***
С того дня прошло чуть менее двух месяцев. На улице стоял март, на удивление теплый и солнечный. Чимин наслаждался мягкой и ласковой весной, старался проводить больше времени на улице, пусть и будучи запертым в стройных джунглях ослепляющего Сеула. Стал возвращаться из университета или танцевальных занятий пешком, избегая автобусов или метро, вытаскивал Тэхена или своих хенов на прогулки (Чонгук все время где-то пропадал, объясняя свое отсутствие предстоящими экзаменами в школе). Подобное рвение заменить типичные для них посиделки у Джуна Чимин объяснял лишь желанием потомиться под солнцем, прогреть и просушить свои кости после долгой зимы. Но сам он знал, где-то в глубине души, что не это на самом деле является истинной причиной. Просто Мин Юнджи его смущала. Пак Чимин был парнем стеснительным. Знакомство с девушками не было его коньком или особой способностью. Он не уступал своим друзьям по привлекательности, но именно у него были, пожалуй, самые большие проблемы с противоположным полом. 18-летний Чонгук, пусть и был самым младшим, являлся едва ли не самым популярным среди их великолепной шестерки. Отличник в учебе и спорте, высокий и мускулистый брюнет, в обществе пяти хенов вырос уверенным в себе, спокойным и невозмутимым. Справлялся макнэ буквально со всем, за что брался с должным вниманием, а харизмой от него так и несло. Чон знал это и умело пользовался представленными возможностями. Неудивительно, что он уже собрался посетить предстоящий выпускной с самой красивой девушкой его школы. Тэхен был не менее привлекательным. Утонченный и хорошо сложенный блондин с ослепительной квадратной улыбкой и неиссякаемой энергией. Слегка безумный и сумасшедший Тэ учился на журфаке (идеальная профессия для него, неугомонного). Девушки сами тянулись к яркому парню. Он красил волосы в красный и голубой, носил дорогие рубашки и оксфорды, шутил и смеялся звонко. Ноль комплексов. Хосок и вовсе был едва ли не местной знаменитостью. Студент факультета искусств, танцор, он был как батарейка. Участвовал везде и всегда, смеялся до хрипоты и оглушения, очаровывал широкой улыбкой и постоянной верой в лучшее. Поэтому Хоупом благополучно и прозвали. Многие мечтали хоть раз завести с ним непринужденный, полный веселости и легкости разговор. Намджун тоже был своеобразной звездой. Еще на первом курсе отличился невероятным стремлением к учебе, своим умом и донельзя высоким уровнем интеллекта. А позже и вовсе подался в музыку, рэпом занялся серьезно, стал песни писать с глубокими до невозможности текстами. Весь университет знал Джуна как привлекательного высокого блондина с милыми ямочками и IQ в 148 баллов. Джина называли «тем самым горячим доктором». Учился на медицинском факультете, играл в теннис, катался на сноуборде. А еще неофициально был наречен едва ли не королем университета. Красивый до безобразия шатен с лицом настоящего айдола, широкоплечий и подтянутый четверокурсник с несколько завышенной самооценкой, конечно же, был популярен. Многие девушки с ужасом, кажется, ждали того дня, когда Сокджин закончит университет и оставит всех своих поклонниц и мимолетные интрижки с ними за своими широкими плечами. Чимини же, 20-летний второкурсник экономического факультета, не считал себя особым красавцем, хотя вокруг многие думали иначе. Учился достаточно хорошо, как средний студент, занимался танцами и регулярно посещал спортзал. Тело его было мускулистым и сильным (о его бедрах и вовсе слагали легенды), а Тэхен периодически лапал за задницу, говоря что-то вроде «когда я ее касаюсь, то вижу Бога, Чимини». Чим только улыбался смущенно, до такой степени ярко и солнечно, что на небе едва ли не появлялась радуга. Наполненный добротой, всегда всем помогал, общался чуть ли не с каждым студентом в университете, даже состоял в студенческом совете. Был сладким до скрипа на зубах (безусловно, в хорошем смысле). Но перед девушками робел как школьник, смущался их напора и прямоты. Парни над ним по-доброму подшучивали, специально сводили с девчонками громкими и шустрыми, сразу привыкшими брать парня в оборот. Чимин потом их избегал изо всех сил. Чонгук только смеялся: - Кто же тебе тогда нужен, хен? С такой же нерешительной как ты и вовсе не получится ничего! – остальные только поддакивали. А Чимину оставалось лишь скрывать свою легкую грусть за смущенной, но не менее ослепительной улыбкой и звонким высоким смехом. Таких девушек как Юнджи Чимин еще не встречал. Тэ и Гук, как и хены, несмотря на попытки Чима избегать квартиры Намджуна, все равно там бывали, и не раз. Девушку они видели и упоминали о ней периодически. Складывался образ для Чимина крайне странный: смурная, неразговорчивая и донельзя серьезная. Холодная, как ледышка. Людей не любила крайне – если и случалось ей быть в квартире в одно время с друзьями Джуна, то сбегала по мере собственных возможностей или вовсе из комнаты свой милый нос не показывала. Лишь раза два от силы парни видели ее в квартире. Тэ говорил, что ворчливая, но красивая ужасно, хоть и глядела на него очень недобрым взглядом. Чонгук и Хосок ее старались не замечать, также, как и она их (говорили, что им так спокойнее). Джин же, к всеобщему удивлению, не раздражал Юнджи, видимо, так сильно как другие. Он даже готовил с ней на одной кухне, коротко переговариваясь о мелочах. - Она очень приятная девушка. Вы просто иногда жутко доставучие кретины, - утверждал Сокджин, с довольным видом уплетая свежеприготовленный рамен. От Джуна Чимин слышал о девушке лишь хорошие вещи. Нуна, по его словам, очень умная девчонка с твердым характером и жесткими принципами. С лишними людьми не общалась, трудилась ради себя самой и собственного благополучия, говорила все, что нужным считает, и плевать, что о ней кто подумает. Взяла углубленное изучение уголовного права и даже Намджуну с написанием песен помогала, и не единожды. Чимин был чертовки удивлен, узнав о том, что одна из полюбившихся ему песен друга и вовсе ей самой была написана «от» и «до». Чимин понимал, что, несмотря на ужас перед этой харизматичной и ледяной Юнджи, она его привлекала. И пусть он видел ее всего раз, периодически ловил себя на мысли, что хочет увидеть снова. Хотелось узнать, способна ли эта равнодушная девушка на проявление других чувств, кроме злости и хронического раздражения. Желал увидеть, может даже, ее улыбку на выразительном и красивом лице, услышать низкий смех. Думая о Юнджи, такой привлекательной и необычной по-настоящему, он чувствовал где-то в груди, под самыми ребрами, легкое нервное покалывание, теплое и мягкое. И пусть смущение от еще незабытой выходки девушки давало о себе знать, любопытство с каждым днем одолевало его все сильнее. Но страх был существеннее неутомленного интереса, поэтому раз за разом Чим общие сборы в квартире Джуна вынужден был пропускать, отмахиваясь несуществующими делами. Но как бы Чимин ни бегал от друзей, продолжаться вечно это не могло. Тэхен изучил парня как свои пять пальцев, потому что знал уже давно, целую вечность, кажется. Однажды утром пятницы он поднял Чимина с кровати ранним звонком и произнес своим глубоким басом с «прозрачным» намеком: - Говори, что хочешь, мой пирожок, но вечером мы идем к хену. Сегодня впервые за долгое время все будут. Даже Гуки! Не обижай друзей, а то получишь пинка по шикарной заднице! Чимин только застонал громко и в привычном жесте убрал обесцвеченные месяц назад волосы со лба. Деваться было ровным счетом некуда.***
Чим не знал, захочет ли Юнджи видеть несносных тонсэнов, шумных и крикливых иногда до невозможности. И будет ли она вообще в их с Джуном квартире сегодня вечером. Парень правда не хотел раздражать девушку или лишний раз испытывать ее терпение. Чимин думал, что когда-то ей и вовсе могли надоесть ненормальные друзья Намджуна, крушащие их квартиру стабильно по выходным. Нетрудно догадаться, что в гневе Юнджи будет более жесткой и остервенелой и на «теплые» слова не поскупится. А может и вовсе ударит в челюсть кого-то из раздражающих до трясучки малолетних парней (Чимин слышал, она вполне была на это способна). Чимин уверен, что Юнджи сегодня не увидит, но все равно слишком внимательно и долго выбирает одежду. Практически надевает белую накрахмаленную рубашку и брюки, в последний момент останавливая себя. Какие брюки? Это просто вечер у Намджуна! Отыскивает в глубине шкафов черную толстовку с молнией у горла, надевает ее с типичными для него черными скинни и тяжелыми ботинками, оставаясь относительно удовлетворенным. На улице его уже ждет слегка продрогший от прохладного ветра Тэ, шипит на него и больно щипает за бедра. Погода успела с утра измениться, и солнце суетливо спряталось за тяжелым покрывалом серых и тучных облаков, стало прохладнее и сырее. Даже дышать становилось труднее с каждой минутой. Тэхен подгоняет, чуть ли не пища, что скоро явно будет дождь, а промокнуть – последнее дело. Потому до квартиры Джуна они добираются, кажется, за рекордные сроки. Все уже на месте. Гук, только увидев Тэхена, виснет на нем, чуть ли не сгибая того пополам, восторженно что-то вещает об очередной игре и утаскивает своего любимого хена к телевизору. Тэ только смеется и послушно идет следом. Хосок обнимает Чимина, сжимая в руках почти до хруста: - Я так рад, что мы наконец собрались полным составом! Где ты пропадал? Столько времени не видел тебя! Чимин замирает, обдумывая ответ. Он не хочет признаваться кому-то, даже безумно понимающему Хоупу, что избегал их компании просто из стеснения перед соседкой Джуна. Он явно выставит себя идиотом. А если об этом узнают остальные, то Чимин точно останется посмешищем до конца дней своих. - Дурацкий студсовет, знаешь? – Чим улыбается широко, стягивая с ног обувь. – Ничего сами не могут! Хоупа ответ, кажется, устраивает. Хен тянет его на кухню, где Джин и Намджун что-то упорно готовят. Точнее готовит Сокджин, отгоняя от опасной утвари Ким-Ходячая-Катастрофа-Намджуна. Последний однажды чуть не спалил квартиру, когда забыл снять с огня кастрюлю с варящимся в ней мясом. После того случая старший хен и вовсе перестал пускать на кухню кого-либо из своих тонсэнов из соображений безопасности, лишь изредка позволяя Чимину как самому полезному и старательному младшему помогать с готовкой. Когда процесс приготовления еды окончен без жертв и моральных потрясений, вся компания усаживается в гостиной. Стандартный, но от того не менее приятный пятничный вечер: они едят, смотрят глупые фильмы и смеются до глухой боли в голове. Чимин любит их посиделки. Любит обниматься с Тэ, крепко, до безобразия, смущая макнэ до красных щек; любит повиснуть на Хосоке или Джине мертвым грузом и выпрашивать последний кусочек кимчи или хоттока; любит устроиться рядом с Намджуном на длинном диване и, облокотившись на его крепкое плечо, слушать рассуждения старшего о музыке и стихотворных стопах. Все это приносит ему уют, приятное тянущее чувство в солнечном сплетении, от которого улыбаться хочется до онемения щек. Дышать становиться неотвратимо легко, смех сам из грудной клетки рвется, звонкий и высокий. И Чимин на несколько часов даже забывает о той самой загадочной соседке хена, что, подобно принцессе из сказок, томится в своей комнате в паре метров от них. Но Юнджи была бы не Юнджи, если бы не напомнила о своем существовании. Стоит ей появиться в поле зрения парней, все затихают, утопляя комнату в вязкой тишине. Атмосфера меняется сразу – воздух хоть ножом режь. Чимин сперва и вовсе глаза поднять боится, чувствует себя ничтожным и лишним будто, словно он гостем незваным к девушке в дом ворвался, с шумом и криками. А когда все же решается взглянуть на нуну на свой страх и риск, то столбенеет. Кажется, даже кровь по венам на тройку секунд перестает бежать, тело холодеет. Просто Юнджи еще красивее, чем он помнил. А помнил он прекрасно. Она все такая же до ломоты хрупкая. Но без этой огромной и весящей на ней мешком одежды выглядит безумно худой, почти что тощей. Прямые угольные волосы собраны в низкий хвост, пара длинных прядей свободно спускается от виска, челка привычно прикрывает лоб и хмурящиеся брови. Лицо чистое от макияжа, приятно светлое в вечернем мерцании солнца. Никаких синяков под глазами или усталости. Губы все такие же налитые яркостью, пурпурно-розовые. Чимин невольно думает о жарком закате, распаленном за день небе, медленно остывающем, горячем, отдающим лавандой и спелостью вишни. А еще думает, что это чертовки противоречиво, что холодная до морозной колкости Юнджи вызывает у него настолько солнечные воспоминания. Одета девушка так, как Чим и представить бы себе не смог. Бадлон плотно обхватывает ее тонкую шею, не скрытую волосами, подчеркивает небольшую грудь и стройную талию. Субтильная и изящная фигура нуны укутана в свободное аспидно-черное пальто из твида, а ноги, до безумия худые, с аккуратными бедрами и острыми коленками, скрыты под облегающими каждый их изгиб скинни-джинсами. Несколько секунд Чимин не может оторвать взгляда от хрупких голых щиколоток Юнджи, уходящих стопами в черные, тяжелые 1461-е Dr. Martens со знаменитой желтой прострочкой. Пак никогда не думал, что можно влюбиться в колени. А когда поднимает взгляд, впервые сталкивается с ней глазами напрямую. У Чимина сердце разрывается неровным стуком как при тахикардии. Джин обязательно бы выписал ему какие-нибудь таблетки для успокоения сердечного ритма. И неважно, что он не долбанный кардиолог. Потому что парень клянется, Юнджи смотрит на него слегка удивленно, щурит свои циннвальдитовые глаза, ясные до дрожи, будто не верит, что он снова тут. Можно понять. Чимин не появлялся здесь два месяца после еще не забытого ими обоими купания в апельсиновом соке. Но замешательство в ее взгляде, лишь на секунду задерживаясь, сменяется легкой озадаченностью, а потом (Чим не верит) удовлетворением с едва заметными смешинками. Юнджи довольна. И парень понимает, чем. Он же пялится. В открытую. На ее стройную фигуру и красивое до дикости лицо. Чимин и сам не знает, что у него внутри происходит. Этот пронизывающий взгляд проходится по нему асфальтоукладчиком. Такой же тяжелый, душит и ломает до боли в костях. Будто все его внутренности в организме смешали. Чимин чуть ли не давится собственным липким стыдом от поразительной глупости и осознания странности своего поведения. Лицо краснеет до мучительного жара на щеках. Она наверняка теперь считает его полоумным девственником, никогда не видевшим девчонку настолько хорошенькую. Пак в панике взгляд отводит и утыкается им в затылок сидящего впереди Гука. - Закрою дверь сама, - голос Юнджи тихий, но грубоватый, бархатный и скрипучий слегка. Она наверняка обращается к Джуну, забирая с комода начатую пачку Marlboro Red. А после тихо уходит, и Чимин слышит лишь звук закрывающейся за ней входной двери. На минуту в квартире устанавливается почти звенящая тишина. Первым в себя приходит Джин, улыбается почему-то широко и произносит: - Я говорил, что она чертовки приятная. И красавица еще. Отомрите, детки! Все сразу возвращаются к тому, чем занимались пять минут назад: Тэ продолжает спорить с Намджуном о какой-то литературной ерунде, Чонгук возвращает все свое внимание экрану телефона и еще горячей лапше, а Хосок хватается за пульт от телевизора, желая переключить очередную отвратную до тошноты передачу. И только Чимин надеется, что его пунцовые щеки и потерянный взгляд никто не заметил.***
После той мимолетной встречи с Юнджи и их короткого обмена взглядами Чимин снова оказывается в квартире Джуна в их классическую ленивую пятницу. На дворе уже конец марта, закатное небо гранатово-красное, опьяняюще горячее, карминовое, как пряный кисловатый глинтвейн. Изнуренные непривычной для весны жарой, Чимин и Хосок с ТэТэ добираются до дома друга порядком уставшие от транспорта и пробок. Чонгук окончательно пропадает в заботах об итоговых экзаменах и подготовке к школьному выпускному, а Сокджин – на практике в одной из больниц громадного Сеула. Пока Намджун возится в своей комнате, устраняя следы бурной учебной деятельности, парни мешками лежат в гостиной, уставшие от недельной суеты, внезапно свалившийся на их головы. Хоуп дремлет на прогретом солнцем диване, занимая его весь; Тэхен нашел где-то открытую пачку Jolly Pong и с хрустом лениво жевал пшеничные зерна. Чимин же устраивается на широком подоконнике, прижимается плечом к стеклу и ловит последние жгучие лучи ослабленного солнца. Появление в комнате Юнджи становится неожиданностью. Особенно для Чима. Он еще чувствовал едва ощутимое смятение в ее присутствии, был им взбудоражен и взволнован. Каждый раз думая о соседке Джуна, Чимин все чаще ловил себя на мысли, что она ему нравится. Как вообще Юнджи может не нравится?! Хотя причины для этого, безусловно, можно было найти. Ее чрезмерная холодность и равнодушие, грубость временами, апатичный и студеный взгляд цвета жженой умбры. Но Чимин находил все это по-своему очаровательным. Едва ли он мог вспомнить кого-то из окружающих его девушек (а их он знал достаточно много), кто был на нее хоть немного похож. Кто вызывал бы тот же спектр эмоций. От пронзающего все тело приятного томления чувством влюбленности до ощутимой боязни, оседающей на языке горькостью крепкого кофе. И в этот раз Юнджи заставляет Чима проглотить свой язык. Он с некоторым удивлением вдруг осознает, что с самого их «знакомства» не сказал ей ни слова. Девушка думает, наверное, что он глухонемой, не иначе. А после этого дня – что он отсталый умственно. Она без белья. Снова. Тонкий белый топ не скрывает мягких округлостей груди девушки. Ткань только подчеркивает упругость этой части тела, выделяя виднеющееся вершины сосков, один из которых проколот. Чимину даже кажется, что он замечает их розоватую, более темную кожу. Ему становится жарко, кровь приливает к щекам, ошпаривая лицо кипятком смущения от собственной беспечности. Он. Пялился. На. Ее. Голую. Грудь. Ну, практически голую. Если игнорировать ее грудь (что крайне сложно для Чима, откровенно говоря, он же парень, черт возьми), то и без этого у Юнджи есть, что показать: плотно обтянутая белым хлопком узкая талия, заметные впадинки мышц вдоль подтянутого живота, узкие плечи; взгляд мажет размашисто по росчерку ключиц и изящному изгибу шеи. На ногах – светло-серые спортивные штаны, подчеркивающие стройные бедра и ладные ягодицы девушки. Боже. Что она с ним делает? - Что-то не так? – снова ее низкий и хриплый голос. В тоне равнодушие и легкая насмешка. Чимин приходит в себя и понимает с облегчением, что обращаются не к нему, а к Тэ. Тот обычно – парень не из робких, и с завидным спокойствием рассматривает грудь Юнджи. Однако после ее слов понимает слегка смущенный взгляд и почти сразу отводит глаза. – Или ты грудь никогда не видел? В следующий момент Юнджи находит глазами Чимина и, раскусив его в один момент по бардовым щекам, усмехается. Но без злости, будто снисходительно, как над глупым ребенком. Она медленно, прогибаясь в спине и задерживая на парне цепкий взгляд карих глаз, наклоняется и берет со стола пачку все тех же Marlboro Red. А после чуть приподнимает уголки своих коралловых губ. Чимина будто сносит сильнейшей волной. Во всех ее движениях скользит уверенность и то самое удовлетворение. Юнджи знает, какой эффект производит на Чимина, ей это льстит и нравится. Дыхание становится прерывистым и тяжелым, как после прыжка в ледяную воду, с головой и с разбега. Юнджи улыбается. Пусть еле заметно, пусть всего секунду. Но улыбается она ему. Чимин даже не замечает, как она выходит, плавно покачивая бедрами. Хосок сидит на софе и ослепительно улыбается, кажется, едва сдерживая смех. ТэТэ смотрит на Чима шокировано, а потом щурит хитрые, полные веселья глаза и говорит спокойно: - Она на тебя запала, Чимини.***
Тем же вечером Чимин остается ночевать у Намджуна. У Чимина дом, полный приехавших из Пусана родственников, шумных и слишком любопытных. Для парня в собственной комнате не остается места. Друг не против совсем, улыбается светло: -Конечно, Чим, ты хоть навсегда оставайся! Спустя несколько часов Чимин жалеет о поспешном решении остановится на одну ночь у Джуна. Потому что тихо до грохота гулкого в ушах. Потому что жарко до влажных ладоней. Потому что за стеной спит Юнджи. Каждый раз в темноте закрытых век Пак видит лишь этот чертов топ, обтягивающий ее упругую грудь и пирсинг в левом соске. Он хочет дотронуться. Почувствовать разгоряченную и теплую кожу под своими руками, чуть сжать, опуститься ниже, накрывая нежным прикосновением плоский живот и подтянутые бедра. Чимин почти ощущает себя козлом, но, будем честны, сложно оставаться равнодушным, лицезрев грудь девушки, на которую вы пускаете слюни вот уже больше двух месяцев. Он не позволяет даже мысли о возможной взаимности проникнуть в разум отравляющей стрелой. Это точно положит конец его и без того шаткому спокойствию. Строгая, прямая, девушка поражает своей апатичностью. При всей своей холодности и отрешенности, Чим уверен, Юнджи жгучая, донельзя разгоряченная. Она пылкая, но при этом до абсурда враждебно-холодная, черты лица острые, а глаза словно кто-то умело подвел темным карандашом. Порывисто ледяная, подчеркнуто изящная и тонкая. Хмурится привычно, сводит на переносице темные брови, будто в висках ее бьется с нажимом боль. В явно проскальзывающей в движениях сдержанности и напускном хладнокровии различается чуть ли не аристократизм. Каждое действие Юнджи в глазах Чимина будто преисполнено тайным смыслом, чем-то далеким от осознания им и вообще кем-либо. 03:24. Он крутиться все на том же диване волчком, мысли не дают вздохнуть свободно и легко. Будто на грудную клетку давит гиря весом в сто кило, от волнения и переживаний едва не тошнит. Парень напрягает слух. В квартире тихо и спокойно. Только не самому Чимину. Горло до хрипоты сухое, пить хочется нестерпимо, хотя ладони от тревоги влажные и спина в испарине. Будто приступ горячки. Пак аккуратно встает с дивана, отбрасывает в сторону увесистое одеяло, чувствуя кожей прохладу ночного воздуха, проникающего через приоткрытое окно. Тяжесть в теле ощутимо бьет по мышцам, заставляет потянуться и разогнуть спину до хруста в костях. Его от этого звука пробивает на дрожь. Чимин добирается до кухни, осторожно достает из шкафчика над раковиной стакан, наливает воды из кувшина. Глотки его шумные и прерывистые, но напиться не получается, будто вся жидкость испаряется прямо в обожженной мучениями глотке, оседая на кожу тонкой пленкой пота. А мысли о нагретой желанием Юнджи в его руках никуда не деваются. Парень думает, что душ мог бы помочь остудить воспаленные нервы. Ванна всего в пяти шагах по короткому коридору. Всего пять шагов – и он сможет хотя бы уснуть. Но, обернувшись, видит Юнджи. Первое, что бросается в глаза Чимину - тот самый белый топ. Он все еще на ней, обхватывает ее подтянутую фигуру. Свет от уличных фонарей и вывесок льется через широкие окна, еще сильнее, кажется, подчеркивая каждую мягкую линию, мажет по ее телу карибским синим и конфетно-красным. Чим видит цветочно-белую шею, уходящую ванильным льдом в ключицы и узкие плечи. Ее руки тонкие почти до ужаса, он даже замечает линии чуть выступающих на ладонях вен цвета берлинской лазури. И сам поражается, насколько хорошо и отчетливо видит девушку, пусть все вокруг и утоплено в кобальтовой темноте. Взгляд сам собой опускается до коротких светлых шорт и ее бледных ног, худых и отдающих жасминовым. И цепенеет, останавливаясь на татуировке. Алая змея оплетает хвостом стройную щиколотку, вьется карминовой широкой лентой мимо острой коленки, маково-красным рисует по бедру и уходит чернотой головы под тонкий топ, будто прячась у Юнджи внизу живота. Дикий контраст между ее звездно-белой кожей и рубиновой чешуей, разящей спелой сангиной, на секунду поражает Чима больше, чем сама татуировка. Девушка, видимо, замечает его замешательство с примесью восхищения и произносит с явной улыбкой в голосе: - Нравится? Чимин смотрит на Юнджи, отмечает в ее взгляде четкое и требовательное ожидание ответа. Замирает на пару секунд, а потом заторможено и чуть заикаясь произносит тихое «да». Она улыбается. Шире и смелее, чем раньше. А Чимин чувствует, будто внутри него что-то с оглушительным треском срывается, ломается и дерет его грудь до обнажившихся костей, до липкой и клокочущей с шумом крови в ушах. Он понимает вдруг, отчетливо и ясно, насколько сильно в Юнджи влюблен. И дело вовсе не в ее внешности. Чим и сам едва может объяснить те чувства, что девушка вызывает. Сладость от ее нахождения рядом настолько огромна, что он почти ощущает на собственных зубах скрип приторного тростникового сахара. В легких будто топкий сироп, до ненормального сладкий, тягучий и вязкий. Чимину так сложно дышать. Легкой проступью Юнджи подходит к нему. Чуть наклоняет голову вбок, смотрит заинтересованно и увлеченно, прожигает Чимина внезапной теплотой в глубине коричных глаз. А после поднимает ладонь и накрывает его плечо, чуть сжимая отчетливо проступающие под кожей мышцы. Размеренно и плавно парня накрывает громадной волной неохватной теплоты, смешанной с нежностью. Эмоции от прикосновения отдают в грудине легкой остротой. Кожа ее пальцев бархатистая и горячая, согретая ласковым теплом весенних дней. Сердце тут же бьется чаще, с шумом толкаясь о ребра. Едва ли возможно игнорировать это щемящее покалывание, до безумия приятное, где-то в районе солнечного сплетения. Оно переходит из грудной клетки в глотку, а затем в затылок и макушку, мучает, подогревает и дурит. Чимин окончательно перестает осознавать, что творит, когда в ответ касается углубления ее свободной кисти, небольшой и хрупкой. Кожа тут мягкая, жемчужно-белая, но жаркая до безумия. Он утыкается в нее носом, чувствуя прерывистые и неровные линии ладони. Ее руки пахнут амброй и сандаловым деревом. Аромат сладковатый, мускусный, с едва слышной горчинкой. Он дает почти физическое ощущение теплоты. Будто ступаешь по раскаленному песку, обогретому огненным солнцем и утопленному в морской воде на протяжении сотен лет. Чимин дышит глубже. Господи. Ему кажется, что именно так пахнет страсть. Благородный смолистый аромат с солоноватыми морскими нотками, сексуальный, отдающий притягательностью и терпкой угольной серостью ее любимых сигарет. Весь вид девушки вкупе с потрясающим запахом лишают Пака рассудка. — Это аспид. Коралловый. На самом деле очень ядовитый, - поднимая голову, снова видит ее легкую улыбку. – Можешь потрогать, я не против. С трудом до Чимина доходит, что Юнджи говорит о своей татуировке. Парень сглатывает вязкую слюну, тяжело двигая кадыком, и замирает в нерешительности. Он просто боится уже не увидеть тот самый знак «стоп», наплевать на смущение и нерешительность, что в последнее время так часто его одолевали. Он боится спугнуть Юнджи. Но ему стоило бы понять раньше, что та далеко не кисейная барышня. Девушка сама хватает его руку и прижимает широкую и крепкую ладонь к своему бедру. Чимин чувствует пальцами легкое напряжение в мышцах и шелковистость кожи. Мажет взглядом по лицу Юнджи – она спокойна и расслаблена, немного заинтересована, смотрит ему прямо в глаза с еле заметной теплотой. А внутри него, грохоча, срываются последние тормоза. Тату по-настоящему огромное. Парень еще не видел настолько больших нательных рисунков. От острой косточки лодыжки змея сапфировой тесьмой петляет и извивается до самого бедра, а после утыкается темной головой под ямку у тазовой косточки. Аспид на ее теле стройный, с гладкой спинной чешуей и крупными симметричными щитками на голове. Мордочка закругленная спереди, зрачок в имбирной радужке крупный и вертикальный. Окраска яркая, с контрастным рисунком, состоящим из чередования красных и черных колец. Темные части татуировки при этом ощущаются четче цветных. - Очень красивая, - он и сам не понимает, о ком говорит – о девушке или татуировке. Чимин шепчет хрипло и еле слышно, все еще не отойдя от дурманящей близости с ее потрясающим телом. Он не знает, сколько времени они стоят так. Несколько минут или без малого час. Чим чувствует лишь легкое головокружение и оранжево-красную, будто портвейную дымку опьянения от их взаимных прикосновений и взглядов. Его мысли впервые до такой степени спокойны и чисты. Их нет практически. Только осознание того, насколько сильно Юнджи ему доверилась. Чимин касался ее татуировки, аккуратных ладоней и в глазах замечал сладковатую мягкость с вишневым оттенком. Вряд ли кто еще мог бы таким похвастать. По крайне мере, парню хочется так думать. Когда Юнджи тянет его за руку в сторону выхода из кухни, на часах без четверти пять. В квартире прохладно и свежо, едва ощутимо колит кожу приятный холодок ночного воздуха. Но в нем уже заметна горячность предстоящего субботнего дня, наполненного выходной рутиной цвета спелой сливы. За окнами едва виден отдающий ирисовым молодой рассвет. Они останавливаются напротив ее комнаты. Девушка чуть приоткрывает дверь, поворачивается к нему, но руки не отпускает. А потом усмехается. Разом становится похожей на лису, с хитрым прищуром и лукавой улыбкой, произнося тихо: - Ты можешь остаться спать со мной. В моей комнате. Чимин столбенеет, снова ощущая уже знакомый до ломоты неровный ритм бешено колотящегося сердца. Грудную клетку почти рвет на части от сомнений. Парень понимает, что с того момента, как он переступит порог этой комнаты, он точно станет козлом. Но в то же время она зовет его сама, без смущения и опасений, почти не колеблясь неуверенностью или страхом от близости парня, которого едва знает. Кровь кипит в сосудах под его чуть загорелой кожей, темно-бардовая, пунцовая, терпкая и тягучая. Наполненная мощью и внезапной пылкостью, она питает все тело парня жаром, заставляющим в очередной раз сходить с ума. Чимин горячий, как печка, до такой степени распаленный, что кажется, будто его кожа обожжет Юнджи ладони. От одной лишь мысли о возможности провести с ней ночь, пусть и лишенную близости, его накрывают чувства, подобные тем, что возникают, когда оказываешься в самом центре нагретого солнцем Сеула, разгоряченного жарой асфальта и металла небоскребов, накаленных до предела полуденным зноем. Будто стараясь убедить себя в реальности происходящего, Чимин осторожно касается ее шеи, пальцами съезжая на молочно-белые ключицы. Юнджи сводит его с ума, отклоняя голову назад, подстраивается под прикосновения и будто подчиняется ему. Чим думает, что терять голову – приятно. Особенно когда прижимаешь к себе нагретое и хрупкое тело, впервые смело обхватывая узкую талию. Юнджи не сопротивляется. Парень даже слышит ее тихий и чуть хриплый смех. А потом чувствует на боках теплые ладони, тянущие его вглубь незнакомой комнаты. Чимину не особо есть дело до ее интерьера, не сейчас уж точно, он лишь замечает, что спальня совсем небольшая и мебели не так много. Юнджи забирается на кровать, ложится на спину, откидываясь на гору подушек, и смотрит выжидающе. А Пак снова застывает у подножья, одолеваемый муками последних крупиц совести. Где-то на затворках сознания роится мысль, что все это шутка или чей-то глупый розыгрыш. Иначе как объяснить, чем он привлек такую девушку, как Юнджи? Он, может, и обладает привлекательной внешностью, но робкий до безумия – он даже слова ей сказать до сегодняшней ночи не мог, сгорая от смущения. Неловкость и сейчас его съедает – на щеках чувствуется жар. - Я правда могу остаться? – единственная фраза, на которую хватает смелости и концентрации. А она лишь снова улыбается, непривычно легко и открыто. - Стала бы я пускать тебя в свою комнату, если бы не хотела этого, Чимин? – от сошедшего с ее губ собственного имени его в дрожь бросает и все сомнения разом улетучиваются. Да и сама Юнджи, кажется, ждать устает – хватает парня за футболку и тянет прямо на себя. От близости ее тела мозг будто прошибают васильково-синие молнии, наэлектризованные и бьющие током до аметистовых вспышек перед глазами. Он снова чувствует этот сироп в легких, тяжело дыша. А потом шлет все нахер – и обнимает ее так крепко, как может, наваливаясь всем телом и утыкаясь в жаркую шею, трется носом об пахнущую кофе и сигаретами кожу. - Ты такая прелесть, Чимин, - голос Юнджи неожиданно ласковый, сладковатый, как клубничный джем, такой же липкий и обволакивающий. - А ты очень красивая, Юнджи, - Чим и сам не знает, как реагировать на эти слова. Они сами срываются с губ, раскрывая все его карты до последней. Ответом парню – тихий и спокойный смех, а после рука в волосах, плавно переходящая на шею. Он млеет и едва не мурлычет. Ладони девушки нежные и нагретые, касаются легко, но очень уверенно: гладят затылок и проходятся по острым позвонкам кончиками пальцев. Чимин дуреет до невозможного сильно, медленно проваливаясь в медово-янтарную дымку сна. Да, терять голову абсолютно точно чертовки приятно.