micrurus corallinus

Она сидит напротив, все такая же бледная и тощая, как сущий пиздец. Одета очень по-осеннему: ботильоны на высоченных каблуках (Тэ клянется, что видит на ней подобную обувь впервые), какие-то голубые джинсы с дурацким синим узором по шву, подчеркивающие бесконечность ее ног (при таком-то маленьком росте), невероятных размеров никелевый свитер (настолько огромный, будто правда из металла) и кожаная куртка размера на два больше. Красавица, впрочем, как и всегда. Тэхен всегда питал к ней слабость, смотрел, пуская слюни, хотя и не рассматривал как возможную пассию. Он просто влюблялся во все красивое, а Мин Юнджи безусловно такой и была. Кстати, о красивом. - Он такой горячий в этой своей школьной форме. Юнджи поднимает голову от экрана телефона и поднимает бровь. О, как очаровательно. - Ты про мелкого говнюка? В ее взгляде равнодушие ко всему живому, а еще доля интереса и совсем чуть-чуть пылкого женского любопытства. Лицо спокойное и расслабленное, что и понятно. Они же просто пьют кофе. Встретились у ТЦ, ожидая Чимина с тренировки, купили по стакану горячего напитка (Юнджи назвала его карамельный маккиато «херней для принцесс», деловито и гордо отпивая американо) и выползли на улицу, к террасе у кофейни, плотнее кутаясь в куртки, потому что «кто, нахер, будет курить внутри ТЦ, Тэхен, вали дышать свежими выхлопными газами». - Не называй его так! – Тэ таращит глаза и почти кричит. – Он и так боится тебя, горгулью! Мин опять понимает бровь, на этот раз искривляя пухлые губы в усмешке: о, да, маленький Чон ее немного сторонится. - Скажи честно, моя любимая сученька: ты его ненавидишь, да? – Тэхен впивается глазами в ее по-милому детское, но поразительно красивое лицо, с трудом удерживая на голове пресловутый берет. Погода поганая до чертиков. Юнджи замечает его судорожные движения руками, чуть улыбается уголками рта и лезет в карман. Достает из недр кожанки помятую пачку сигарет, ловким и привычным движением вытаскивает одну, затем закуривая и глубоко вдыхая дым. На сигарете отчетливый след от ее паутинно-розовой матовой помады. Они купили ее в "mac" менее получаса назад. - Мой прелестный француз по-корейски, - она так любит смеяться над этим беретом, помилуйте. – Мне не нужен твой сексуальный кролик. Тем более в этой ебучей горчичной школьной форме, боже! Он сам от меня шарахается. Будто я, бля, спидозная. Тэ хмурит мило брови и лепечет басом: - Ты в первую встречу назвала его мускулистой свинкой! Это правда было так. Что за женщину выбрал Чим, сойти с ума! Мин чуть смеется. Эти тонсэны такие дурные, что ее иногда берет головная боль от их глупости. - Как будто ты станешь это отрицать. – Она вновь вдыхает глубоко в легкие упрямый тускло-серый дым. – Так залезь к нему в штаны. Это так сложно, Тэ? Она смотрит хитро, с прищуром, чуть поднимая тонкие брови, уложенные черной тушью. И одним замечанием вгоняет Тэхена в смятение, будто на лопатки укладывает, оглушает обухом боли в пересечение теменной и затылочной. А потом молча и понимающе протягивает белую с красным пачку, чуть открывая ее на ходу. Парень хмурится сильнее, вздыхает тяжело и нервно, но сигарету берет и, с трудом на ветру закуривая, упивается горькостью табака и вязкостью его дыма, надеясь хоть ненадолго обо всем на свете забыть. Будто так просто залезть в штаны к натуралу. Юнджи смотрит на него внимательно и проникающе душевно. Будто мысли Тэхена читает, все до единой строчки бегущие по его лбу как по телесуфлеру. Она точно ведьма, уж Тэ знает точно. Смотрит и молчаливо тянет руку с приторно-сладкой конфетой в ладони, оставляя ту рядом с его стаканом. Своими наманикюриными бледными пальчиками щипает тэхеновы, смуглые и длинные, бормоча что-то про то, что эти тонкие кольца ему безумно идут. Ох уж эта Мин Юнджи. Тэ, на самом деле, повезло сблизится с ней настолько сильно и настолько быстро. Такая гадюка (прямо как ее татуировка, Тэ восхищен) редко кого к себе подпускает. Хорошо, если хотя бы раз в високосный год. Они слишком разные. Юнджи – та еще стерва с железными нервами и твердым характером, непробиваемая, пожалуй, ничем (кроме сахарной чиминовой улыбки и его мышц, конечно же). Она дымит как паровоз или теплоход; матерится через слово, иногда так, что даже у Тэ уши в трубочку сворачиваются (а он вообще-то будущий журналюга); читает книги об аутопсии и показывает визжащему Хосоку фото трупов с «разделочных» столов морга, смеясь низко и до хрипоты. Тэ же взбалмошный дурачок, неугомонный и задиристый, способный одной улыбкой снести города до основания. Он плачет над брошенными животными, когда видит тех на улице (сколько раз Хосоку приходилось оттаскивать его от этих собак и кошек знает один бог, если он, господи, вообще есть); не пьет горький кофе и наедается сладким до тошноты в моменты особых моральных потрясений; смеется своим басом громко почти до неприличного, но плевать он на это хотел с высокой колокольни; разносит в прах всех с ним не согласных на ЛООТ (Логические основы организации текста); может обойти весь город в поисках сносных кадров, любуясь неугомонным движением жизни, так сильно его восхищающей, даже промокая под проливным дождем, а потом лечась от простуды с воркующим над ним Джином. Но они подружились. И Тэ так воодушевлен. - Долго нам еще тут сидеть? Где твой суженый? Мин поднимается на него тяжелый взгляд, смотрит с укором, как на доставучего ребенка, и демонстративно разглядывает циферблат своих черных Swatch. Потом вздыхает глубоко, тянется за второй сигаретой, чуть невнятно шепелявя: - Кое-какой гений вытащил меня из дома за три часа до назначенного времени. Так что у нас свободного еще дохрена навалом, – щурится, закуривая. – Съешь кусочек тортика, ребенок, и не болтай херотню. А то пойдешь покупать нуне новую тушь. Она улыбается по-лисьи. Так тихо и искренне, что Тэ готов купить ей тушь даже от Dolce (она стоит десятки тысяч вон, без преуменьшения). Мода тоже многого в их отношениях стоила. Не знаешь, какие брюки надеть? Позвони любимой нуне, и она скажет, ворча, что «идиот, конечно, эти бежевые, ты что, дальтоник?». Юнджи даже нахально украла парочку его цветастых рубашек, вызывая дурацкую ревность у глупого Чимина. Тот краснел и едва ли не капризничал тогда, но Мин быстро его заткнула, кусая до боли пухлые губы своего бойфренда. Сегодня Тэ и вовсе затащил упрямую нуну к себе в общажную комнату и, нудя ей в ухо и сжимая в руках крепко, заставлял выбирать ему шмотки. Мин нехотя рылась в его шкафу, называя парня засранцем, но в конечном итоге протянула ему широченные брюки в шотландскую клетку, песочного цвета куртку из мягкого вельвета и известняково-серый бадлон. Тэхен едва ли не визжал как девчонка (о, гениальная нуна). - Нуна, я что, на тролля похож? Юнджи даже давится дымом. Снова поднятая бровь и вопрос немой в глазах. - С чего такие гениальные выводы, Тэхен? Тот хмурит лицо и сопит возмущенно, словно маленький. Поднимать тему собственной непривлекательности в глазах своего краша – последнее, о чем хотелось бы говорить. Юнджи затягивается снова. Следит за дымом, серым и ледяным, и готовится слушать. Она знает – Тэ та еще болтушка. Свои внутренние переживания он скрывает крайне плохо, и пары минут не задерживая в себе собственную дурь. Тем более перед ней – его любимой нуной. Ее, конечно, подкупала его щенячья преданность. Будто Юнджи Тэхена с пеленок растила и кормила все детство любимыми конфетами. Сама того не замечая, Мин сама начала позволять этому ребенку то, чего другим позволить не могла. Например, тискать ее, когда тому взбредет в голову (при этом Тэ оставался живым и невредимым, только улыбался как сущий дурак). Он таскал ей сигареты, кофе и конфеты; звал на прогулки, в шутку называя их свиданиями (уж очень Чимин смешной, когда злится с ревности); помогал Мин делать дурацкие презентации, которые та до багрового гнева, выступающего на ее бледных щеках, ненавидела. В конце концов, смотрел на нее так, как иногда даже Чим не смотрел – словно она мессия. Юнджи до сих пор со странными чувствами вспоминала тот день, когда Тэ приехал к ней в квартиру, на другой конец города, зареванный и буквально утопающий в соплях, уткнулся ей в шею мокрым носом и плакал громко, стыдливо затыкая рот ладонями. Тогда Чонгук пошел на свидание со своей одноклассницей. Им и слов было совсем не нужно. Она еще долго отпаривала этого ребенка в ванной, поила чаем и кормила сладкими до скрежета вафлями с кучей сиропа, успокаивая его легкими поцелуями в макушку. Тэхен заснул у Юнджи на коленках тогда. Ей оставалось лишь слушать его тяжелое дыхание, слегка перебирая тонкими пальцами его пушистые и жесткие от частого окрашивания ультрамариново-синие волосы. - Почему тогда так не везет? – в карих глазах стыд и непонимание. – Зачем ему эти дурацкие девушки? Я же лучше, правда? - Конечно, дурак, - Юнджи вновь затягивается, держа сигарету лишь губами, и шуршит цветастой оберткой от шоколадной конфеты. Пихает ту Тэхену в рот, обмазывая его щеки сладким, и смеется. Уж она то знает, что все будет хорошо. А как может быть иначе, если она своими глазами видела, как мелкий макнэ смотрит далеко не гетеронаправленную порнуху (у них с Намом дома, прокляни Господь, если он есть, этих неудовлетворенных подростков). Тэ куксит мордашку и вновь думает, что нуна его – ведьма. Уж очень у нее хитрые глаза. Но есть ли повод у Тэхена ей не верить? Это же его нуна, лучшая на свете, почти старшая сестра. Так что он выдыхает тяжко, жует конфету и медленно успокаивается, оставляя переживания позади. Пока что. -Бля, что за херня? – Тэ только сейчас замечает в собственном отражении на экране телефона небольшой прыщик над самой бровью (рассеянность – его второе имя). – И что делать? Юнджи затягивается так глубоко, будто хочет скурить сигарету на один вдох, и с серьезным лицом произносит хрипло: - Да поебаться надо, и пройдет все. А потом подмигивает. Тэ теряет дар речи. Но ненадолго, конечно. - Кстати, а кто из вас пассив? Чимин? В Тэхена прилетает стакан из-под кофе. Хорошо, уже пустой.