Параллели жизни и смерти

Дмитрий Павлович очнулся, как от толчка. Господи, что он только что видел во сне? Несмотря на кровь и смерть, Дмитрий Павлович чувствовал, что у Брута и Цезаря всё хорошо и плевать они хотели на идею Данте с его девятью кругами ада. Сейчас, находясь на смертном одре, он вновь попытался найти хоть какие-то общие черты между великим полководцем и святым старцем. Единственное, что приходило на ум – это огромное влияние, которое Распутин оказывал на Императрицу. Больной гемофилией наследник – это вам не фунт изюму. Грубо говоря, цесаревича надо было ограждать от любых мало-мальских острых предметов, словно он был Спящей Красавицей из сказки Шарля Перро. Только у Распутина получалось так заговаривать раны наследника, что кровь переставала течь. Но вот что дальше со всем этим делать? Цесаревич Алексей должен был наследовать трон России, но Дмитрий прекрасно понимал, что ему не дали бы царствовать, доживи он до такого момента. Больной гемофилией царь на престоле – это слишком для России. Это вам не Цезарь с его эпилепсией! Да что скрывать, сам Дмитрий Павлович был бы не прочь сесть на трон, если бы стал мужем Ольги, но глядя на весь бардак, что творился вокруг, он растерял желание царствовать. И, разумеется, когда Россия вдруг ввязалась в войну на стороне Антанты, Распутин был против этого. Если б у него было время, он смог бы, наверное, убедить Александру Фёдоровну заставить царя заключить «позорный мир». Правда, Дмитрию сейчас казалось, что Распутин переоценивал свои силы. Несмотря ни на что, патриотизма у Николая II и его супруги было хоть отбавляй, и раз уж Россия влезла в войну с головой, то и царствующая чета шла до конца. Другое сходство между Распутиным и Цезарем – это обстановка, которая сложилась вокруг них. И тот и другой прекрасно понимали, что находятся в центре заговоров, но тем не менее с наступлением мартовских ид Цезарь идёт в Сенат, а Распутин в декабрьскую ночь едет с Юсуповым на Мойку. А может, всё дело в той вакханалии, которая началась после гибели этих людей? В Древнем Риме несколько лет бушевала гражданская война, пока Октавиан Август своей железной волей не остановил её. Россию с конца февраля семнадцатого года потрясали бури: буржуазная революция, отречение царя, Временное правительство, от которого были только один проблемы, социалистическая революция, «позорный» мир и вслед за ним — гражданская война. В годы гражданской войны расстреляли отца, тётю Эллу и августейшее семейство. И если с телами отца и тёти Эллы была всё-таки ясность: где они и что они, - то об останках семьи последнего русского царя такого сказать нельзя. Сам Дмитрий Павлович после падения самодержавия в феврале-марте 1917 года перешёл на службу в Британский экспедиционный корпус на Ближнем Востоке, и когда окончилась Первая мировая война, благополучно перебрался в Лондон, а затем и в Париж. Жизнь его сложилась по меркам эмиграции неплохо. Он был женат, потом развёлся, но у него был сын, который жил с матерью в Америке. Какое-то время был любовником Коко Шанель, которая была во всех смыслах необычной женщиной. Дмитрий как-то сравнил её с Клеопатрой. В ответ на это Коко весело рассмеялась. — Я куда лучше, мой милый, — добавила она потом. Помимо личной жизни была общественная. Руководство партией младоросов, которая больше ориентировалась на итальянский фашизм и ненавидела германский, но однако поддерживалась Кириллом Владимировичем или императором Кириллом I, как он себя называл, давало ощущение сопричастности к важным событиям эмигрантской жизни. Но стоило только Муссолини присоединится к Гитлеру, как младоросы обратили взор на Советский Союз (Кирилл Владимирович сделал вид, что ему об этом неизвестно). В 1935 году Дмитрий дал интервью французской газете «Temps», где сообщил следующее: «Разгром Красной армии не только не послужит возрождению нашей Родины, но нанесёт страшный удар России и её национальному достоинству». Кто бы знал, как взвыли реакционные круги русской эмиграции! К концу тридцать восьмого года Дмитрий вдруг понял, что с него хватит. Партию младоросов он продолжал поддерживать материально, оставаясь формально на должности секретаря. Когда гитлеровская Германия напала на СССР, он испытал сильнейшее раздражение, усиленное туберкулёзом. Тогда же поймал себя на мысли, что хочет поражения Германии в этой войне, и поражения именно от Красной армии. А что Феликс Юсупов? О, Феликс был в своём репертуаре. Столкнувшись однажды с Дмитрием на заре эмиграции, Феликс с ходу решил, что тот будет жить с ним и Ириной. Дмитрий осторожно посоветовал для начала известить супругу о таком решении. Феликс почесал переносицу и согласился. Письмо было отправлено, но Феликс и Дмитрий умудрились разругаться. Угадайте причину? Правильно, гибель Распутина не давала покоя до сих пор. Феликс просто жаждал купаться в лучах славы убийцы святого старца, особенно после смерти Пуришкевича. Дмитрий тогда высказал всё, что накипело в душе за эти годы, и ушел прочь, хлопнув дверью. Больше они не виделись, но Дмитрий Павлович знал, как поживает его бывший друг. Эмигранты старались держаться вместе, поэтому слухи ходили всегда. Уже в конце одна тысяча девятьсот сорок первого года Дмитрий узнал, что к Юсупову приезжали от правящих кругов фашистской Германии с предложением работать на них. Дмитрий мог только представить, каким образом и какими словами Феликс выставил непрошеных гостей за порог. Ему вполне хватало славы убийцы Распутина и влезать в сомнительные авантюры фашистов он не собирался. Самому Дмитрию также пытались предложить нечто подобное, но отступились из-за его болезни. Правда, решили зайти с другой стороны и выведать что-то о младоросах. Дмитрий сразу разгадал манёвр, потому что ему было известно о том, что многие члены партии, которую он так долго возглавлял, ушли в Сопротивление. Великий князь сделал вид, что не понимает о чём речь, ни единым жестом не выдав людей, и немецкие гости удалились ни с чем. Смерть пришла внезапно. Ещё утром 5 марта великий князь чувствовал себя хорошо, но ближе к обеду сердце вдруг сделало кульбит, резко разболелось и вскоре затихло. Дмитрий Павлович даже ничего не успел понять. Только отметил, как стремительно темнеет в глазах, а потом был яркий свет и две фигуры, при ближайшем рассмотрении оказавшиеся теми, с кем так опрометчиво Феликс сравнил Дмитрия и Распутина. Вместо приветствия ошарашенный Дмитрий Павлович вдруг выдал, глядя на Брута: — Это вы были тогда в театре? Брут улыбнулся и слегка наклонил голову в знак положительного ответа.