The Golden horse

      Просыпаться рядом с Тэхеном — все еще непривычно и волнительно. Переехав в общежитие, Чонгук сбросил с себя оковы родительского «Нет, будь дома к двенадцати», но и обзавелся новыми проблемами, которые смущают его каждый раз, когда заставляют променять двухместную комнату университетской общаги на уютную однокомнатную квартиру на берегу реки Хан.       Чонгук чуть поворачивает голову и видит прекрасную картину, что сводит его с ума каждый раз, словно в первый.       Спящий Тэ — это как отдельный вид искусства, это как проживать несколько минут своей жизни в параллельной вселенной; ни тебе «Малыш, иди к папочке на коленки», ни тебе грязных и вызывающих взглядов. Только умиротворенное выражение лица и чуть подрагивающие сквозь сон реснички.       Чон чуть поворачивает с бока на спину и поудобнее укладывает на животе ногу старшего, что так удобно примостилась на нем в течение ночи. Он ведет тыльной стороной указательного пальца по аккуратной, словно произведение искусства, скуле вверх, чуть цепляет вьющийся полумесяцем каштановый локон и укладывает его за ухо. Любоваться Тэхеном можно вечность; даже если ты начнешь испытывать чувство голода, то забудешь о нем сразу же как только… заглянешь… — Ммм… — тянет глубоким заспанным голосом Тэ, смаргивая сонную пелену. — Мой малыш уже проснулся? Тэхен сильнее прижался к бедру Чонгука, который тут же залился краской от смущения.       Нет, Чон прекрасно помнит, что ему уже восемнадцать, почти девятнадцать, и он студент первого курса, который сто раз видел Тэхена голым. Он видел его самым разным: уставшим и возбужденным, пьяным и возбужденным, романтичным и возбужденным, в ярости и… возбужденным. Но больше всего Чонгук смущался, когда Тэхен был сонным и жутко голодным до тела своего малыша. — Гукки-я, — хрипит Тэхен, медленно запуская руку в пижамные штаны Чонгука, — я так рад тебя видеть.       С этими словами Тэхен чуть подается вперед, а Чонгук отворачивает голову в другую сторону. — Т…Тэхен-и, пожалуйста, не сегодня, — он осторожно кладет ладонь на руку, что уже вовсю разминает его член. — У меня важные лекции с утра.       Тэхен лишь молчаливо тянет ворот пижамной рубашки и скользит языком по плечу, мажет губами по коже. — Хен, не… амф… — Чонгук жмурится, понимая, что спорить с Тэхеном нельзя, нужно просто встать и уйти.       Иначе это никак не работало. Ким Тэхен хочет — Ким Тэхен берет. Чон чуть с нажимом хватает руку старшего, пытаясь вытащить ее из своих штанов, и садится на кровати, чтобы потом быстро сбежать в холодный душ. — Малыш вздумал капризничать? — проносится прямо над ухом Чонгука, когда он уже почти опустил босые ноги на паркет.       Ким делает легкий захват, заводя руки Чонгука за спину и прижимая того лицом к мягким простыням. Чонгук считает, что так, наверно, не совсем правильно — позволять кому-либо заламывать руки, но когда это делает Тэхен, все приобретает совсем другой смысл.       Когда Тэхен поднимает Чонгука под бедра и ставит его перед собой, Чон смущается; Тэхен ведет рукой по позвоночнику, спуская рубашку к плечам младшего — Чонгук задерживает дыхание и жмурится от удовольствия.       Руки чуть затекают от крепкой хватки, но так приятно, когда Тэхен сжимает их сильнее, когда упирается уже вовсю возбужденным членом к Чонгуку. Он даже через ткань чувствует, насколько сильно его сейчас хотят, как желают и как любят. Младший закрывает глаза и закусывает нижнюю губу, когда рука Тэ нежно оглаживает лопатки, а затем перебирается к груди.       Пальцем Тэхен обводит ореол нежных сосков и пробирается вниз по ребрам, перебирая пальцами, словно по струнам гитары, пересчитывает. Теплая ладонь ложится на живот и медленно скользит к паху, Чонгук вздыхает и буквально видит — он точно знает, как Тэхен жадно облизывается и щурит глаза. — Мой мальчик забыл, что папочка любит с утра? — Чона и по сей день смущают такие эпитеты Тэхена, но в то же время… — Ммм… нет, папочка, Чонгук не забыл, — ласково выговаривает Чонгук и чувствует как кровь прилила к самым кончикам ушей, заставляя их гореть адским пламенем.       А Тэхен рычит и льнет губами к мягкой коже на спине. Он ведет кончиком языка по позвоночнику — прямо по острой линии и бугоркам, что каждый раз прогибаются, когда старший касается пальцами кромки штанов.       Ким кладет свои длинные пальцы на возбужденный член Чонгука и тут же в награду получает приглушенный стон. Младший упирается лбом в матрас, который так услужливо топит его стоны каждый раз, каждую ночь и день.       Тэхен отпускает руки, позволяя Чонгуку перевести их ближе к голове и целует в запястья; а вот рука в штанах уже наслаждается мягкой кожей, скользящей то вверх, то вниз.       И вот уже Чонгук и сам чуть подается бедрами ближе к Тэхену, зазывно подмахивая ими, поддразнивая. За что получает шлепок по попе. Звонкий «хлоп» разлетается по комнате, томное чонгуково «ах» тонет в матрасе. — Не надо так, малыш, — Тэхен свободной рукой подхватывает Чонгука за подбородок, приподнимая лицо. — Я хочу слышать твои стоны. Я так люблю, когда мой мальчик стонет.       Аккуратный палец медленно оглаживает губы Чонгука, и младший невольно приоткрывает рот, скользит по фаланге мокрым языком. Он чувствует как старший позволяет ему посасывать свой палец, в то время как сам активно дрочит младшему.       Когда Тэхен ускоряет движения, а штаны Чонгука приходят уже в негодность из-за обилия смазки, Чон стонет: «Хен, еще…»       Тэхена долго просить не нужно, он и сам прекрасно знает, насколько его зазноба жадный и любвеобильный. Порой Чонгуку самому становится страшно от того, насколько сильно он полюбил секс. Он хочет Тэхена каждый раз, стоит старшему его коснуться.       Он возбуждается, когда тот слизывает остатки соуса с уголков рта, скользя по губам кончиком языка. Когда он подносит свои длинные пальцы с кольцами к лицу, погружаясь в раздумья. Когда Тэхен хрипит, трахая младшего, Чонгук теряет сознание, позволяя своей самой скрытой сущности выползти наружу. — Папочка, — выгибаясь, стонет Чонгук, — я хочу тебя… ах…       Чонгук видит хищное лицо Тэхена, когда тот одним рывком роняет его на спину. Ким хищно облизывается, сдувая спадающую челку с лица.       Яркие лучи солнца, что так неохотно пробираются сквозь плотные шторы, падают на золотую кожу, освещая самые дикие грани Тэхена. Чонгук громко сглатывает, давится стоном, когда уже готов заскулить от того, как смотрится Тэ, когда снимает свою безразмерную футболку через спину.       По ребрам старшего пробегают шаловливые лучики солнца, поднимаются к шее и отражаются о серебряную сережку в виде крестика на кольце.       Ким освобождает младшего от штанов, нарочно нажимая резинкой на возбужденный член. Он заставляет мягкую ткань пройтись по сочащейся головке и вырывает новый стон. Чонгук крепче сжимает простыни над головой, когда приподнимает таз, чтобы скорее избавиться от ненужного элемента одежды.       Ким опирается на свою руку, нависая над Чонгуком: он ведет свободной рукой по ребрам к груди, гладит крепкую шею, когда Чонгук выгибается, демонстрируя острые скулы. Тэхен ведет выше, просовывая два пальца в рот Чонгуку, заставляя облизать их. И младший вылизывает; он ведет круговыми движениями, зажмурившись от удовольствия. Когда Тэ вытаскивает их изо рта с пошлым звуком, Чонгук открывает глаза, чтобы снова утонуть в темных омутах, что так пристально смотрят на него каждую секунду.       Тэхен медленно вставляет два пальца по первую фалангу, заставляя Чонгука выгнуться и сдержанно застонать. Он медленно вводит их и вытаскивает, вызывая легкую дрожь в теле младшего. Последний приподнимает бедра, словно подталкивает — он безумно хочет Тэхена. Всегда. В любом месте и в любое время.       Когда два пальца уже целиком оказываются в Чонгуке, он видит как хищно улыбается Тэхен, как расширились его зрачки, как участилось дыхание. Младший обнял Тэ за плечи, а тот тут же раздвинул пальцы на манер ножниц. Улыбка Тэхена в такие моменты — то, от чего Чонгуку иногда хочется скрыться. Ведь увидев такую, ты влюбляешься раз и навсегда; увидев эту улыбку Тэхена ты становишься марионеткой в его руках, которой он так ловко играется. — Гукки-я, — горячо выдыхает Тэхена прямо в губы Чонгука, — скажи папочке что-нибудь приятное.       Его голос дрожит, Тэхен почти на пределе, и все это — заслуга Чонгука. Младший довольно улыбается, когда старший мажет пальцем по простате, доставляя удовольствие. И Чон слегка виснет на шее Тэ, приподнимаясь к его уху: — Трахни меня, папочка, — зубки смыкаются на серебряной сережке, когда Тэ резко вводит третий палец.       Ким пошло разводит колени Чонгука в стороны, облизывается и наслаждается тем, как подрагивает возбужденный член младшего во время грубых толчков рукой. Чонгук выстанывает имя Тэхена, он уже умоляет его.       И получает ровно тогда, когда старший, обильно смазав свой член, вставляет целиком. Грубо. До пошлого шлепка. Тэхен подхватывает младшего за бедра и насаживает на себя, даря Чонгуку невероятный калейдоскоп удовольствий.       Мокрые звуки будоражат вторую сущность Чонгука, заставляют по-блядски выгибаться на простынях и гладить свое тело, зазывно выпячивать грудь. Он чувствует себя так грязно, когда просит «папочку подрочить», когда посасывает указательный палец, шаловливо посматривая в этот момент на Тэхена.       Ким хватает младшего за руку и резко дергает на себя, усаживая на бедра. — Попрыгай на папочке, — ухмыляется Тэхен, чуть откидываясь на кровати.       Чонгук проводит рукой по тэхенову животу до груди и облизывает шею. Он кладет руки на смуглые плечи и насаживается, откидывая голову. Он любит эту позу, так он может сам контролировать с какой скоростью получать удовольствие, в каком темпе; он сам может трахать Тэхена, заставляя того думать только о нем.       Тэ смотрит на полуприкрытые глаза Чонгука, когда он седлает его, раз за разом насаживаясь, с новой силой, выдыхает одно единственное имя: «Тэхен». Он зовет его, когда хочет почувствовать на члене эти длинные пальцы, зовет, когда хочет получить свой самый глубокий поцелуй. — Быстрее, — Тэхен звонко шлепает Чонгука по ягодице и снова целует.       Язык старшего входит так глубоко и так мокро, что Чонгук уже и не обращает внимания на то, как слюна течет по его шее, как громко звучат шлепки от их кожи, как рычит Тэхен, когда младший чуть сжимает головку члена в себе привстав, а затем на выдохе опускается вновь. Он заставляет наслаждение взрываться перед глазами снова и снова, выбивает воздух из легких, когда роняет старшего на спину.       Чонгук наслаждается каждой секундой этого секса, он берет от Тэхена все, а дает еще больше. Он сжимает его в себе и резко насаживает, он сцепляет кожу на груди ноготками, оставляя неглубокие лунки, он стонет, когда Ким подхватывает его за задницу и сильнее раздвигает ягодицы.       Ким подмахивает своими бедрами, входя в младшего в своем ритме. Он откидывает голову на подушку и трахает его еще быстрее, когда Чон сжимает свой член. Младшему уже не стыдно, ему — охуеть как хорошо.       По его простате мажет крепкий член Тэхена, его же собственный палец оглаживает уздечку, заставляя стонать так громко, что даже Тэхен удивленно выгибает бровь, поглядывая на своего Гу. — Хен, ах… — громкий шлепок по ягодице. — Малыш забыл? — рычит Тэхен, сильнее вгоняя член в Чонгука. — Папочка… Я скоро… ах-мпф, — Чон откидывает голову и обильно кончает на живот Тэхену.       В ответ Тэ грубо толкается в него, спуская внутрь самого Чонгука. Еще пару минут Ким глубоко дышит, вбирая воздух, словно того осталось совсем чуть-чуть. Младший заботливо вытирает пот со лба старшего чистой рукой и откидывает мокрые волосы. — Я люблю тебя, Тэхен-а, — Чонгук ласково касается тэхеновых губ, впечатывая свой самый сладкий поцелуй. — И я тебя люблю, малыш.

***

      Весна —это время любить, влюбляться и дарить людям только самые чистые и яркие эмоции. Так и Чонгук, направляется к зданию своего университета окрыленный, почти воздушный, пока его кто-то со спины не хватает за плечи и не виснет всем своим весом.       Чон поворачивает голову и недовольно закатывает глаза. — Ты опять перекрасился?       Чимин тянет довольную улыбку, довольно щурясь под весенним солнцем. — Розовый цвет — цвет лепестков сакуры. Считаю, что самый подходящий для весны. — Самый подходящий цвет — натуральный, тот, что не испортит твои волосы, Чиминни.       Пак отлипает от друга и ступает рядом. — Но ведь это же скучно, — он поддевает локон черных волос Чонгука, — ты совсем не выделяешься среди одногруппников. — А мне и не нужно, — фыркает Чон, проводя рукой по волосам. — Ладно-ладно, — наигранно закатывает глаза Чимин, — андеркатом своим ты меня уделал, хорошо!       Чонгук заглядывает в глаза друга и довольно улыбается, на что Чимин вскидывает вопросительно брови. — Знаешь, за эти полгода ты стал по-настоящему взрослым, Гукки, — тепло констатирует Пак. — Я все думал, как же вы переживете те полтора года, пока Тэхен учился, поступал в университет и боролся с первым годом обучения в универе? А ваши отношения стали почти что образцовыми.       Чонгук смущенно улыбается и задумчиво поглядывает в яркое голубое небо. Тогда для него события почти трехлетней давности были самым страшным кошмаром, который он когда-либо переживал.       Ссора с Тэхеном, почти три месяца без него, примирение… И, казалось бы, вот он — снова с Тэ, своим любимым хеном. Но было тогда одно большое «но», которое добавляло нехилую ложку дегтя.       И имя этой «ложке» Ёнджун. Именно он на следующий же день пришел к Чонгуку домой, а когда родители сказали, что тот остался у друга на ночевку, старший выдал им всю правду-матку про Тэхена. И его план вполне бы удался, если бы Чонгук ранее не рассказал о дерзком байкере из «Гнедых» им сам.       Именно с того момент хена было просто не узнать: он начал проваливаться в ту самую яму, из которой так тщательно вытаскивал Чонгука.       И если раньше Чон готов был лицо разбить Ёнджуну за то, что этот влез в их дела с Тэхеном, то позже ему стало его искренне жаль. А еще через месяц, когда дело шло к экзаменам — для Ёнджуна выпускным — Чонгук за него стал переживать. Три года назад — Хен, открой, — Чонгук стучит в дверь квартиры небольшой многоэтажной коробки, которую люди по ошибке называли «зданием».       За дверью послышался какой-то шорох, затем загремели ключи. Еще через мгновение на пороге появился Чхвэ: волосы взъерошены, лицо осунулось, кожа покрытой испариной из-за июньской жары. Чонгука кольнуло куда-то под ребро. Это так совесть показывала ему: «Я здесь, я не уснула». — Проходи, — хрипло произносит Ёнджун и пропускает парня в квартиру.       В гостях у хена Чонгук был впервые. Старший, конечно, рассказывал ему о том, что живут они бедно, но младший и не представлял, что «бедно» означает в нищете.       Старая, почти облупившаяся краска на стенах в коридоре, в комнате, где, судя по двум кроватям, спал не только Ёнджун, у самого потолка обвисли обои; линолеум на полу совсем выцвел, превратившись в мешанину из узоров и отошедшей пленки. А в воздухе витал запах сырости, сгоревшей еды и… печали.       Чонгук смотрит виновато на старшего, когда тот просит присесть его на стул в кухне. Он осматривает и без того печальное убранство. Сгоревшая еда на плите — вот что почуял тогда в комнате Чонгук. — Могу я тебе чем-то помочь? — тихо спрашивает Чонгук. — Не ходи к Тэхену полгода назад, — грустно хмыкает Чхвэ, и Чон замолкает.       Ему нечего на это ответить. Старший везде прав. Это его — Чон Чонгука — вина в том, что один из лучших учеников с бюджета сейчас стоит перед ним в растянутой серой футболке, спадающей с плеча, в широких спортивных штанах, которые вообще, кажется, отцовские. Ёнджун выглядит настолько удручающе, что Чонгуку и не верится, что перед ним тот самый, всегда уверенный в себе парень, чья улыбка до ушей всегда вытаскивала его из самых трудных ситуаций, чья вера в лучшее окрыляла и помогала двигаться вперед. Что вот это он, тот самый — Чхвэ Ёнджун. — Хен, я правда хочу тебе помочь. Позволь, — Чонгук чуть отодвигает старшего от плиты и забирает у него кастрюльку с чем-то, что должно было стать едой.       Ёнджун послушно отступает, занимая стул у стола. Чонгук спиной чувствует, как старший прожигает его взглядом: он следит за каждым его движением, за каждым взмахом руки, шагом. Чонгуку кажется, что он предмет на витрине, который покупатель внимательно осматривает, изучает. Да вот только Чонгук — дорогой экспонат, а Ёнджун — нищий, без воны даже на хлеб. — Я понимаю… — внезапно произносит Чонгук, чтобы хоть как-то разбавить эту ситуацию, полную неловкого молчания. — Я знаю, что расстроил тебя, Ёнджун. Я знаю, что ты хотел для меня лучшего будущего, лучшей жизни, но поверь… Даже с Тэхеном я смогу быть счастливым.       Чхвэ не отвечает, он продолжает смотреть, Чонгук чувствует. Пока на маленькой сковороде тихо шкварчит заправка, Чонгук нарезает картофель. Такое блюдо ему всегда готовила мама, когда Гуку становилось грустно или плохо, она называет это — «Суп легкости». Пожалуй, вода с картофелем и жареными овощами — это все, что может впихнуть в себя больной человек. Так думал Чонгук. — Ты не должен так переживать за меня, хен. Я, правда, осознаю, что делаю. Мы договорились с Тэхеном, что на время, пока я буду учиться, мы сократим количество наших встреч. Он не станет мешать мне, а я ему. Он рассказал мне…       Ёнджун шевельнулся, случайно смахивая ложку со стола. Чонгук обернулся, чтобы застать растерянное выражение лица хена. — Что он тебе рассказал? — почти шепотом спросил старший. — Что… ты не хотел, чтобы моя жизнь рушилась. Что ты поговорил с Тэхеном именно об этом, ты боялся, что я загублю все свои предыдущие достижения одним лишь юношеским порывом, — с удивленным лицом объясняет Чонгук.       А Ёнджун ухмыляется. Позже старший уже легко смеется, а еще через секунду он заливается смехом. Недобрым смехом. — Что с тобой, хен? — испуганно спрашивает Чонгук и, убавляя огонь на плите, подходит к хену.       Ёнджун резко встает и одним движением разворачивает Чонгука спиной к столу, больно вжимая того в бортик. Чонгук морщится — металлический обруч упирается в самый копчик. — Я действительно боялся за тебя, Гукки, — голос старшего непривычный, грудной.       Ёнджун сильно выше Чонгука; он нависает над ним, словно скала, грозящая вот-вот обрушиться всем своим весом и раздавить под грудой камней. Взгляд старшего пугает — почти стеклянные глаза широко раскрыты и смотрят прямо в душу; а улыбка, словно звериный оскал.       Чхвэ движением головы вскидывает челку с глаз и почти упирается носом в Чонгука. — Но еще я боялся за то, что этот выскочка заберет тебя у меня, — Ёнджун делает глубокий вдох прямо над ухом Чонгука.       Чон дрожит — ему страшно. Такой хен пугает до чертиков, от такого Ёнджуна хочется бежать как можно быстрее и как можно дальше. Его прикосновения не радуют и не дарят тех чувств, что вызывает нежность Тэхена. Когда Ёнджун хватает младшего за подбородок, Чонгук морщится и сжимает губы. Он чувствует теплое дыхание возле них, прерывистое и настойчивое.       Старший сильнее него, он плотно прижался к нему, подставляя бедро между ног Чонгука, упираясь в самый пах. «Тэхен…» — шепчет про себя Чонгук. — Гукки, — произносит прямо перед лицом Ёнджун.       Чонгука начинает трясти еще сильнее, когда старший аккуратно гладит его по голове. — Неужели ты думал, что я такой конченый подонок?       Чонгук распахивает глаза и видит перед собой улыбку старшего. Усталую, измученную, почти несчастную, но все же улыбку. — Хен… — Я действительно влюблен в тебя, Чон Чонгук. С того самого момента, когда ты появился в школе. Я гнал от себя эти мысли, я хотел, чтобы все это было не по-настоящему. Я… — он ненадолго замолкает, отходя к плите, — не хотел признаваться себе в том, что я гей. Я впервые испытал это чувство по отношению к парню. Я думал о тебе, я мечтал о тебе ночами. Я старался помогать тебе во всем, убеждая, что я — хороший наставник. Но я плохой наставник, Чонгукки. — Нет! — внезапно громко произносит Чонгук и осекается. — Нет, хен, ты не прав. Ты очень хороший наставник! Пожалуйста, не говори так.       Ёнджун грустно хмыкает и поглядывает на младшего из-за плеча. — А признание мое тебя не вдохновило? — старший осторожно принялся помешивать шкварки. — Вдохновило, хен, но я люблю Тэхена. Я готов выслушать все слова, что ты мне скажешь. Я благодарен тебе за чувства, что ты ко мне испытываешь, но, мне жаль, — Чонгук говорит твердо, прямо, уверенно.       На такую речь Чхвэ невольно поворачивается и смотрит прямо на Чонгука. — Мне жаль, — повторяет младший, — что я не могу принять твои чувства, хен. Но для меня ты навсегда останешься уважаемым наставником, который старался сделать все, чтобы мне было лучше, чтобы моя жизнь оставалась такой, какой она должна быть. Спасибо, Ёнджун-хен!       Чонгук склоняется перед старшим в низком поклоне, удерживая руки на бедрах. Он старается вложить в этот жест все свое уважение по отношению к Ёнджуну, все свои чувства, которые, к сожалению, далеки от чувств самого старшего.       Старший взъерошил волосы Чонгука и легко улыбнулся. После этого дня с Ёнджуном они больше не встречались       Учителя не рассказывали, сдал ли он экзамены, переехал ли в другую школу — вся информация о Чхвэ Ёнджуне была под строгим секретом. Сейчас — О чем задумался? — спрашивает Чимин, похлопывая друга по плечу. — Да так, — грустно улыбаясь, ответил Чонгук. — Вспомнил про школьные времена. — Кстати! — вскрикнул внезапно Пак, открывая двери в учебное заведение, — мне тут писала твоя мама, спрашивала, пойдешь ли ты на встречу выпускников или нет? Говорит, ты ей не отвечаешь.       Чонгук нахмурился и поджал губы. «Матушка меня точно прибьет», — подумал про себя Чон. — Думаю, да, — задумчиво отвечает он.       Пак довольно улыбается, проходя через турникет. — Я пойду с тобой! — кричит Чимин и убегает в сторону крыла финансистов.       Чонгук лишь успевает открыть и закрыть рот, удивленно вылупившись в спину другу. Какое-то время он еще хмурится, провожая удаляющуюся розовую голову, а затем, махнув рукой, разворачивается в свою сторону. «Бог с ним, видимо, дурости от Юнги набрался», — констатирует Чон и топает в направлении факультета юриспруденции.