Это обращение, сколько ни есть послание самому замечательному человеку, который был в моей жизни. Моему отцу. Хочу выразить ему огромную благодарность за то, что всегда оберегал и не давал сойти с правильной дороги. Порою я ошибался, но он всегда любил меня, как сына, друга, родного человека. Не общая плоть и кровь подталкивали тебя оберегать и любить меня, жаль, я понял это слишком рано. Но, отец, ты всегда останешься в моей памяти самым светлым человеком, полным чести и храбрости. Я бесконечно благодарен тебе,
Арчибальд Эндрюс
Я родился в 1903 году в Новом Орлеане. Это был поистине великолепный и красивый город. Экономика в то время стремительно росла, а бизнес отца процветал. Тогда я не понимал, что видел только одну часть жизни. Она находилась в комфорте, вкусной еде, дорогой одежде, пока другие части города бедствовали и жили от зарплаты до зарплаты. Но пока я этого не знал. Когда мне исполнилось семь лет, моя мама наняла мне гувернантку, милую дамочку средних лет, которая каждый день рассказывала мне разные сказки. Но мне казалось, что это были вовсе не сказки, а целые истории, полные приключений. Лежа в кровати ночью, я представлял большие древние замки, римлян и грек, Олимп и Богов. Наверно, будучи совсем маленьким, я спасался в этих приключениях и историях о великих сокровищах, чтобы отгородиться от настоящего мира. Я делал это не из-за своей бурной фантазии, а из-за скуки. Да, мне было скучно бегать по огромному белокаменному особняку, где была лишь пара прислуг. Я хотел иметь друзей настоящих, а не выдуманных или игрушечных. Моя же дорогая матушка никогда не поощряла мои интересы. Я даже не был уверен знала ли она, что любил в детстве ее сын. Мама была безумно красивой и стройной женщиной, в моих глазах она больше выглядела незнакомкой, чем моей матерью, потому что она никогда не проводила со мной больше времени, чем ей давалось. Она была настоящей леди. Часто посещала светские приемы, бывало, даже без отца, уходила на длительные разговоры за чашкой чая. Мне всегда это не нравилось. А слово «приёмы» стало чем-то и вовсе неприятным. Но как только я стал постарше, мать начала меня брать с собой. О, сколько же всего я натерпелся. Мне приходилось стоять по несколько часов, чтобы с меня сняли мерки и сделали костюм, потом приходилось его еще и надевать, обувать тесные и отполированные до блеска туфли и заправлять волосы назад. Я помнил свой первый в жизни поход к одной знатной семье. Мама моя тогда вырядилась по-особенному. В памяти остались ее сверкающие белые туфельки, платье такое же легкое, как она сама, в цвет румянца на ее щеках и огненно рыжие волосы, заправленные на бок красивой заколкой. Тогда мы сели в машину, и я посмотрел в зеркало. Я был полной копией своей матери, даже волосы повторяли ее цвет, но глаза явно были от отца, чему я был рад. Я надеялся стать таким же как и мой отец. Честным, трудолюбивым и хорошим семьянином. Но в отце было больше, чем я знал на тот момент. Мы прибыли в имение, ничем не отличающееся от нашего, разве что людей было побольше и душно немного. Я не осматривал дом, лишь только потому что он мне был неинтересен. Всю эту «красоту» я лицезрел каждый день. Меня больше привлекали люди. Я осматривал их, но, к сожалению, не находил ничего нового. Было много замужних дам и их мужей, и они, конечно, выглядели не хуже моей матери. Все было однотонным и неинтересным. Мать представляла меня своим подругам, которые без умолку твердили, какой у нее умный и красивый сын. В глубине души мне льстила такая похвала, я даже в какой-то миг начал наслаждаться происходящим и просто плыть по течению. Но запах разных резких духов резал мое обоняние, шелест платьев был неприятен ушам, а музыка вызывала лишь какое-то сонное состояние. Я скучал. До тех пор, пока к нам не подошла женщина по имени Элис, кажется, ее так назвала моя мать. Она еле улыбнулась, а потом кинула свой взор на меня. Я занервничал, но все равно учтиво кивнул головой и сказал пару слов приветствий. Услышав мое лепетание, она усмехнулась в свою кружевную перчатку и что-то сказала моей маме. Они обе тихо посмеялись, изредка смотря на меня. Я почувствовал, как лицо мое загорелось, а по цвету, наверно, напоминало омара, который стоял на обеденном столе. Из-за смущенности и детского волнения я не заметил, что сзади этой женщины стояла девочка. Она наполовину выглядывала из-под платья своей матери, а потом снова пряталась за нее. Я смог разглядеть только белокурые кудряшки и изумрудный глазик. — Элизабет перестань. Воспитанные леди так себя не ведут, — эта пугающая (по моему мнению) женщина взяла ее за руку и поставила впереди, представляя моей матери. Теперь я смог рассмотреть ее белое платьице, бусинки на правой ручке и миловидное личико. Она также в ответ рассматривала меня и едва улыбалась, что и я делал из вежливости. Она была ниже меня ровно на голову, но из разговоров моей матери с миссис Купер я узнал, что мы одногодки. — Какая ты красавица. Не одно сердце разобьешь, — мама погладила по ее белоснежной головке и улыбнулась. — Это да, — с разочарованием сказала миссис Купер. — Элизабет, иди к своей сестре. Девочка кивнула и еще раз посмотрела на меня. Я было уже хотел пойти за ней, чтобы узнать побольше, но остановился, слушая разговор взрослых. — Они бы были прекрасной парой, — мама коснулась моего плеча, и я посмотрел на нее, желая узнать, что она имела ввиду. — Она такая красавица, наверняка вырастет и расцветет еще больше. — Этого я и боюсь. Она отличается от своей сестры, умна не по годам, — вымолвила Элис, вздыхая. — Я лишь молюсь, чтобы она выросла красивенькой дурочкой и чтобы ей не пришлось страдать как ее мать. — А что же Хэл? — спросила моя мама. Дальше я не слышал: миссис Купер сказала шепотом на ушко моей матери, едва касаясь алыми губами ее щеки. Я не понимал, о чем шла речь, но о чем-то серьезном, раз нельзя было допустить, чтобы кто-то услышал. Когда они перестали разговаривать, я попросился отойти на минутку. Я гулял по дому, натыкаясь на разных людей, и всем учтиво кланялся, получая похвалу за мои внешние качества. Но я искал целенаправленно ту Элизабет. Может, она окажется не такой высокомерной, как ее матушка, и мы подружимся? Я плутал до тех пор, пока не увидел крайне неприятную сцену. Темнокожая женщина, подносившая еду с подносом, внезапно упала на пол, но не сама, а с помощью какого-то «Джентльмена», который бесстыдно кричал на нее за высыпанную крошку хлеба на костюм. Он опрокинул поднос с едой и ушел. Я не знал, что мне надо было делать, а что не надо. С одной стороны это лишь прислуга, но жалость и сострадание во мне были. Я долго смотрел, как эта женщина собирала всю испорченную еду обратно на поднос, как вытирала испачканные руки об платье. Ее щека была в каком-то соусе и крошках булочки. Я развернулся и намеревался уйти, уже решив, что ничего не буду делать и спрошу отца, как надо было поступить. Но к прислуге подошла Элизабет, которую я искал уже долгое время. Она высунула из кармана платья белоснежный платок и указала на ее щеку. — Спасибо, мисс, но мне не нужно… — А моя мама говорит, что юным леди не пристало ходить запачканными, — девочка заставила взять ее платочек. — Мама меня часто ругает за это. И я увидел самую настоящую и искреннюю улыбку той женщины. Она прижала платочек к лицу и посмотрела такими благодарными глазами на Элизабет, что мне от ревности тоже захотелось побыть на месте этой девочки. Чтобы меня боготворили и были благодарны. Я вернулся к матери и весь вечер провел в раздумьях над этой ситуацией. Мне не было дела до той чернокожей женщины, до Элизабет, которая больше походила не на обычную девочку, а на красивую куколку. Но тем не менее у меня было куча вопросов. Я боялся спрашивать у взрослых, потому что мать строго запретила задавать какие-либо вопросы, когда мы были вне дома. Но я знал, кто точно мог дать мне ответы. Когда вечер подошел к концу, а мама взяла меня за руку, попрощавшись со всеми, нас у ворот встречал отец. Он лично приехал забрать нас после своей работы. Мы сели в машину, и тут же повисла некомфортная тишина. Мама снова бранила отца за то, что он опять работал до ночи, что ей было безумно неудобно присутствовать одной на приеме. Отец лишь по-доброму улыбнулся и сказал, что в следующий раз обязательно будет ее сопровождать. Но что-то подсказывало, что наступит это «в следующий раз» не совсем скоро. И мама это знала. Как только мы приехали домой, мама вышла из машины и без промедления позвала нашу гувернантку, чтобы та помогла снять ей платье. Дождавшись, когда мама скроется за входными дверями дома, я подсел ближе к отцу, который явно не собирался выходить. Он заметил, что я что-то хотел и повернулся ко мне. — Арчи, тебе было сегодня весело? — он погладил меня по макушке и улыбнулся. — Не совсем… — замялся я. — Понимаю. Эти приемы слишком утомляют. И в конце концов приходишь к тому, что нет ничего лучше собственного дома. Я закивал. Лучше бы дома и остался. Но я решил все же рассказать о девочке по имени Элизабет Купер и о той женщине- прислуге. Отец слушал меня очень внимательно, а потом спросил: — А как ты поступил? — Я просто смотрел… — Ох, сынок. В этом мире много людей, которые совершают злые поступки, но еще больше тех, кто просто ничего не делают. Не важно, богат человек или беден, но он остается человеком, Арчи. Я нахмурился, ведь так из всех слов и не понял, что именно пытался донести до меня отец. Он подумал-подумал, а потом выглянул из окошка и позвал садовника, который закончил поливать цветы. — Пожалуйста, передайте моей жене, что я уехал по делам и взял с собой Арчи. — Конечно, мистер Эндрюс, — мужчина кивнул и продолжил поливать цветы. — Поехали, Арчи, — отец постучал по сиденью рядом. Я быстро открыл дверь и сел на переднее сиденье. Мы выехали из двора и поехали на средней скорости по нашей улице. Я все смотрел на отца и никак не мог понять, что же он хотел. — А куда мы? — спросил я. — Сам увидишь, — улыбнулся он, не отвлекаясь от дороги. Не услышав ответа, я немного обиделся, но все равно смотрел на профиль отца. Он был молод и хорош собой. Мой отец рос в состоятельной и благородной семье, как и мать. Он рассказывал, как родители познакомили его с мамой. Отец придавал этому дню особое значение, ведь влюбился без памяти в красавицу и единственную дочь друзей его родителей. Сама судьба так сложилась, и отец говорил, что им повезло. Но наблюдая за тем, как они ругались по несколько дней, я немного не верил в любовь между ними. Но отец воспринимал это все иначе. Он был верен себе, семье и своей жизни, которую устроил для любимых людей. Однако я, к глубокому сожалению, многого не понимал. Я отвернулся к окну и начал замечать, как огромные особняки сменяются на ветхие домишки, где горело только по одной лампе. Люди все были чернокожими. Они смотрели, как мы проезжаем. Отец замедлил скорость, когда мы проезжали мимо очередного ничем не выделяющегося дома. Там было много людей, сидящих вокруг костра. А на костре стояла огромная кастрюля. Мужчина, стоявший перед ней, все время что-то помешивал, а, как кивнул, все начали подавать свои чашки. Половником он наливал каждому: старикам, детям, молодым. Они сидели и улыбались, разговаривая меж собой. — Посмотри, Арчи. У них нет огромного дома, слуг или собственной комнаты. Но они счастливы просто жить и наслаждаться тем, что имеют. Я посмотрел на того мужчину, который разливал всем суп. Он сел на скамейку, и к нему подбежала маленькая девочка. Он взял ее на руки и посадил на колени, беря чашку супа. Маленькой ложечкой он кормил ее, отчерпывая суп, и улыбался, вытирая испачкавшиеся уголки губ девочки. — Арчи. Когда ты вырастешь, ты должен понять, что главное не то, что здесь, — отец коснулся рукой до моего виска. — а то что, вот здесь, — он указал пальцем на мою грудь. — Но это не значит, что ты должен идти на поводу чувств и совершать бездумные поступки. Я закивал, понимая, что до меня дошла только половина. Я был мал, поэтому и не воспринимал все слова всерьез. — Достоинства человека не в его богатстве, а в душе, Арчи. В глазах других ты можешь быть великим, но, если ты не сможешь смотреть на себя в зеркало с чистой совестью, тебе не будет покоя. Отец вздохнул и еще раз посмотрел на людей за окном. Я тоже. Я заметил, как к ним подошел мужчина и мальчик, которого он держал за руку. Он был одет иначе, чем остальные люди. Чистый костюм, аккуратно уложенные волосы и светлый взгляд. Он поздоровался с мужчиной, который держал свою дочку, а потом, уже заметив нас, подошел. — Здравствуй, Эндрюс. — Джонс. Они пожали друг другу руки. — Что вы тут делаете? — спросил мистер Джонс. — Катаемся с моим сыном. Познакомься. Это — Арчибальд. — Здравствуйте, сэр, — я неуверенно посмотрел на него, но он улыбнулся и кивнул, говоря, что я очень похож на отца. Отчасти мое напряжение спало. — А вы? — спросил в ответ мой отец. — Да вот тоже. Решили пойти послушать местных музыкантов. Ночью здесь просто волшебная музыка, — ответил мистер Джонс. — Несомненно. Не хочешь познакомить со своим мальцом? — Ох. Это Джагхед — мой старший сын. Мальчик посмотрел на меня, а потом на моего отца и также поздоровался. — Да. Малец — вылитый ты. Да, и слава Богу. — Ха-ха. Слышала бы это Глэдис. — Убила бы на месте. Вот и я о чем. — Да. Весело с вами. А знаете, приходите завтра к нам. Мы устраиваем ужин в нашем доме. Гостей будет немного, — сказал отец. — Знаю я Мэри. Не удивлюсь, если будет сам мэр. — Этого обещать, увы, не могу. — Хорошо. Мы придем. — Да. Приходите все. Нашим детям точно не будет скучно, — отец погладил меня по спине. Я посмотрел на Джагхеда и помахал ему рукой, чуть улыбнувшись. Он не стал косо смотреть не меня или игнорировать и тоже помахал рукой, улыбаясь. Его шапка сползала ему на лоб, и он вечно поправлял ее, что немного рассмешило меня. Он заметил это, и тоже начал тихо посмеиваться, держась за шапку. «Это было мое первое знакомство с моим будущим лучшим другом.»