьера», кроме королевской четы, Фриск и шести душ, в каком-то смысле стал Флауи — Меттатон не поленился указать по телевидению на то, что именно ему принадлежат фотосъёмка местности и первые испытания нового барьера. Основная масса монстров подивилась, обсудила новость и угомонилась, а вот близкие друзья… — Я так рад, что ты стал такой важной персоной! — восклицал Папирус, почти распластавшись по земле и пытаясь сгрести Флауи в объятия. — Я всегда знал, что ты отличный друг! Почему ты мне не рассказывал, как тебя зовут? И почему не поделился, что у тебя нет души? Уж я бы постарался пробудить в тебе чувства! — О, дружище, поверь мне, это бесполезно. Знал бы ты, сколько раз я пробовал и какими способами! Никакого результата. Лучше больше и не пытаться, одно расстройство, как вспомню, — Флауи состроил грустную мордашку и поник. — Но ты и так оказал мне неоценимую услугу! Благодаря тебе мне было не скучно, а это главное! — Я буду заботиться о тебе и дальше! — горячо заверил Папирус. Пока скелет рисковал окончательно извозить в земле футболку и счастливо улыбался, Флауи незаметно для него снисходительно усмехнулся, приобнял его лозами и слегка постучал по черепушке. Приподняв «голову», цветок встретился взглядом с Сансом. Санс сделал жест, означавший «Я слежу за тобой». Флауи показал язык, специально высунув его как можно дальше, и отвернулся. Грубость и ехидство цветка поначалу здорово смущали окружающих, резали их слух и изумляли Папируса, который, конечно, слыхал от друга саркастические реплики, но не в таком количестве и не в такой концентрации. Андайн диву давалась, как добросердечный Папирус мог подружиться с этим «неоднозначным товарищем», который при внешней полезности и абсолютной благонадёжности мог здорово выбесить всего лишь парой реплик. Между воительницей и «сорняком» даже едва не произошла драка, поддержанная Сансом, но всё тот же Папирус вовремя вмешался и предотвратил столкновение. Постепенно к Флауи привыкли, а его манера выражаться превратилась в его фишку. О том, кто он такой, цветок по-прежнему предпочитал не распространяться. Меттатон лишь раз попробовал спросить, почему он не откроется даже лучшему другу, но его быстро заткнули. — Слушай, мужчина мечты спасительницы всея Подземелья, — перебил Флауи его речь. — Я бы на твоём месте не очень гордился тем, что ты знаешь лишнее. Ты же в курсе, что я вездесущ, а потому слышу, вижу и знаю всё? Так вот, под «всем» я подразумеваю «абсолютно всё». В том числе и о тебе любимом. Намёка хватило. С Фриск Флауи был несколько более откровенен. Им даже удалось поболтать по душам как-то раз вечером на уступе горы. — Почему ты боишься воспоминаний, если всё равно не почувствуешь боли? — поинтересовалась девушка. — Неужели за все эти годы не осталось ни капельки надежды, что всё изменится к лучшему? — Боли, допустим, не почувствую. А вот пустоту — очень даже. Все будут знать про Азриэля — все будут напоминать, причитать, а ещё хуже — предъявлять определённые ожидания, которые я не смогу и не захочу оправдывать. Ну и чем это обернётся? Тем, что я буду постоянно думать о том, чего у меня нет и чего я не смогу получить? Фриск. Ну ты же не такая дура, какой кажешься, — на этом моменте девушка невольно прыснула. — Вот представь, что Меттатон потерял ноги. А приделать их обратно невозможно. По какой-то причине. Чувствуешь это страдание? А теперь представь, что он даже расстроиться не может. Всё, что ему остаётся, — это переживать тупую пустоту от утраты. Огромная сосущая дыра. И не менее огромная досада на её существование. А потом желание кому-нибудь нагадить, чтобы развеяться и компенсировать отсутствие чувств. Я предпочитаю лишний раз не думать даже о том, что не могу обрадоваться солнечному свету, хотя казалось бы, что может быть чудеснее? А ты мне про Азриэля. Вот найдёшь способ сделать невозможное и создать душу — тогда и говори. А до тех пор забудь об этой теме. Не трепи мне несуществующие нервы и радуйся, что я решил в этот раз не красть ваши душонки. Фриск молча покивала и встала, собираясь уходить. Что ж, если в предыдущих таймлайнах у Флауи ещё был стимул красть души и пользоваться их силой и чувствами, то на сей раз его нет. И спорный вопрос, легче ли ему от этого. — Сохранись лучше, вот что, — посоветовал Флауи. — Мало ли что. Трямс, бамс — и отбросит тебя на пару лет назад. Опять сначала мучиться. А тебе вроде бы это надоело. Девушка и правда очень давно не сохранялась — да чего там, даже не вспоминала о том, что это нужно. Подумав о судьбе монстров, о будущем Меттатона, о всеобщем счастье и покое, Фриск позволила своей душе максимально наполниться решимостью… и перед ней засияла знакомая золотистая звёздочка. *Целый мир лежит перед вами. В воздухе веет вольным ветром перемен. Осознание того, что порочный круг, похоже, разорван, и сила истинной любви наполняют вас решимостью, как никогда. Удачи* То были последние слова Чары, прозвучавшие в разуме Фриск.***
Выход на Поверхность проходил настолько суматошно и сумбурно, что в процессе вызывал недоумение, а впоследствии — смех. Асгор и Ториэль решили не сдерживать восторги своих подданных — это было бы почти преступлением после долгих десятилетий жизни взаперти под пещерными сводами. Вскоре после того, как был установлен второй барьер, монстры повалили наружу — осмотреться, получить новые впечатления, наконец-то подставить лицо лучам солнечного света — пусть и по-зимнему слабым. Кто-то замирал в изумлении, кто-то в слезах падал на колени, подобно Меттатону, кто-то носился по лесу с истеричными воплями радости, кто-то медленно бродил, дрожа и силясь вымолвить хотя бы слово. Монстронет ломился от фотографий, комментариев и обсуждений. «А вы уже видели, как на Поверхности светло?!?! Да по сравнению с солнцем наше самое яркое уличное освещение — полный мрак!» «И не говори, аж по глазам резануло, полчаса привыкал». «А я не видел, пасмурно было… Облака…» «Там хотя бы вообще бывают облака!!! Там есть погода!!! Кто-нибудь уже заценил нормальный ветер, а не сквозняк?» «Ага, я заценила. И слегла с температурой. Потрясающе. Ребята, закупайтесь тёплой одеждой». «Плюс про температуру. Тоже хожу сморкаюсь направо и налево. Ребят, кто живёт в Жаркоземье — вы поосторожнее, климат там сейчас не для вас». «Снежнеградцам самое то». «Ага, угадайте, кто уже прочесал всю новую территорию и собрал все палки». «Доблестная Королевская Стража всегда впереди планеты всей». «Я видела ЖИВОТНОЕ!!!» «Какое?» «Я уточнила у Фриск. Это была ворона». «Но ведь ворона — это птица???» «А что, птицы не животные?» «Солнце, животные, температура… У меня другой вопрос. Вам после Поверхности в Подземелье дышать не тяжело? Я теперь думаю только об одном: как мы за столько лет не задохнулись на фиг…» Такие диалоги умножались с космической скоростью. Счастливое опьянение удерживалось очень долго — едва улеглись впечатления от зимы, как наступила весна, за весной — лето, за летом — осень… Всё то, чего почти никто в Королевстве никогда не видел не на картинках в книжках.***
— Помогите! — Что случилось? — Андайн взбесилась! Над лесом взметались высоко в небо сияющие голубые копья, складываясь в целые узоры и рассыпаясь искрами задолго до того, как коснуться земли. Сама виновница беспорядка кружилась посреди поляны, посадив себе на плечи Альфис и радостно хохоча. — Смотри, Альфис, смотри! Я устраиваю для тебя крутой фейерверк! Небесные цветы из копий! Круто, да?! — Оч-ч-чень к-круто, а п-по к-к-к-какому поводу? — еле выговаривала ящерка, явно боявшаяся свалиться на землю. — А вот это сейчас увидишь, — подмигнула Андайн и отбежала на край поляны, не отпуская девушку. Последняя порция копий в искры не рассыпалась. Они попадали на землю, сложившись в большую надпись: «ЖЕНИСЬ НА МНЕ». — А-а-анда-а-а-айн… Альфис повело, даже сидеть на плечах не стало сил. Ящерка накренилась, воительница подхватила её на руки и одарила нежным лёгким поцелуем. — Что скажешь? Опьянело-томным взглядом учёная посмотрела на возлюбленную и сложила ладони замочком. Под предложением о женитьбе электрическими искорками высветилось короткое, но искреннее слово «Да». — Ох, и загуляем!.. — мечтательно зажмурилась Андайн. — В жизни бы не подумала, что женюсь на тебе прямо на Поверхности, в новом мире!.. Кстати, Меттатону сообщай сама. Ты лучше слова подберешь. Как бы не сдох от радости.***
Меттатон не только не «сдох», но и оставался живее всех живых. События вокруг него только сильнее наполняли его силами и энергией. Он чувствовал себя способным свернуть горы — тем более что новых поводов для чувства собственной важности у него появилось предостаточно. — Вот счастье счастьем, Фриски-дорогуша, а ведь история повторяется, — с напускной досадой молвил робот, расхаживая туда-сюда по своему кабинету. — В каком смысле? — Ну ты просто взгляни. Выход на Поверхность, освоение новой территории, приспособление к новым погодным условиям, размышления о строительстве, о производстве новой еды… Все опять, как в старые добрые времена, займутся чисто практическим выживанием… И никто, кроме прекрасного меня, и не подумает об искусстве. Такое впечатление, что я один, один буду тянуть на себе тяжкое бремя телевидения, ставить на ноги театр, цирк и прочие зрелищные заведения… — Да уж, тебе пора в министры культуры подаваться, — усмехнулась Фриск. — Что? Вот ещё, дорогуша, министры не выступают, а я хочу в первую очередь сам выступать, блистать и покорять. Вот раздам всем путёвки в жизнь, распущу на вольные хлеба, они встанут на ноги, а я буду сиять ещё сильнее. Будет целая плеяда разных талантливых артистов — и я впереди всех. — Зря ты так, такой шанс упускаешь! Почти набился к Ториэль в зятья, самое время в министры подаваться… — поддела Фриск. — Побойся кидаться такими выражениями, дорогуша! — притворно возмутился Меттатон, якобы рассерженно набрасываясь на девушку и опрокидывая её на диван. Высокие разговоры об искусстве окончились шуточной потасовкой с флиртом и поцелуями. Впрочем, шоу талантов, несмотря на ажиотаж по поводу свободы, действительно имело успех. Оно стало вторым по обсуждаемости в Сети после разрушения барьера. И немудрено: речь шла не просто о передаче нового формата, где в центре внимания был не столько Меттатон, сколько десятки одарённых монстров, — речь шла о борьбе за реальное место на сцене. Меттатон в глубине души продолжал бояться, что в какой-то момент в его сердце проснётся жгучая ревность, которая помешает ему здраво оценивать выступления. Однако опасения, к счастью, оказались напрасными. Наблюдая за предварительной расстановкой декораций, он чувствовал себя заинтригованным. Наблюдая за номерами — часто восхищённым, иногда снисходительно-умилённым. Он видел файр-шоу и фехтовальное шоу, любовался фантастическим полётом воздушной гимнастки на сияющих паутинках, слышал замысловатую игру на различных музыкальных инструментах и взрывающий мозг крошечный рок-концерт, сопереживал персонажам драматического театрального номера и до слёз хохотал над комедийными постановками… Единственное, с чем ему пришлось ознакомиться заранее, — это мультфильмы. Даже несмотря на свой небольшой объём, они не помещались в передачу целиком. Меттатон вырезал наиболее удачные фрагменты для прямой трансляции, а полные версии впоследствии публиковал на сайте. То действительно был простор для импровизации. Меттатон подыгрывал, отпускал шутки, подпевал и чувствовал себя, что называется, «на волне». Что до его «профессиональной оценки», то её слушали с большим вниманием. В среднем реакция оказывалась похожей на реакцию директора радиостанции Вейвери, когда он увидел, что его начинание «звезда снимает». За годы карьеры Меттатон успел обрасти внушительным сценическим авторитетом. Кто-то даже писал в отзывах на сайте, что «то, что скажет Меттатон, — это прям интрига дополнительная». Шоу талантов аукнулось не только всеобщим откликом в Монстронете. Как-то раз Фриск, направляясь на занятия к Сансу, столкнулась на улице с Доброженщиком. Тому было по пути, и девушка замедлила шаг, чтобы перекинуться парой слов. — А Тома прямо ломает в последнее время, — вдруг заметил Доброженщик между делом. — Ну, это имя Бургерпэнтса. — Да, я знаю, Меттатон упоминал однажды… И в смысле — ломает? — Смотрит шоу талантов — и прямо зубами скрипит. Я уж и доброженым его кормил за бесплатно, чтоб ему полегчало, и улыбался, и чего только не делал. Чуть-чуть полегчает — и по новой, — он помолчал несколько секунд. — Мы немного поговорили, и… Нет, он прямо-то совсем не признавался, но я так понял… Жалеет он, что рассорился с Меттатоном. Жалеет, что не смирил бешенство и не попробовал пробиться на сцену. У людей-то он, судя по всему, актёром станет нескоро… А тут был бы реальный шанс. И в общем, ситуация сложная. Во-первых, Меттатона он по-прежнему ненавидит. Во-вторых, он думает, что это, скорее всего, взаимно. В-третьих, он думает, что если попытается пробиться в каком-нибудь другом шоу в обход соревнующихся, то ему справедливо настучат по шапке. А, в-четвёртых, играть-то ему хочется! Ходит мрачнее тучи… Фриск немного зависла. Наконец, за пару метров до дома скелетов, её осенило. — Настучат по шапке, если его на телевидение в обход всех возьмёт Меттатон. Но у меня-то таких обязательств нет. У меня есть право снимать свои шоу. Создам новую передачу собственного авторства и возьму Бурги… э-э-э, Тома… к себе. А по какой причине он мне там понадобится — придумаю. — Вы с Меттатоном-то не поругаетесь? — осторожно поинтересовался Доброженщик. — Не хотелось бы рассорить такую красивую пару… — Я его уговорю. Он ко мне прислушивается. А заупрямится — ну так есть ещё пара личностей, за чьё мнение он трясётся… — Ну, тогда у Тома и правда есть шанс! — улыбнулся монстр. — Приходи после занятий ко мне. Думаю, он будет счастлив слышать это от тебя.***
«Парой личностей, за чьё мнение трясётся Меттатон», были Напстаблук и Смурена. Казалось, что с каждым днём нежность робота к кузену и старинной подруге детства только возрастала. Несмотря на постоянную загруженность и огромное количество дел, все трое регулярно переписывались в общей беседе в Монстронете, обменивались новостями и творческими идеями, дискутировали и просили друг у друга совета. Фриск в их чат очень долго целенаправленно не добавлялась — она очень хотела, чтобы они снова были во всём вместе, и боялась спугнуть. NAPSTABLOOK22: А ещё я не знаю, съезжать ли мне от Смурены… Я так и живу у неё после закрытия фермы… Неловко. С одной стороны, я помогаю с сестрой, сколько могу, а с другой стороны, мне кажется, что от меня мало пользы и я стесняю хозяев… ShyrenMelody: Метта, не слушай, он мне не мешает! Просто стесняется. А ещё он сделал мне очень красивую шляпку из своих слёз. *ShyrenMelody опубликовала фото в беседе* BrightestPinkStar: О-о-о, какая прелесть! :3 Тоже хочу такую! NAPSTABLOOK22: А ты приходи в гости на выходных… Я соскучился — что правда, то правда… И Меттатон приходил. Приходил в гости, изредка становился участником радиоэфиров, прогуливался с кузеном по Водопадью и по Поверхности… Дождавшись по-настоящему звёздной ночи, все трое выбрались наружу, залезли на самую верхушку горы Эботт и растянулись на земле совсем рядом с дырой. Перед их глазами было только бездонное сверкающее небо. — Совсем как в прошлом… Когда мы вместе любовались на камешки… Ещё детьми… — вздохнула Смурена. — Столько лет прошло… Даже радостно, что мы хоть в чём-то остались прежними. — Да… Ностальгия, — согласился Меттатон и повернулся на бок, зарываясь лицом в Напстаблука. Лицо прошло сквозь бочок призрака и ощутило лёгкий холодок: тот был не вполне материальным. Вздрогнув, Напстаблук покосился на кузена и наплакал над ним одеяло. Меттатон протянул руку, как бы приобнимая. — Я люблю тебя, Блуки. — Я тебя тоже очень сильно люблю… Ситуация складывалась в общем-то парадоксальная. Именно тогда, когда Меттатон по-настоящему принял тот факт, что Напстаблук — отдельное от него существо со своей собственной судьбой, и начал с глубоким уважением относиться к его сольной карьере диджея, кузен вдруг двинулся ему навстречу. — Я тут подумал… — пробормотал призрак во время очередной прогулки. — Может быть, мы запишем какой-нибудь совместный номер? Я бы написал музыку, Смурена бы спела, а ты бы изобразил что-нибудь драматичное под эту песню… Ну, или типа того… Если хочешь, конечно… Можем попробовать и сложный ролик снять… При желании… Знаешь, в последнее время я начал часто задумываться о том, как бы мы здорово смотрелись вместе, если бы и правда выступали втроём, как ты обещал в детстве. Мне порой кажется, что мы как три элемента одной головоломки. Ну, если хочешь, можем ещё Фриск позвать… Думаю, это было бы логично… Удивительно. Только начнёшь видеть в брате взрослое состоявшееся существо, умеющее быть великолепным совершенно независимо от тебя, — и тут он внезапно принимается поговаривать о сокращении этой самой независимости. Начало разработке первого совместного проекта было положено, а Меттатон ещё долго не мог понять, почему Фриск визжит, кидается ему на шею и бегает кругами по комнате.***
За всеми повседневными хлопотами и налаживанием отношений друг с другом монстры не забывали, впрочем, и о людях. Пресловутые самолёты даже на какое-то время стали идеей фикс: население Королевства постоянно обсуждало, могут ли люди разглядеть их с такой высоты, а если разглядят, то сообщат ли своему правительству. Однако долгое время никаких последствий не наступало. То ли никто так и не рассмотрел монстров в лесной чаще, то ли, если и рассмотрел, то решил, что почудилось, а может быть, никто просто не хотел пытаться выяснять этот вопрос, пробираясь за границей цивилизации по бездорожью — особенно ранней весной, в пору слякоти и грязи по колено. Тем не менее в конце весны, почти летом, произошли кое-какие перемены. В тот день Фриск и Меттатон решили навестить Папируса на работе — скелет нёс почётные обязанности патрульного на Поверхности. Андайн наконец-то справедливо рассудила, что у Папируса зоркий глаз и недюжинная сила, а уж если ему на пути встретится человек, то он лучше, чем кто-либо ещё из её воинов, сумеет установить контакт в кратчайшие сроки. Вот почему месяц за месяцем, в любую погоду, скелет гордо маршировал по лесу и без устали вглядывался в чащу. Настоящая броня поблёскивала в лучах настоящего солнца, настоящий ветер по-настоящему развевал настоящий плащ, и фантазии Папируса наконец тоже были настоящими — реальностью. Он чувствовал себя абсолютно счастливым. В разгар милой беседы на тропинку откуда-то вдруг выбежала Маффет — растрёпанная, перевозбуждённая, все её пять глаз как-то очень нездорово блестели. — Папс, ты мне очень нужен!!! Срочно!!! А-ху-ху, простите, господа роботы, я вам скоро верну его в целости и сохранности. Подождите здесь. Меттатон и Фриск в недоумении пожали плечами — и согласились подождать. Прошло с полчаса, прежде чем паучиха вернулась обратно, крепко сжимая что-то в кулаке. — Фриск, у меня к тебе два вопроса, — начала она, ничего не объясняя. — Во-первых, что означает фраза «Какого чёрта, мы же не в Австралии?!» Во-вторых… — Фриск открыла рот, но не успела ничего ответить. — Сколько стоит пончик человеческими деньгами? — А… Эм… Ну… А что такое? Маффет разжала кулак. На её ладони лежало пять долларов. — …Ого. Ну, пять долларов — это хорошая цена для пончика, и… — Знакомьтесь, господа! — прервал Папирус громким возгласом. — Человек! Рядом с ним, ошалело озираясь по сторонам и поминутно шарахаясь от бредущего позади Кекса, действительно шёл человек. Судя по виду — подросток, ровесник Фриск или чуть младше. — Еле уговорил прийти! Испугался! Но ничего! Когда рядом великий Папирус, любому монстру и человеку абсолютно нечего бояться! — Но пончик-то съел! — торжествующе сказала Маффет. — И даже заплатил! — Я бы тоже съел и заплатил, если бы впервые увидел Кекса в паре метров от себя, — слегка ехидно заметил Меттатон. — Сказал, что если не отравится, то купит ещё. Конечно, не отравится! Ещё никто не травился магической выпечкой с пауками! Бедный мальчишка стоял почти зелёный. — Не бойся, дорогуша, мы людей не обижаем. Маффет и Кекс только выглядят страшными, а на самом деле милашки. — Это он ещё Папируса без брони не видел, — вздохнула Фриск. — Отличная идея! — встрепенулся стражник. — Я сейчас сниму шлем! Вот моё лицо, человек, — в доказательство открытости моих намерений! Увидев под шлемом череп скелета, подросток грохнулся в обморок. Этого ему оказалось слишком. — Никто не знает, Ториэль далеко? — поинтересовался Меттатон. — На данный момент дома, — отозвалась Фриск. — Надо подумать, как успокоить этого пацана, и обкормить его пирогами. Кажется, я только что придумала, как достать для тебя обещанного «Гарри Поттера».***
— Иногда я кажусь себе неблагодарным пылесосом, дорогуша. — Чего? — прыснула Фриск. — А бывают ещё и благодарные пылесосы? Вот уж не знала! — Я не в этом плане, — Меттатон тоже улыбнулся. — Просто посуди сама: у меня есть всё. Слава, популярность, талант, красота, деньги, отдельное жильё, семья, любимая девушка, друзья, что-то вроде последователей, преданно смотрящих мне в рот… И даже небо. А мне недостаточно. — Ну, это естественно. Так часто бывает: чем больше получаешь, тем больше хочется получить сверх того. А особенно в твоём случае. Ведь самой главной мечты ты так и не достиг. Последние слова прозвучали немного неуверенно. Фриск покосилась на Меттатона: не обидела ли? Тот не обратил внимания. Он с горькой улыбкой смотрел вдаль. Впереди, за лесом, лежал человеческий город. Даже сейчас, в два часа ночи, было видно издали, как сияют окна верхних этажей небоскрёбов. На крыше одного из них даже светились какие-то огромные розовые буквы — впрочем, что именно было написано, с такого расстояния разобрать не удавалось. Меттатон встал и развёл в стороны руки. — Если хорошенько настроиться, то мерещится, будто я чувствую сквозь землю ритм того далёкого города. Но это, конечно, только иллюзия. Хотел бы я на самом деле испытать нечто подобное… — Почувствовать, как софиты светят на твоё тело, услышать восхищенный человеческий рёв, отдаться мелодии танца и, перейдя все границы, гордо войти в Голливуд, — Фриск с лёгкой усмешкой обняла робота за плечи. — Мы всего этого добьёмся рано или поздно. Обещаю тебе. Я не я, если не приложу все усилия, чтобы сделать тебя как можно более счастливым. — Мне не нравится формулировка «рано или поздно», — нарочито капризно надул губки Меттатон. — Ладно, я шучу. Я всё понимаю лучше, чем ты думаешь. — По крайней мере, пока нам с тобой не взорвали процессор суровые будни человеческих звёзд, мы могли бы выкроить немного времени, чтобы ты обучил меня кое-чему ещё. — Это чему же? — Научи меня магии. Пожалуйста. Я умею худо-бедно стрелять магическим электричеством, но… этого же недостаточно. Я хочу владеть лечащей магией… Нормально атаковать… — …призывать ботов и кидаться бомбами? — захихикал Меттатон. — Азам обучу, никаких проблем, дорогуша. А вот всякие фишечки и плюшечки у тебя с течением времени выработаются свои, так и знай. Ну, и готовься к тому, что работать над этим снова придётся по ночам. Днём работа, учёба… и твоя «группа по фитнесу». Ночные занятия Фриск, впрочем, более чем устраивали. В такие моменты не околачивалось поблизости никаких монстров, ни её, ни Меттатона не одолевали поклонники с восторгами и вопросами… И девушка, отгоняя от себя ужасающие мысли о том, что в человеческом мире покоя ей будет ещё меньше, эмоционально полностью отдавалась любимому. Эти тренировки были наполнены прямо-таки пронизывающей нежностью. Меттатон часто касался Фриск в процессе, направлял, помогал принять удобную позу, подмигивал, чмокал в щёчку — словом, заигрывал, как мог. Иногда даже казалось, что за этими излияниями любви он забывал, зачем пришёл на самом деле. Фриск не особенно протестовала. Она хорошо понимала, что бурлит в душе Меттатона, и у неё не возникало большого желания ему противоречить. Куда приятнее и удобнее миловаться вот так, наедине, чем днём, на бегу, между делом и у всех на виду. Временами, впрочем, Меттатона охватывали совершенно иные настроения. Тогда он едва не лопался от распиравшей его изнутри энергии, озорно стрелял глазками, подкалывал девушку, иногда откровенно подстёбывал, разыгрывал и дурачился напропалую. Несмотря на то что занятия проходили на том самом пустыре в Жаркоземье, где Фриск когда-то училась управлять телом, она всё равно задавалась вопросом, как они вдвоём не перебудили своим хохотом полгорода. Ученица из девушки оказывалась посредственная — хотя, похоже, Меттатон и не ждал, что она будет совершать головокружительные успехи. То ей не хватало сосредоточенности, то — уверенности в себе, то — силы желания. Иногда магические умения проявлялись ни с того ни с сего, в повседневной жизни — как в том случае, когда Фриск неожиданно даже для самой себя исцелила порезанный палец Ториэль. Иногда в течение целых часов тренировки не получалось ровно ничего, кроме шуток и нежностей с возлюбленным. Можно было сколько угодно сверлить взглядом мишень перед собой, но так и не создать ни одной атаки. — Излишняя нарочитость мешает, — пожимал плечами Меттатон. — Естественнее, свободнее, непринуждённее, дорогуша. Хорошая магия получается, когда ты действительно её хочешь. Не захочешь — не получится. И чересчур заморочишься — не получится. Гармоничнее. Настраивай душу и тело на одну волну — и… С таким настраиванием тоже возникали проблемы. До разрушения барьера Фриск поминутно боялась, что преждевременно сольётся с телом, — даже иногда, в приступе особенно сильного беспокойства, вынимала душу из контейнера и ходила по дому с душой наружу (хотя это вообще не давало никаких гарантий — Меттатон так прекрасно мог и в слитом состоянии). После разрушения барьера по ощущениям складывалось такое впечатление, что сколько ни бойся, сколько ни накручивай — а только, наоборот, никак не сольёшься. Чего-нибудь да не хватит. Где-нибудь да не дотянешь. У Фриск шла кругом голова. А потом она задумывалась о том, что торопиться ей некуда, — и наваждение отступало. — Дурашка ты, Фриски, — усмехнулся Меттатон, притягивая её к себе. — Ты слишком обо всём беспокоишься. Расслабься, — он приблизил своё лицо к её на минимальное расстояние. Фриск не могла видеть ничего, кроме его глаза и нескольких прядей чёлки. — Разве можно устоять и не забывать обо всём на свете… — ладонь легла на затылок. — …когда рядом есть я? Губы в тысячный раз сомкнулись в поцелуе, и Фриск, чувствуя, как снова теплеет и сладко пульсирует душа, подумала, что по крайней мере в эту минуту беспокоиться ей действительно не о чем.