Параллели жизни и смерти

Вот и всё! Марк Юний Брут спешился с коня, оглядел ещё раз поле битвы, которая уже и на битву-то не походила, ибо свои войска большей частью разбежались, а вражеские силы были прекрасно видны и не скрывались, и тяжело вздохнул. Кассий был мёртв, а без его полководческого таланта у Брута не было шансов против опытного Марка Антония и жаждущего отмщения Октавия. — Нам нельзя здесь больше оставаться, пора уходить, — произнес рядом с Марком чей-то голос. Брут сардонически усмехнулся и подумал: «Куда уходить? Зачем?». Он понимал, что его пасынок и другие молодые люди хотят жить, а вот сам Брут чудовищно устал. Ему было почти сорок два года, и что-то вновь менять в своей жизни он уже не хотел. Да и куда ему было идти? В Неаполь? Там земли Марка Антония. Уходить в горы и пробираться через них? Сейчас? Когда почти наступила зима? Даже если он сможет добраться до Херсонеса и отплыть на Восток, что его там ждёт? Какую помощь он там получит? Возобновлять войну? Даже думать об этом безумие. Хватит лить кровь и раздирать Рим на части. Он попытался вернуть республику, но, видимо, Риму это уже было не нужно. Может, он и вправду поддался на пылкие речи Кассия, как сказал ему сегодня ночью призрак Цезаря? Может, Цезарю как великому полководцу, пожизненному консулу и диктатору всё виделось и представлялось лучше, чем ему, Бруту, и остальным республиканцам? Что они, ослеплённые желанием вернуть республиканские порядки, не смогли разглядеть у себя под носом? А что ждёт самого Брута? Плен? Бесчестие? Попытка побега, чтоб позорно погибнуть? Антонию с Октавианом он сдаваться не намерен, потому что, если Антоний может повести себя благородно, то жаждущий мести Октавиан мог предать его пыткам и позорной смерти. Да, Октавиан знал, за кого мстить. Он тоже любил своего приёмного отца, но он не Гай Юлий Цезарь, хоть и взял его имя, он – Октавий, сын Атии, племянницы диктатора. Милосердие и прощение – это был удел только великого Цезаря, любившего Сервилию. Брут прекрасно знал, что его мать до сих пор не равнодушна к Цезарю. Её причастность к заговору – всего лишь ревность женщины, ждавшей всю жизнь. Она проглотила два брака Цезаря, потому что обе женщины были достойны его, но явление в Рим египетской царицы, да ещё с младенцем-сыном на руках, переполнило чашу терпения Сервилии. Думая о матери, Брут понимал, что весть о его гибели причинит ей страшную боль. Она и так после убийства Цезаря ходила сама не своя. Когда улеглись первые эмоции, связанные со смертью диктатора, Сервилия расколотила дома почти все вазы и что-то бессвязно кричала. Марк с трудом успокоил мать. Он понимал, что она злится из-за того, что Цезарь вновь ускользнул от неё, теперь уже навсегда. Он, Брут, — единственное напоминание о её первой любви. И вот теперь Марк Юний Брут вынужден отнять и это воспоминание. Другого выхода у него нет. Он не будет трусом в последние минуты жизни – мать не перенесёт этого. Проблема Брута была в другом: он не одобрял самоубийства, так как добровольный уход из жизни был оскорблением для богов, но другого пути не было. Брут даже думать не хотел о том, что стали бы говорить в Риме, сдайся он добровольно. — Надеюсь, боги простят меня! – прошептал Брут, глядя на небо. – Я не вижу другого пути для себя! На губах Брута вновь появилась та странная, не от мира сего улыбка, которая со вчерашнего вечера не раз озаряла его лицо. — Конечно, — пробормотал он дальше, — пора уходить. Но ноги мне для этого не понадобятся. Только руки. Скинув доспехи, он оставил себе меч. Все, кто был рядом, мгновенно поняли, для чего он это сделал. Повисла напряжённая тишина. Самые преданные Марку люди, которые остались с ним, понимали – он не откажется от своего решения, которое в силу характера и так далось ему с трудом. А вот Брут неожиданно успокоился. Ему даже казалось, что он чувствует на себе понимающий взгляд Цезаря. Он же обещал прийти и пришёл. Сказав на прощание друзьям короткую речь, Брут дождался пока они уйдут из ущелья, а потом повернулся к тем, кто с ним остался — Публию Волумнию, Стратону и одному рабу. Близость скорой смерти развязала Бруту язык, он ещё несколько минут предавался воспоминаниям о дружбе с Волумнием и попросил помочь ему уйти из жизни. Волумний категорически отказался. Он не был уверен в силе своего удара, а от неё зависело, умрёт ли человек сразу или будет мучиться в агонии. На помощь Бруту пришёл Стратон. Протянув руку, он забрал меч и выставил его вперёд. Глубоко вздохнув, Брут бросился на обнажённый клинок. Стратон едва успел подхватить тело друга. Меч пронзил грудь, а Стратон, с силой выдернув меч из раны, с болью наблюдал, как туника Брута мгновенно окрасилась кровью. Брут приоткрыл глаза. Хотелось вдохнуть, но не получалось. Сказать что-то напоследок не выходило, так как из горла хлынула кровь. Сил осталось лишь на слабую улыбку, и перед глазами всё померкло. Сначала было темно, а потом Брут вдруг увидел ущелье, себя мёртвого, друзей, которые не сдержали слёз, а чуть поодаль подходили вражеские войска. Марк Антоний и Октавий, ехали рядом, оглядывая поле битвы и словно выискивая кого-то. Брут знал, чьё тело они ищут. Он так и не смог сдвинуться с места, словно кого-то ожидал. Брут видел всё: и как его тело нашёл Марк Антоний и, завернув в собственный плащ, понёс к Октавию; и как ожесточённо спорили между собой Октавий и Антоний, стоя над его трупом. Первый кричал, что ему нужно бросить тело Брута к статуе Цезаря, потому что он дал клятву, а второй настаивал на достойных похоронах. Победила опытность. Бледный, как смерть, но от этого ещё более красивый Октавий рявкнул Марку Антонию: — Делай что хочешь! — Мне готовить костёр? – спокойно спросил Антоний. — Подожди, — Октавий выпрямился, и в его глазах сверкнул знакомый огонёк, который всегда отличал род Юлиев. – Голову отрубить, а тело на костёр. Набравшему в грудь воздуху Антонию Октавий холодно и мрачно сказал: — Я дал клятву. К тому же помни, Антоний, кому ты обязан жизнями дяди и брата, — и с этими словами, чеканным шагом Октавий покинул и Антония, и лежащее на земле тело Брута. Брут вдруг улыбнулся. Теперь он понял, почему великий Цезарь сделал своим наследником Октавия Фурина. Упрямый мальчишка сейчас был точь-в-точь похож нравом на приёмного отца. До Брута дошла история о том, как Октавий получил консульство, поступив так же, как Сулла и Цезарь — привёл свои войска в Рим. Наблюдая за Октавием, Брут видел, как тот с трудом сдерживается, чтобы не упасть. От сильнейшего напряжения, в котором он пребывал, у него мог начаться приступ эпилепсии в любую минуту. Брут вздохнул. Гай Юлий Цезарь всегда тщательно скрывал свою болезнь, хотя она и не была секретом для окружающих. Октавий, может, и рухнул бы позорно под ноги легионеров, но подоспели верные Виспансий Агриппа и Цильний Меценат, которые, приобняв друга, отвели его подальше от чужих глаз. Повезло мальчишке. Брут понимал: ради Октавия его друзья порвут любого, кто косо на него посмотрит. — Твоя глава не будет лежать у моих ног, — вдруг раздалось за спиной. Брут стремительно обернулся и не смог сдержать эмоций – Цезарь пришёл за ним. Уткнувшись в его грудь, Марк попытался опуститься на колени, дабы вымолить прощение. Цезарь не дал ему унизиться и крепко прижал к себе. — Я тебя простил, помнишь? — Помню. — Идём, нам здесь больше нечего делать. Октавий и сам справится. — Он всё кровью зальёт, — возмутился было Брут. — Кто бы говорил про кровь, — фыркнул Цезарь, уводя Брута прочь. Уходя туда, где сиял свет, Марк вдруг обратил внимание на стоящего поодаль мужчину в годах. Он был странно одет, имел болезненный вид, но гордая осанка давала понять, что человек этот не из простых. Мужчина грустно улыбнулся и что-то сказал, но Брут не расслышал или не понял. Цезарь сдержал слово – голова Брута не пала к подножию его статуи. Разыгравшаяся буря потопила корабль, на котором ее везли, а вот прах Брута был передан Сервилии. Антоний об этом позаботился, а Октавий не возражал. Когда улеглись эмоции, молодой человек понял, что унижение поверженного врага не даёт возможности возвысится. Его приёмный отец так бы не поступил.