— Думаю, ты им понравился, — улыбается Чанёль, пропуская Бэкхёна в свою квартиру. Мужчину переполняет счастье.
— Надеюсь, — смеётся Бён, снимая ботинки и плюхаясь на диван.
Через пару секунд великан присоединяется к нему, обвивая свои длинные конечности вокруг брюнета и прижимаясь губами к его виску.
— Посмотрим фильм? — предлагает Пак, а Бэкхён отрицательно качает головой.
— Ёль, сегодня я кое-что узнал.
— Правда? — удивлённо приподнимает бровь Чанёль.
— Угу.
— Расскажешь мне?
— Это довольно длинная история, — вздыхает пианист. — Готов слушать?
Прижимаясь ближе к Бэкхёну, Чанёль с ожиданием смотрит ему в глаза:
— Всегда.
— Ладненько, держись крепче, а то можешь упасть. Это история о том, как один мальчик… влюбился… в твою сестру.
Чанёль отстраняется, в замешательстве хмуря брови.
— В игру твоей сестры…
— Что с тобой не так? — облегчённо выдыхает Пак и снова прижимается к Бэкхёну, обиженно выпячивая губы.
— Тихо. Слушай дальше.
Второй раз за вечер Бэкхён погружается в воспоминания и рассказывает свою историю. С самого начала и до конца. Выплёскивая свой немного несвязный поток сознания, он сидит с закрытыми глазами, откинув голову на спинку дивана. Рассказ занимает минут пятнадцать, ведь Бэкхён не упускает ни единой детали.
Он хочет, чтобы Чанёль знал всё.
— И вот так, мой дорогой Чанёль, твоя родная сестра втянула меня в этот сумасшедший дом.
Когда он открывает глаза, то ожидает увидеть на лице Чанёля шок.
Чего он не ожидает, так это того, что Пак плачет.
— Чанёль?! — хватает ртом воздух Бэкхён. Он прижимает ладони к щекам парня.
— Так ты поэтому не сыграл тогда третью часть? — тихо шепчет Чанёль, смаргивая слёзы. — Всё это время… И… Из-за того, что твоя мама умерла?
Бэкхён кивает.
— Не удивительно, что ты сыграл первую часть [1], — говорит Чанёль скорее самому себе, чем Бэкхёну. Он понимает, что сейчас самое время раскрыть все карты.
— Так в тот день ты был там? — спрашивает Бён. — Откуда бы ты ещё узнал, что я сыграл первую часть вместо третьей?
Пак опускает голову и стыдливо прячет взгляд. Он вытирает рукавом слёзы со щёк.
— Я… эм. Понимаешь… я…
— … Выпустился в том же году, что и я? — заканчивает за него брюнет, и Чанёль робко поднимает на него глаза.
— Ты узнал?
— Это было не так уж сложно. Ты единственный знакомый мне идиот, который мог на выпускной напялить кроссовки.
Чанёль ухмыляется и пожимает плечами.
— Не хотел тебе говорить, пока не закончатся твои конкурсы.
— Зачем ждать так долго?
Чанёль с тоской в глазах смотрит на него и качает головой.
— Потому что это длинная история. Ты ведь помнишь, как в тот день мы встретились в туалете?
— Ты спас мне жизнь, — кивает Бэкхён.
— Ага. И ты думаешь, что я знаю тебя именно с того момента?
— Да, наверное. Мы ведь до этого, вроде, не пересекались.
Чанёль проводит пальцами по руке Бэкхёна и тяжело вздыхает.
— Раз уж мы сегодня делимся историями, почему бы мне не рассказать тебе свою?
— Она ведь не скучная? — дразнит брюнет и вскрикивает, когда Пак несильно щипает его, чтобы заткнуть.
— Это история о том, как один мальчик влюбился в пианиста.
Бэкхён мгновенно замолкает. Сердце бьётся в бешеном темпе. Он вглядывается в лицо мужчины.
— Да, тебе не послышалось, — шепчет Чанёль, прежде чем продолжить. — Поэтому слушай внимательно. Возможно, ты был не так уж и не прав, когда называл меня сталкером. У четырнадцатилетнего Пак Чанёля были свои недостатки, с тем, что творил этот придурок, можно только смириться. Я расскажу всё как есть.
Бэкхён почти не дышит.
— Так вот, в те времена этот придурок был совсем новичком в плане музыки. Представляешь, он битбоксил на прослушивании в школу. Но каким-то чудом его всё-таки взяли. Возможно, это было как-то связано с тем, что его сестра была одним из самых выдающихся выпускников, а может быть, всё дело было в его впечатляющем росте и неотразимой внешности. Но это неважно на самом деле. Давай перейдём к одному особому дню холодной зимой 2006 года. Он жил от школы не очень далеко, и поэтому обычно добирался пешком, а не на автобусе. В тот день ему пришлось десять минут идти по жуткому холоду. Это было утро понедельника. Он пришёл слишком рано, никого ещё не было. Но проходя мимо одного из кабинетов, он услышал какие-то звуки. Ему стало любопытно, особенно учитывая то, что было ещё слишком рано и заняться было нечем. Он увидел в том кабинете мальчика, сидящего за большим пианино.
Бэкхён удивлённо моргает. Он вспоминает, что каждый день приезжал в школу на автобусе за сорок пять минут до начала занятий. И это время он проводил играя на пианино. Он не думал, что кто-то может его услышать.
— Сначала ему показалось это странным. Кто будет в своё свободное время тренироваться? Только настоящий зануда станет заниматься, когда можно отдохнуть и ничего не делать. Он тихо закрыл дверь и пошёл по своим делам. Только вот на следующее утро он снова пришёл раньше. Он опять шёл мимо того кабинета и снова заглянул туда. И опять там сидел тот крошечный мальчишка. Его тонкие пальцы танцевали по клавишам, воспроизводя одно из классических произведений Моцарта. И с того самого момента он каждое утро проводил сидя под дверью и слушая, как играет тот пианист. Он всегда знал, если тот болел или не приходил в школу. Всё это продолжалось четыре года. Близился выпускной. А он так и не набрался храбрости познакомиться с мальчишкой с пианино. Который уже несколько недель играл только третью часть «Лунной сонаты» Бетховена, готовясь к своему выступлению на выпускном.
Чанёль смотрит не на Бэкхёна, а куда-то в пустоту. Он потерян в своих воспоминаниях.
— И когда он увидел за кулисами того мальчика, чуть ли не до смерти побледневшего и бегущего в туалет, он знал, что нужно что-то делать. И он сделал. А затем сел на своё место в зрительном зале, ожидая выступление пианиста, который так усердно работал. Но, — Чанёль замолкает, улыбка сползает с его губ, — когда момент настал… величественную, мощную третью часть «Лунной сонаты», над который мальчик так усердно работал, заменили на мрачную первую часть. И он чувствовал себя опустошённым. Он был в смятении, не понимал, что произошло, беспокоился. Ему даже было обидно за остальных учеников, которые так и не смогли стать свидетелями величественного, очаровывающего выступления мальчишки. С тяжестью на сердце он наблюдал за тем, как тот понуро уходит со сцены и исчезает в толпе выпускников. И это был последний раз, когда он видел мальчика с пианино.
Бэкхён не знал, что сказать. В горле пересохло. Он так крепко вцепился пальцами в футболку Пака, что на ней остались складки.
— Только вот… — шепчет Чанёль, а Бён ещё ближе придвигается к нему, будто боясь не услышать.
— Только вот?
Наконец Чанёль встречается взглядом с глазами Бэкхёна.
— Вселенная решила дать ему ещё один шанс. Когда он увидел этого самого мальчика, сидящего за барной стойкой в его любимом ночном клубе, он готов был пасть на колени и благодарить бога за то, что его мольбы были услышаны.
— Чанёль, — резко вздыхает Бэкхён. У него голова идёт кругом.
Он знает его так давно? Он тайно слушал его игру целых четыре года?
— Я люблю тебя, Бён Бэкхён, — сердце пианиста готово выскочить из груди. — Я люблю тебя уже очень давно. И возможность быть с тобой рядом, держать тебя в своих руках как сейчас, — голос Чанёля дрожит, — делает меня самым счастливым человеком на земле. Ты вдохновил меня. Ты был так преданно увлечён своим делом, что под твоим влиянием я всё сильнее влюблялся музыку, и это привело меня туда, где я сейчас. Ты думаешь, почему мне было так важно, чтобы ты услышал и оценил мою музыку?
В воздухе повисла тишина. Бэкхён прижимается лицом к груди Чанёля. Он не может произнести ничего членораздельного, кроме еле слышных «боже мой» срывающихся с его губ.
Он с трудом поднимает взгляд и чуть не задыхается от переполняющих его эмоций.
— Ёль, я нашёл того, для кого буду играть, — всхлипывает Бэкхён, прижимая ладони к щекам рэпера. — Кажется, я нашёл причину продолжать сражаться со всем этим дерьмом.
— Правда? — шепчет Чанёль в темноту. — И что же это, сладкий?
— Это ты. Я хочу, чтобы именно ты сидел в зрительном зале, ожидая моё выступление. Именно тебя я хочу видеть в толпе.
Проходит всего пара секунд тишины, а потом они словно читают мысли друг друга, потому что в мгновение ока их губы сливаются в единое целое. В их поцелуе столько желания. Не страсти, а именно желания. Желания быть вместе. Бэкхёну нужно чувствовать прикосновения Чанёля. Поцелуи Пака въедаются в кожу словно тату. Ему хочется продолжать это вечно. Эмоции переполняют.
— Боже, Чанёль, — тихо стонет Бён, когда мужчина вылизывает и кусает его шею. — Ты мне нужен.
— Я знаю, — шепчет Пак, не отрывая губ от кожи парня. Руки тянутся к застёжке джинсов Бэкхёна. — Я рядом, сладкий.
Чанёль берет Бэкхёна прямо так, на крошечном диване в гостиной. Он держит руки пианиста, переплетая с ним пальцы. Это не трах, сочащийся животной похотью, как это было в клубе, скорее это акт чистого искреннего желания.
Чанёль неторопливо погружается в Бэкхёна. Оба стонут от безграничного удовольствия, шепчут друг другу слова, в которых тонны ласки и любви. Когда они кончают, Бэкхён снова плачет. Он вытирает со щёк слёзы счастья, и с губ Чанёля снова срывается тихое «Я люблю тебя».
Пак не отпускает его до рассвета, не позволяя ему больше плакать своими тихими, но обнадёживающими словами и крепкими объятиями, которые так и кричат: «Дом».
***
Сегодня — тот день, который Бэкхён никогда не забудет. Он просыпается именно с этой мыслью в голове. Он решительно настроен на это.
Сегодня финал корейского этапа конкурса Ференца Листа. На нём сразятся трое лучших, а победитель сможет представлять Корею уже на международном уровне.
Бэкхён стоит перед входом в небольшой концертный зал. Чанёль не отходит от него ни на шаг, готовый защищать его от того, кто находится внутри.
Там его отец.
Но Бэкхён больше не боится.
Нет.
Сегодня он отпустит своё прошлое.
— Уверен, что хочешь сделать это?
Бён кивает и для уверенности крепко сжимает ладонь мужчины. Чанёль не знает, чего сегодня ожидать от пианиста.
— Увидимся после концерта, хорошо? — оборачивается он к Паку, когда они доходят до гримёрки.
Чанёль достаёт что-то из кармана. Бэкхён громко фыркает, когда видит предмет на ладони мужчины.
— На удачу? — Пак машет леденцом перед лицом брюнета, который вырывает конфету из руки.
— На удачу.
— Сведи их с ума, сладкий.
***
Бэкхён сказал Чанёлю, что сыграет сегодня «Аллегретто си-бемоль мажор» Моцарта. Так написано и на табло для оценок.
Оказывается, что его старый друг Кёнсу тоже исполнит эту композицию.
— Бесит, — тяжело вздыхает До, когда узнает об этом, рассмотрев табло.
— И тебе привет, Кёнсу.
Кёнсу отталкивает Бэкхёна плечом, пытаясь пройти мимо него. Но Бён останавливает соперника.
— Эй, — спокойно говорит он. — Желаю удачи тебе, До.
Его дружелюбная интонация удивляет Кёнсу. Тот кивает.
— Сегодня я буду стараться изо всех сил. Ты такого не ожидаешь. С нетерпением жди моего выступления. Но, пожалуйста, и ты тоже хорошо постарайся.
— Можешь быть в этом уверен, — ухмыляется До. Бэкхён удивлённо смотрит на парня. У того, оказывается, красивая улыбка, которая появляется на его лице не так уж часто. — Как я уже говорил раньше, Бён, я не проиграю тебе.
***
Сегодня Кёнсу снова выступает первым.
Вначале его плечи выглядят напряжёнными, но расправляются, когда он начинает играть.
У Бэкхёна нет ни малейшего сомнения, что этот парень приложил все возможные и невозможные усилия, чтобы пройти на международный финал конкурса.
И сегодня Бён хочет увидеть, как это произойдёт.
Он кивает Кёнсу, когда тот с горящими глазами и широкой улыбкой спускается со сцены. Очевидно, До доволен проделанной работой. На сцену выходит второй конкурсант. Его игру Бэкхён особо не слушает. Ему нужно сосредоточиться на своём собственном выступлении.
«Мам, ты меня видишь?» — Бэкхён прижимает ладонь к груди, чувствуя, как сердце пульсирует. — «Смотри на меня».
Наступает его очередь.
— Конкурсант Бён Бэкхён, исполняет «Аллегретто» Моцарта.
Бэкхён неторопливо выходит на сцену. Величественное пианино ждёт его. Парню даже хочется приветственно помахать ему как последнему идиоту.
Он быстро кланяется, пробегаясь глазами по зрительному залу. Взгляд моментально цепляется за отца. Но вместо того, чтобы сконцентрироваться на нём, Бэкхён ищет дальше, пока не находит знакомые тёплые глаза, такие необходимые ему прямо сейчас.
Чанёль сидит на первом ряду. Он так широко улыбается ему, что на щеках проступают глубокие ямочки.
Момент настал.
Мир вокруг Бэкхёна будто замедляется.
Он садится за пианино. Пальцы немного дрожат. Он поднимает взгляд к потолку и пару секунд смотрит в пустоту.
«Ты готов?» — спрашивает он самого себя.
А в ответ Бэкхён со всей страстью ударяет по клавишам. Его пальцы создают то, что он готовил в течение долгих семнадцати лет. Великолепную третью часть «Лунной сонаты» Бетховена.
Он всегда представлял в голове этот момент. Исполнение именно этой композиции было всем для Бэкхёна. Но он никогда не думал, что сыграет её на, наверное, самом важном конкурсе в своей жизни вместо предписанной композиции Моцарта.
Но, честно говоря, так этот момент стал ещё более особенным. Потому что когда он смотрит в зал, реакция зрителей просто бесценна.
Шокированные судьи роняют ручки, когда до их ушей доносится царственное звучание бэкхёнова Бетховена. Они все понимают, что делает Бён.
Он посылает их всех к чёрту, но самым прекрасным в мире способом.
Чанёль сидит с открытым ртом. В отличие от выпускного Бэкхён сосредоточен не на пустующих местах родителей, а на налитых слезами влюблённых глазах мужчины, на его онемевших руках, впившихся в собственные колени.
Бэкхён уверен, что тот в любую секунду заплачет.
«Чанёль, ты слышишь меня?»
«Ты ведь тоже чувствуешь? Твоё сердце бьётся так же быстро, как и моё?»
Каждая клеточка в его теле горит. Его переполняет непреодолимая страсть тысяч взрывающихся солнц.
Играя последние ноты композиции, Бэкхён прикрывает глаза и поднимает голову вверх.
Он знает, что мама слышит его. Он знает, что мелодия возносится на небеса и окрашивает всё вокруг в сотни цветов. Чтобы она услышала.
Когда пианино замолкает, от выброса адреналина у Бэкхёна кружится голова.
В зале стоит полная тишина. Никто не может даже вздохнуть, когда пианист встаёт, вежливо кланяется и уходит со сцены. Каждый его шаг — прощание с целой эрой в его жизни.
Эрой смятений, страданий и ненависти.
Он проходит мимо потрясённого Кёнсу, который не может вздохнуть. И заканчивает свой путь в ожидающих руках будущего.
— Ах ты, маленький говнюк. Как ты мог скрывать это от меня? — голос Чанёля хрипит от слёз. Бэкхён крепко обнимает мужчину в ответ.
— Я сделал это, Ёль. Я наконец-то, блядь, сделал это.
— Я всегда знал, что ты сможешь.
— Как думаешь, она слышала? — тихо спрашивает Бэкхён. Этот момент такой невероятный, что у парня голова идёт кругом.
— Я в этом уверен.
— Кстати, я люблю тебя, — всхлипывает пианист. — Это на случай, если ты ещё этого не понял по тому, как я играл.
Чанёль смеётся, успокаивающего поглаживая его спину.
— Твоё исполнение просто кричало об этом, сладкий.
Они, наконец, разрывают объятия и начинают искать глазами выход. Но вдруг Бэкхён слышит позади, как кто-то зовёт его по имени.
Ничто не могло подготовить его к тому, что происходит дальше.
Его отец с заплаканным лицом, по которому продолжают градом литься слёзы, торопливо проталкивается навстречу к сыну, прихрамывая на каждом шагу.
Бэкхён не выдерживает.
Воя, он бежит к отцу и прижимается к нему.
— Мой сын, — рыдает мужчина, обнимая парня и раскачиваясь с ним из стороны в сторону. — Прости меня. Это было прекрасно. Я помню, как она хотела услышать, как ты играешь для неё эту композицию.
Бэкхён кивает, не находя нужных слов. Хоть они почти не говорят, Бэкхён всё понимает. То, как отец крепко держит его, выплёскивая все эмоции, которые были заперты в нём в течение трёх лет, говорит громче слов.
И Бэкхён прощает.
— Мама гордилась бы тобой.
Сердце пианиста и так сегодня переполнено. Но услышав эти слова, произнесённые дрожащим голосом отца, он чуть не сходит с ума от счастья.
Бэкхён проводит следующие пару часов, не отрываясь от папы. А затем парень провожает его на вокзале, обещая позвонить в скором времени.
***
В конце этого насыщенного дня Бэкхён лежит с открытыми глазами, переплетя пальцы с Чанёлем.
Всё это кажется нереальным. Всё, что произошло, кажется мечтой, и парню хочется ущипнуть себя, чтобы убедиться, что он не спит.
Но всё же он знает, что это по-настоящему. Его страхи растворились и превратились в пустоту. Голова очистилась от лишних мыслей, открыв простор для нового.
— Знаешь? — шепчет он, опаляя дыханием грудь Чанёля.
— Мм? — слышится со стороны мужчины, что носом прижимается к волосам Бэкхёна.
— Мне кажется, что я хочу стать учителем пианино. Хочу учить маленьких детей.
С улицы доносится убаюкивающий стрекот цикад.
— На самом деле это очень в твоём стиле.
— Ага, — улыбается Бэкхён, внутри разливается что-то тёплое и очень приятное. — Но знаешь, — хитро прищуривается он. — Может, мне сперва тебя научить. Твои огромные неуклюжие пальцы смотрятся на пианино не особо-то изящно.
Чанёль отстраняется от Бэкхёна, который хихикает, продолжая дразнить рэпера.
— Я не буду брать уроки у музыкального сноба.
— Ты прав, я такой, и поэтому каждый раз, когда ты будешь играть, я буду вести себя как сучка.
Чанёль тихо стонет и драматично вздыхает.
— За что? Чем я такое заслужил?
— Эй, — Бэкхён тыкает в него пальцем. — Ты сам запал на пианиста. Смирись, ведь тебе придётся терпеть это до конца твоих дней.
Повисает тишина. Бэкхён приподнимает голову, чтобы увидеть лицо Чанёля, освещённое лишь блеклым светом луны. Он боится, что забежал слишком далеко в будущее. Но беспокойство развеивается, когда он чувствует, как губы мужчины прижимаются к его лбу.
— Я хочу этого больше всего в мире, сладкий.
Бэкхён улыбается, а сердце готово взорваться от проносящегося внутри урагана эмоций. Три года назад он бы не смог представить, что всё будет так. Мальчик, которого привязали к стулу перед пианино, наконец-то свободен. Он медленно водит по руке мужчины, прикусывая губу, чтобы не улыбаться как сумасшедший.
Чанёль говорил, что, когда играешь от чистого сердца, твоё исполнение наполняется свободой и чувствами. Бэкхён ещё не совсем уверен в том, каково это, но, если это похоже на то, что он чувствует, когда смотрит на мужчину рядом с собой, то готов принять эти ощущения с распростёртыми объятиями.
Дыхание Чанёля выравнивается, он засыпает. А Бэкхён решает, что все его сумасшедшие и амбициозные планы на будущее могут подождать.
Пока он оставит всё на веление судьбы.
