Превратности судьбы

Матвей не знал как себя вести. Первоначально он не планировал проявлять сочувствие к Вадиму, жалеть или утешать его. Честно говоря, до того как Воронов наконец вернулся в квартиру к Маю, его очень хотелось придушить. Хотя бы потому, что парень снова вел себя, как эгоистичная скотина, не предупредив их, куда собственно пропал. Матвей знал о том, что тот встречается с матерью и до того, как Воронов вернулся обратно в квартиру, успел здорово себя накрутить. Даже не поехал в общагу, чтобы перевозить свои вещи на съемную квартиру. Из-за беспокойства об этом придурке остался с Тимом и Сашей, заставляя себя терпеть их общество. Но если уж совсем откровенно, так даже было легче. Чужое присутствие не давало окончательно сойти с ума от осознания того, что Вадим мог как-то не так воспринять разговор с мамой и что-то с собой сделать… Конечно, Воронов был не из тех, кто при любой сложности резал вены или прыгал с моста, но Матвей прекрасно помнил как сильно Вадим привязан к родителям. И знал, какие мысли приходят в голову в период жуткой боли и воспаленного сознания. Именно поэтому и волновался, забыв о том, как много дерьма Воронов когда-то принес в его собственную жизнь. Сейчас все это казалось неважным. Единственное, чего хотел Матвей, чтобы с Вадимом все было в порядке. С остальным они разберутся позже... К их всеобщему облегчению Вадим вернулся поздно ночью и только увидев этого человека у Матвея отпало какое-либо желание злиться на него, читать нотации или срываться из-за убитых нервных клеток и жуткого беспокойства. Вадим казался маленьким, пустым и до ужаса разбитым. Да, за то время пока Матвей не видел Воронова тот заметно похудел, явно забросил спорт и выглядел не так уверенно и пафосно как раньше. Но сейчас не было даже чужого привычного насмешливого и самовлюбленного взгляда. Только пустота и чернота в любимых серых глазах. Было глупо отрицать очевидное. Матвей смотрел на этого человека, видел океан боли внутри него и чувствовал как собственное сердце разрывается на части. Он до сих пор любил Воронова, может быть, даже сильнее, чем раньше. Да, понимал, что это неправильно и унизительно любить того, кто тебя предал, но… А разве кто-то знает, как правильно? Разве Матвей имел право кричать и обвинять человека, который предал его просто потому, что испугался? Потому что привык быть идеальным мальчиком, хорошим сыном и талантливым спортсменом? Но кем был Вадим теперь? Только лишь жалкой тенью самого себя. И, наверное, если бы Матвей узнал, что все так повернется еще год назад, то громко бы смеялся и глумливо интересовался у Воронова нравится ли ему прилетевший обратно прямо в голову бумеранг. Но теперь никакого злорадства не было. Только боль. Одна на двоих. Вадим, что зашел вместе с ним в комнату, сейчас лежал на кровати спиной к нему и не подавал какие-либо признаки жизни. Наверняка, чтобы не отсвечивать и не провоцировать Матвея на разговор, который Воронов явно не планировал. Да и о чем им было говорить? Все между собой давно выяснили, в жалости Вадим точно не нуждался, а утешать его Матвей не видел смысла. Но при этом все равно привел сюда, уложил в постель и накрыл одеялом, предварительно найдя у себя в рюкзаке таблетки от головной боли, которая Вадиму была обеспечена после выпитого им алкоголя. Думал ли Матвей, что когда-нибудь окажется в такой ситуации? Думал ли, что так явственно и чутко будет ощущать боль чужого человека? Того, кто когда-то сделал ему также больно? Явно нет, но сейчас, лежа рядом с Вадимом парень ощущал как сильно хочет обнять этого человека, чтобы окутать его заботой и теплом, чтобы показать – он рядом и не бросит, не сделает больно как все другие люди. Матвей сделал глубокий вдох, резко пододвинулся к Вадиму и крепко обнял вмиг вздрогнувшего парня, который перестал притворяться спящим и даже задергался, пытаясь вырваться из таких неожиданных объятий. - Просто лежи смирно, - прошептал Матвей в чужую светлую макушку, при этом чувствуя как бешено бьется собственное сердце. Он не знал для чего делает это, не понимал какого черта он закрыл глаза на свое разочарование и обиду, остался в квартире Тима, дождался Вадима, а теперь еще и обнимал его. Будто бы все это происходило не с ним… Или же будто бы рядом был не Вадим, а кто-то другой – похожий на него, но при этом совершенно чужой. Матвей чувствовал, что за это время Вадим действительно очень изменился. Пропал тот высокомерный взгляд и желание доказать каждому, что он лучший. Больше не было той заразительной и милой улыбки, которой Вадим покорял всех девчонок в их универе. Не было зацикленности на спорте или учебе. Теперь Матвей видел другого Вадима Воронова: исхудавшего, уставшего, повзрослевшего и какого-то разбитого. Будто бы Вадим специально не ел и лишил себя всего, что когда-то любил. Будто бы таким образом мстил самому себе за все, что он когда-то натворил. - Отпусти меня, - едва слышно прошептал Вадим, заглушая свои слова собственным всхлипом. Плакал? Он действительно плакал и поэтому молчал, поэтому отвернулся и не хотел смотреть в глаза Матвею? Боялся увидеть там презрение, злость или насмешку? Боялся сделать себе еще больнее? Матвей тяжело вздохнул и обнял Вадима еще сильнее, вновь видя в нем того шестнадцатилетнего мальчишку, которым когда-то так заинтересовался. Раньше Вадим притягивал Матвея своей идеальностью – он был домашним мальчиком, отличником и хорошим спортсменом. Повзрослев Вадим пленил Матвея своим чувством превосходства в глазах, желанием быть лучшим во всем и четким осознанием того, чего он хочет. Теперь Вадим был совсем другой. Этот Воронов не ставил перед собой конкретных целей, он постоянно находился в своих мыслях, мало улыбался и даже говорить стал как-то по-другому. По-взрослому что ли, без присущего ему сарказма, ухмылок и тупых шуточек. И, как ни странно, лежа сейчас здесь рядом с этим человеком, Матвей почувствовал, что такой Вадим притягивает его еще сильнее, чем две его предыдущие и не самые удачные версии. - Не расскажешь мне? – осторожно спросил Матвей, не желая давить на притихшего Вадима, но при этом понимая, что тому просто необходимо выговорить и выплакать все то, что накопилось внутри. - Зачем? – без каких-либо эмоций спросил парень, после чего дернулся в руках Федорова и развернулся прямо к нему лицом, глядя на Матвея своими заплаканными глазами и разрывая чужое сердце окончательно. – Что это изменит, Матвей? Это только мои проблемы, не зацикливайся. Мы друг другу чужие люди, ты сам постоянно говорил об этом, помнишь? Матвей кивнул. Да, действительно говорил и в самом деле хотел, чтобы так оно и было. Но черт, вот он лежит рядом с Вороновым, смотрит на чужое заплаканное и грустное лицо и понимает, что нет, ни черта не прошло! Да и пройдет ли вообще когда-нибудь? Это вряд ли. Вадим всегда был, есть и будет в его сердце. И Матвей даже устал отрицать этот факт, пряча правду от самого себя. Да, когда-то он сможет избавиться от своих чувств, возможно найдет себе парня и даже будет счастлив, но вытравить Вадима из сердца все равно не получится. Тот навсегда останется где-то глубоко, как самое счастливое и одновременно самое несчастное его воспоминание. - Тебе будет легче, Вадим, - выдавил из себя улыбку Матвей, пожимая плечами, - не держи это все в себе и не срывайся сейчас на меня. Просто забудь о том, что было между нами. Представь, что я твой психотерапевт или… Случайный попутчик, например. Знаешь, не зря ведь говорят, что незнакомому человеку легче рассказать о том, что у тебя на душе, потому что уже завтра ты его никогда больше не увидишь. Вадим усмехнулся, но не сказал больше ни слова, а Матвей не собирался как-то на него давить и заставлять делать то, чего Воронов видимо не хотел – заставлять его рассказывать. Да, Матвей видел как Вадиму больно и безумно хотел ему помочь, хотя бы поддержать. Пускай Матвей и не был силен в том, чтобы утешать кого-то, но ему казалось, что он именно тот, в чьей поддержке Вадим нуждался. Однако Воронов снова молчал и это было их чертовым тупиком. Почему у них всегда так?! Почему Вадим выбирает молчание, вместо того, чтобы просто открыть свой гребаный рот и поговорить?! Что тогда, что сейчас. Матвей не знал ответа на этот вопрос, но и не был уверен, что хотел бы узнать. - Она попросила меня не звонить им больше, - подал голос Вадим, заставив Матвея замереть на месте и превратиться в слух, - у отца проблемы со здоровьем, а мои звонки якобы негативно на него влияют. Так что вот, больше рассказывать не о чем. Они снова замолчали. Вадим явно был пьян, странно смотрел в потолок и думал о чем-то своем, а Матвей… Он просто лежал рядом и не понимал, как долго этот человек сможет еще справляться с той болью, которую он носил в себе все эти годы. - Знаешь, - снова подал голос Вадим, грустно и будто бы надломлено улыбаясь, - теперь я тебя понимаю. - О чем ты говоришь? – нахмурился Матвей, осознавая, что ничего хорошего от Воронова сейчас ждать явно не приходится. - На твоем месте я бы тоже себя не простил, - хмыкнул Вадим, снова улыбаясь и тем самым окончательно выбивая парня рядом из колеи, - я только при разговоре с ней понял насколько это больно, когда тебя предает самый дорогой человек. В ту самую секунду, когда она говорила мне эти слова, мне было настолько больно и плохо, что я даже ответить не мог, а просто ушел. Ты тоже ушел в тот день, когда я тебя… Бросил. И я только теперь понимаю почему. - Вад, не надо сейчас… - начал было Матвей, понимая, что обсуждать подобное в эту самую минуту не имело смысла. - А когда, если не сейчас?! – усмехнулся Вадим, явно не считаясь с чужим мнением. – Ты же сам предложил мне представить будто бы просто попутчики! И знаешь, что самое забавное, Матвей? Что так оно и есть! Мы с тобой действительно случайные попутчики. Завтра я куплю билет обратно и свалю из этого города. Я больше не приеду сюда. Я тебе обещаю. Поэтому сейчас единственное о чем я прошу – дай мне выговориться. Дай мне сказать все то, что я чувствую. Позволь мне хоть раз это сделать, Федоров! Я прошу сейчас не потому, что я пьян и меня заносит на такие разговоры. И уж тем более не потому, что я хочу тебя вернуть. Я просто должен сказать, чтобы не захлебнуться в той боли, которую я чувствую. - Ты такой эгоист, - закатил глаза Матвей отчего-то не чувствуя злости, боли или раздражения. Единственное, что он сейчас ощущал – безмерное желание укутать этого маленького сломленного человечка своим теплом и заботой, которую ему хотелось проявляться даже после того дерьма, которое они пережили по вине Вадима и его страхов. - Ты прав, я эгоист, - кивнул Вадим, поворачиваясь лицом к нему. По щекам Воронова снова текли слезы и это было для Матвея контрольным выстрелом в голову. Парень громко выдохнул и тут же притянул к себе обмякшего в его руках парня, крепко обнимая его поперек спины и осторожно гладя по лицу, стирая соленые дорожки из чужих слез. - Я с детства считал, что я лучше других, - продолжил Вадим, утыкаясь носом Матвею куда-то в шею и при этом продолжая свою такую нужную сейчас исповедь, - меня так воспитали родители. Я их не виню, потому что действительно только благодаря им добился многого, но… Я не знал, как по-другому. Не жил так, как обычные дети. Не играл в футбол во дворе, не учился курить за гаражами, не пил пиво с приятелями на детских площадках. У меня был другой мир, не похожий на жизнь обычных подростков и уж тем более на твою. Когда я встретил тебя, то… Испугался. И тебя, и себя. Ты притягивал меня ужасно, но при этом я с самого начала понимал, что наши отношения обречены. Я вбил себе это в голову и не планировал оставаться с тобой надолго. Но и отпустить тебя я не мог. Я каждый день жил с мыслью о том, что вот еще немного и я тебя брошу. Каждый гребаный день, понимаешь?! И вот когда я это сделал, то действительно почувствовал облегчение. Я правда считал, что поступил правильно. Я выбрал свою жизнь, родителей и спорт. Я хотел быть как все, мне это было нужно. Я не видел своего будущего с тобой. Да и кем ты был, Матвей? Бунтарем, придурком вечно срывающим уроки? Или самым лучшим парнем, которого я полюбил? Все это было настолько неправильно и мерзко, что я… Я все решил за нас. Знаю, что должен был поговорить, рассказать тебе о том, что чувствую, должен был объясниться с тобой. Но я снова струсил. Знаешь, как тяжело мне было тогда начать подобный разговор. Забавно, что сейчас это кажется проще простого. - Вадим… - в голове у Матвея был полный вакуум, но он постарался найти в себе силы, чтобы просто остановить все это, потому что сегодняшняя ночь и без того была дерьмовой, куда еще хуже то? - Я ненавижу себя за то, что я сделал дальше, - тяжело вздохнул Воронов, выпутываясь из чужих объятий, укладываясь на спину и устало прикрывая глаза, - я не должен был влезать в твои отношения с Машей, не должен был так открыто издеваться над тобой и предлагать тебе свою дружбу, но… Ты нужен был рядом. Я любил тебя и при этом одновременно тебя ненавидел за то, что встретил. Забавно, не правда ли? - Ненавидеть меня за собственные страхи? – усмехнулся Матвей, почему-то не ощущая привычное раздражение, которое он так долго испытывал к Воронову. – Это так в твоем стиле. - Я ненавидел тебя за то, что ты меня уничтожил, - продолжил Вадим, игнорируя чужой выпад, - за то, что влюбил в себя, приручил и заставил выбирать между тобой и нормальной на тот момент жизнью, к которой я привык. И я выбрал не тебя, что стоило мне моей спортивной карьеры. Забавно, но ты отомстил мне даже тогда, Матвей. Пусть даже сам об этом и не знал. - Что ты несешь вообще? – нахмурился Федоров, снова злясь на Вадима и его извечный синдром жертвы. – Ты сам для себя все решил! Ты, блять, меня бросил, Воронов! Прекрати сейчас это и ложись спать. Уже не имеет смысла выяснять отношения. И не впутывай меня в то, что ты проебал свои мечты касательно футбола. Даже если ты получил травму из-за проблем со мной и твоего эмоционального состояния, то не вини в этом меня, понятно? - Даже так? – тут же оскалился Вадим, принимая положение сидя и тем самым, заставив Матвея вздрогнуть. Он видел, что Воронова несло и понимал, что это было связано больше с эмоциональной составляющей, чем с алкоголем. Конечно, Вадим был пьян, данный очевидный факт отрицать не имело смысла, но доза алкоголя в крови не превышала нормы допустимого, поэтому лишь дала Вадиму должной смелости и развязала ему язык. Матвей хорошего знал этого человека и помнил, каким трусишкой иногда был Воронов. И лишь после нескольких стаканов виски появлялся блеск в глазах, язык развязывался и сам Вадим мог быть настолько горячим, развратным и пошлым, что у Матвея голову сносило от такого контраста. А еще под алкоголем Воронов мог быть вот таким – истеричным и обиженным эгоистом, коим он в общем-то и являлся по жизни. - Я не рассказывал тебе никогда, - грустно улыбнулся Вадим, отчего-то заставив сердце болезненно сжаться, - но мы ведь случайные попутчики сейчас, не так ли? Я словил карму еще тогда, когда бросил тебя, Матвей. Наверное, именно поэтому я отбил у тебя Машу, мелькал перед глазами, кромсая твое сердце своим поведением и в последующем делал вид, что мы с тобой друзья. Я действительно хотел, чтобы ты страдал. Только это держало меня на плаву, Федоров. И знаешь, я только сейчас понял, что тогда даже ненавидел тебя. Ненавидел и любил одновременно, ведь только ты показал мне, какого это гореть от одного взгляда на любимого человека. И при этом из-за тебя я лишился всего, чего любил: родителей и футбола. - Тебе всегда было проще обвинять во всем других, - ухмыльнулся в ответ Матвей, даже жалея о том, что он вообще решил успокоить и утешить Вадима, потому что по итогу весь их разговор свелся не к проблемам Воронова с семьей, а к его претензиям к Матвею. - Знаешь, как больно, когда трещат твои собственные колени? – усмехнулся Вадим, вновь падая на подушки и закрывая глаза, из которых градом текли слезы. – Знаешь, как мерзко лежать в больнице и в попытках защитить тебя врать, что получил повреждения, когда решил один потренироваться? И знаешь, что самое паршивое в этом всем дерьме? Смотреть на дорогих тебе людей и видеть, что они действительно поверили в тот бред, который ты несешь! Даже тренер, что знал меня досконально повелся на эту чушь, думая, что я стал бы подвергать себя риску за несколько дней до сборов. А еще больнее осознавать, что ты ко мне даже не пришел. Твоя гребаная мамаша сделала со мной все это, а ты не пришел! - О чем ты говоришь вообще? – хрипло произнес Матвей, чувствуя как земля уходит у него из-под ног. Он узнал о том, что случилось с Вороновым от Тима, который сорвался и сразу же поехал в Казань, при этом позвав с собой Матвея, который банально не смог переступить через собственную боль и обиду даже в тот момент, когда узнал о травме Вадима. Матвей убедил себя, что они чужие друг для друга люди и что ему не стоит беспокоиться за человека, который вычеркнул парня из своей жизни. А теперь он смотрел на Воронова, у которого явно начиналась истерика и отчего-то чувствовал себя самой последней тварью. Но даже не ощущение ненависти к себе было самым важным. Упоминание о матери отдало болью в сердце, заставив Матвея скривиться и нервно выдохнуть, чтобы не почувствовать себя в еще большем дерьме. Их отношения с матерью разве можно было назвать хорошими, но она про Вадима знала, потому что сам Матвей на зло родительнице постоянно упоминал о том, как ему нравится трахать своего мальчика. Что это за мальчик мать также была осведомлена и после их расставания даже пыталась один раз поговорить с Матвеем, глумливо намекая ему о том, что как и требовалось доказать – он никому не нужен. Наверное, тот самый разговор и был последней каплей, после которой Матвей окончательно осознал, что не хочет связывать себя с этой женщиной. Он просто ушел, забрал свои вещи и больше не возвращался в родную Казань. А мать, как оказалось, даже не планировала его искать. Как он в последующем узнал от одной знакомой из родного города, мама спустя год вышла замуж и сейчас даже родила дочь. Сестру Матвея, на которую парню было в общем-то плевать. Единственное о чем он мечтал – это то, чтобы маленькая девочка, которую он, возможно, никогда не увидит была хоть немного любима женщиной, воспроизведшей ее на свет. Матвею с этим не повезло… - После того, как мы расстались, меня избили, - без каких-либо эмоций в голосе пояснил Вадим, - били специально по ногам, явно знали куда. Я тогда практически не соображал от боли, но четко услышал, за что мне такой «сюрприз». Как оказалось, за тебя. Повисла оглушающая и неприятная для обоих тишина. Матвей не знал, что говорить и каким образом вообще разрешить все то, что теперь всплыло между ними после слов Воронова. Конечно, услышанное в общем-то ничего не меняло и не повергло парня в шок. Да, это не укладывалось в голове, но… Его мать была способна на подобную низость. В этом Матвей не сомневался и, наверное, если бы узнал об этом тогда, то мог бы сам ударить ее по гребаным коленям, наплевав на то, что она женщина и его собственная мама. Но Вадим молчал. И это вывело Матвея из себя окончательно. - Какой же ты идиот! – прорычал Федоров, еле сдерживая себя, чтобы не придушить этого придурка. – И молчал, блять! Ты серьезно, Вадим? Для чего это геройство, скажи?! - Я просто хотел… - растерялся Воронов, явно не ожидая подобной реакции на свою откровенность. - Ты так себя все эти годы оправдывал? – громко рассмеялся Матвей, кажется сейчас понимая, что именно крылось за поведением Вадима во времена их учебы. – Так было проще признать свой дерьмовый поступок и идти дальше?! Еще и смеешь мне высказывать какие-то претензии? Ты серьезно? Я в шоке с тебя, Воронов. С тебя, с твоего эгоизма и детской зацикленности на том, что тебя все должны жалеть. Видимо я зря сделал это сейчас, подумав, что ты изменился и тебя нужна моя поддержка. - Согласен, очень зря, - кивнул Вадим улыбаясь и переворачиваясь на другой бок. Больше он ничего не сказал, накрылся одеялом и то ли действительно заснул, то ли упорно делал вид, что спит. Матвей не хотел проверять это. Сейчас ему было плевать, потому что все то, что сказал Вадим осело грязной и черной пустотой внутри его души и вряд ли когда-то могло превратиться во что-то светлое и теплое. Разве стоит пытаться, что-то изменить? Разве это нужно им обоим? Матвей не знал ответа на эти вопросы. Он просто лежал, молча пялился на чужую худую спину и думал о том, что они действительно просто попутчики, которым лучше больше не пересекаться, чтобы окончательно не раскрошить сердца друг друга так, что после будет не склеить… Но какого вообще черта, в самом деле? Почему даже после всего этого дерьма они должны оставаться чужими людьми?! Из-за предательства? Из-за боли, которую причинили друг другу? Да, резонно, только вот проблема заключалась в том, что еще больнее им было порознь... - Иди к черту, Воронов! - решительно прохрипел Матвей, крепко обнимая Вадима, который снова вздрогнул. Значит все-таки не спал. - Ты завтра действительно уезжаешь. Только из гребаного Питера и возвращаешься сюда. Понял меня? - Но, кто ты такой, чтобы решать за меня... Начал было Вадим, пытаясь развернуться в чужих руках и вновь начать очередной бессмысленный разговор. Однако Матвей, крепко удерживающий его на месте, не дал сделать ни того, ни другого. - Просто заткнись и перестань ныть, - холодно отрезал Матвей, почему-то чувствуя стальную уверенность в собственных словах, - завтра покупаем билеты, забираем твои шмотки и перевозим сюда. С документами в универ разберемся позже. Все равно сейчас каникулы. - Что ты вообще лезешь... - начал было Вадим, вновь предпринимая безуспешные попытки разорвать чужие объятия, - и не ты ли говорил, что у тебя есть парень? - Ага, есть, - кивнул Матвей, целуя замершего Воронова в растрепанную макушку, - и этот парень - ты. Вадим на его слова, как ни странно, ничего не ответил. Даже перестал дергаться. Просто нервно выдохнул, поудобнее устроился в чужих объятиях и затих, вызывая у Матвея улыбку на губах и осознание того, что в первые за несколько лет от наконец-то сделал так, как хотел он сам. Не его принципы, обида или устои, кричавшие о том, что предателей не прощают. Матвей любил этого человека и хотел дать шанс им обоим. Даже если в последующем он об этом пожалеет...