Много чего в одном флаконе

Прежде, чем отправиться в поместье Букшоу и познакомиться с очаровательной, гениальной и немного зловещей Флавией де Люс (мисс), давайте немного определимся с направлением нашего интереса. Доставшийся нашей команде троп звучит как «Тяжелое детство, деревянные игрушки». Первая рождающаяся ассоциация – о тяжелом детстве вообще, столь подходящая к многим и очень многим героям и героиням современной литературы, кино- и телеискусства, не совсем правильна, ибо, как утверждает ресурс Posmotre.li, крайне важным является уточнение, что лишения и воздействие узловатой древесины переживает не кто-нибудь, а потенциальный злодей. Тема злодейства многогранна вообще, а уж обсуждение, что заставляет человека идти на преступления, бесконечно в частности. Всё многообразие точек зрения на проблему происхождения зла в душе человека, можно свести к двум, полярным: А. Зло изначально, оно уже существует в ком-то, и поэтому весь дальнейший жизненный путь прирожденного злодея будет усыпан оторванными у мух крылышками, задушенными котятами, и так далее. Б. Зло случайно, и поэтому каждый злодей на самом деле жертва обстоятельств. Убивает не нож, а рука, его держащая – особенно ярые поклонники второй точки зрения добавляют, что рука-то, если разобраться, тоже ни при чем, просто в помещении было много народа, и ее толкнули в указанном направлении. Или даже жертва сама напоролась на лезвие – бывает же и такое… Обе точки зрения, как и любое высказывание, содержащее ультимативные истины – «всё», «ничего», «всегда», «никогда» и прочее, – не проходят проверку реальностью. Реальные люди в реальных обстоятельствах (реальные – в том контексте, который создан волей и замыслом автора того или иного произведения, а впрочем, это рассуждение верно и для нас, простых смертных) выбирают из бесконечного множества вариант, происходящий как из неосознаваемых, так и сознаваемых мотивов поведения. В итоге инстинктивные, врожденные побуждения – да, имеют место быть. И сиюминутные, определяемые обстоятельствами – также. В столкновении могучей древней силы инстинктов и бесконечного множества социальных догматов, табу и принципов, как искра между двух сталкивающихся камней, рождается свобода воли человека; возможность выбирать, изменять, отрицать одни побуждения и следовать другим. Всё дело в свободе воли. В этом-то и есть скрытое значение обсуждаемого тропа. Свободен ли злодей в своих деяниях? Что заставляет его идти на преступление, вершить темные дела? На протяжении столетий христианская Европа делила мир на черное и белое, оставляя Добро Христу, святым и истинно верующим детям церкви, а Зло – их идейным противникам. Прошли века, и наука Нового времени поставила под сомнение существование Абсолюта, усомнившись заодно и в том, какие именно дела и поступки заслуживают наименования «хороших» и «плохих». Этнография, культурология и антропология 19-20 веков добавили масла в огонь, на фактах объясняя, что и каннибализм – всего лишь вынужденная мера компенсировать нехватку животного белка в пище, и изнасилования на самом деле лишь отголоски древних культов плодородия, и вообще, нет в человеческих поступках ничего такого, что не было бы целесообразно – в какой-то другой культуре, при других обстоятельствах. Почему же поступки свершаются не с той целесообразностью, как планируется культурой? Всему виной наверняка загадочная человеческая генетика… И начинается новый виток исследований, на сей раз – генетики поведения человека или хотя бы просто генетики поведения. На мышах всё бесспорно, а повторить те же опыты на людях не позволяет этика. Ах, снова запреты… Из множества наук, объясняющих логику поступков человека (да что там логику, хотя бы просто поведение), к середине 20 века выбилась в лидеры социальная психология, изучающая влияние общества на личность. Огромное число исследований в этом русле проводилось бихевиористами – представителями научного направления, которое вполне резонно отложило дискуссию о существовании души и сознания у человека, сосредоточившись на изучение видимых и внешне регистрируемых реакций – мышечных, секреторных, эмоциональных, речевых. Социальный бихевиоризм изучал (и продолжает изучать) преступников, дабы обнаружить в их поведении особый кластер качеств, психических свойств и черт, которые бы позволили сразу, еще до того, как произойдет страшное событие, предупредить его. (Как – остается вопросом для дискуссии: возможно, следует учить потенциальных преступников управлять гневом, правильно регулировать свои эмоции и т.п.; возможно, следует изолировать чрезвычайно опасных субъектов, дабы они не вредили окружающим). Сразу скажем, поставленная цель – определить качества поведения потенциального злодея, – так и осталась целью. Ибо оказалось, что очень многие люди переживают одинаковые (или почти одинаковые) эмоционально-травмирующие события с разным результатом. Но на пути к упомянутой цели социальные психологи сделали весьма важное открытие. Оно называется статистикой. Принадлежность индивида к той или иной социальной общности (религиозной, экономической, этнической и т.п.), случившиеся события, пережитые потери и приобретения – если учитывать статистику, то можно вычислить вероятность, с которой то или иное обстоятельство повлияет на психику и формирующуюся личность. Или, если использовать терминологию бихевиоризма – повлияют на поведение индивида. Так, например, вероятность эмоционального срыва и психопатизации личности у жертв стихийных (природных) катастроф составляет 4,5% (из ста человек лишь в среднем у четырех-пяти будет нарастать безадресная тревога или такая же безадресная агрессия, произойдет фиксация на травмирующем событии, разовьется склонность к злоупотреблению алкоголем и/или наркотиками и т.д.), у людей, ставших свидетелями несчастного случая [подразумевается, что с максимально травматическим и/или смертельным исходом] – в 7% случаев разовьется то, что называется ПТСР; у жертв, которым угрожали оружием (например, при ограблении) – в 17% случаев. У жертв антропогенных катастроф – войн, гражданских конфликтов – частота последующих после стресса эмоциональных срывов и расстройств возрастает до 38-39%. У жертв сексуального насилия – до 55,5%. [цит. по Тарабрина Н.В. Практикум по психологии посттравматического стресса, СПб, Питер. – 2001г.] Статистика – злая штука. Если взять за основу статистические исследования, подсчитать вероятность тех или иных событий, получается, что индивид, попавшийся в клещи социальных обстоятельств, неизбежно – то есть с высокой, доходящей до ста процентов, – долей вероятности – получит эмоциональную травму. А получив ее – опять же, если верить статистике, – начнет совершать поступки, возможно, наносящие ущерб окружающим. А может быть, и нет. Возможно, он будет причинять вред самому себе. А еще возможно, что события, происходящие вне героя, будут отражением тех событий, которые происходят внутри его головы, в подсознании (бихевиористы не верят в подсознание, но в него верят представители еще одной весьма популярной научной школы – психоанализа). И в результате человек совершает внешне бессмысленные поступки – но глубоко последовательные и в высшей степени логичные с точки зрения его внутреннего Я. Весь этот разговор о психологии сводится к тому, что на самом деле троп «тяжелое детство, деревянные игрушки» – своеобразный эмоциональный компромисс. С одной стороны мы, как наследники идей христианства о врожденном добре, присущем каждому человеку, и зле, иногда отравляющем душу отдельных несчастных, не верим в то, что Зло живет здесь, среди нас. С другой стороны, мы, опять же как представители статистического большинства, понимаем, что Зло случается. Почему? Да потому, что кому-то не повезло. Он попал в тиски статистики; пережил события, дающие большой процент вероятность развития посттравматического стрессового расстройства, одним из самых негативных компонентов которого становится психопатизация личности. Много событий – высокая вероятность. В итоге злодейство для такого человека становится неизбежным. Да, такого человека надо изолировать от общества; но наказывать его за преступления – сечь розгами море. Не человек, но общество тому виной. В этом рассуждении, на самом деле, много неясностей. Например, неясен возраст, с которого начинается свобода воли, и с которого человек – уже не жертва обстоятельств, а их хозяин. А еще – любая нянечка в детском саду, любой учитель скажет, что иногда (очень редко!) встречаются дети, заставляющие верить в гипотезу о врожденном Зле. И пусть они не бьют сверстников направо-налево и не потрошат кукол, общение с ними вызывает мороз по коже. А бывает, что дети потрошат кукол. И часы. Затем, чтобы узнать, как оно работает. И сидят в углу, неделями и месяцами отказываясь от общения со сверстниками. А потом вырастают вполне разумными, совестливыми и положительными людьми. Что насчет их? Не успели совершить преступление – или статистика оплошала? Короче, троп нам достался с подковырочкой. Как хочешь, так и понимай. Вооружившись собственной профессиональной деформацией, мы (то есть автор статьи при молчаливом попустительстве команды) решили считать злодейство проявлением психопатизации личности. Психопатизация – достаточно стабильный (то есть проявляющийся долгое время, возможно, в течение всей жизни) комплекс черт, к которым относят: - высокую аффективность (сильные, чрезмерно яркие переживания), часто сочетающуюся с импульсивностью, отсутствием сдержанности; полюс выражаемых эмоций может быть различным, от тревоги до агрессии; - неравномерность развития когнитивных и морально-этических сторон личности. При высоком, а иногда очень высоком интеллекте развитие морально-нравственных качеств запаздывает. Собственно, нежелание сдерживать свои эмоции – уже иллюстрация задержки развития воли; - диссоциализация. Подразумевается, что такой индивид не принимает социальные нормы общества, в котором живет, но чаще – даже активно их отрицает и противодействует. Из-за отсутствия четкого определения, что же такое «социальная норма», под это определение попадает огромное число поведенческих реакций. Начиная от ковыряния в носу («приличные люди так не делают!»), потребления конфет, когда сидишь на диете («если нельзя, но очень хочется, то можно!»), и заканчивая человекоубийством. Кроме упомянутых качеств, согласно концепции отечественных психиатров П.Б. Ганнушкина и А.Е. Личко, дополнительными критериями психопатического характера будут: - сложности социальной адаптации (чем более патологичен характер, тем в более узком спектре социальных ситуаций он может проявлять адаптивность) и - генерализация. В переводе на обычный русский это означает, что та или иная черта характера становится главной, подавляет и подчиняет себе остальные. В качестве примера – несколько явно психопатизированных личностей: - Этель Роджерс – обычного вида немолодая женщина, получившая, вместе со своим мужем, небольшое наследство от пожилой леди, которой прислуживала. Религиозная, запуганная, постоянно тревожная. Скончалась во сне, как выяснилось позже – была отравлена. Вскоре выясняется, что по наущению мужа была соучастницей преступления: вместо того, чтобы вовремя дать той самой леди-благодетельнице лекарство, Роджерсы не сделали ничего. Отсутствие деяния в данном случае равно убийству: без необходимого лекарства больная скончалась. Психопатизация Этель Роджерс осуществляется по тревожно-дистимному типу, переживается как чувство вины, которого, даже несколько лет спустя, все же недостаточно, чтобы миссис Роджерс пришла в полицию с повинной и/или отказалась от нечестно доставшихся денег. - Вера Клейтон – молодая девушка, учительница, подрабатывающая как наемная секретарша. В прошлом мисс Клейтон произошло ужасное событие: она, будучи гувернанткой мальчика, позволила своему подопечному заплыть на опасное отдаление от берега. На самом деле Вера желала гибели мальчика: таким образом она освободила путь к наследству молодому человеку, которого любила. Ирония судьбы заключается в том, что молодой человек не оценил жертву Веры; сама же она, нехотя и редко вспоминая о том эпизоде, подчеркивала, что бросилась в воду и в последний момент всячески пыталась спасти свою жертву. Можно ли назвать Веру Клейтон психопаткой? Исключительно если считать психопатами всех, чьи неосторожные и незапланированные действия заканчивались чьей-то смертью. В обычной жизни Вера спокойна, собрана и деловита, ее ценят за ум, выдержку и энергичность. В необычных обстоятельствах Вера до последнего борется за свою жизнь и даже почти выигрывает. Ну, а что пришлось совершить еще одно убийство – так ведь жизнь заставила. Снова. Что примечательно, воспоминание об утопленнике, иногда прорывающееся во снах мисс Клейтон, не вызывает у нее каких-либо моральных терзаний и сомнений. Ситуация требовала поступка – Вера его совершила, точка. Морали в ее поведении нет никакой. На самом деле пример Веры Клейтон – это пример деформации характера, в котором главенствующей чертой становится эгоизм. Не эгоизм истерический, требующий внимания и восхищения со стороны окружающих, а эгоизм, если можно так выразиться, моральный – то, что делается для моего блага, то и правильно. Прекрасный принцип, если речь идет о стране или государстве, и, увы, печальный – если на пути к «моему благу» стоит чья-то жизнь. С точки зрения беспринципности эгоизма Вера Клейтон, скорее всего, психопатка, изящно маскирующая свою психопатию. Сложись обстоятельства чуть иначе, даже последнее испытание своей жизни она вполне могла преодолеть, да потом еще и получить массу сопереживаний и социальных плюшек, как жертва обстоятельств. - Эмили Брент. Пожилая дама с безупречной репутацией. Настолько безупречной, что даже скандал не смог этой репутации повредить. Какой скандал? Мисс Брент выгнала горничную, не желая потворствовать ее греху, а глупая девчонка возьми да утопись. Конечно же, никому из ближайших знакомых не пришло в голову обвинять мисс Брент в убийстве – девушка сама наложила на себя руки, и вообще, мисс Брент может лишь осуждать того, кто один грех усугубил другим, смертным. Неближайшие знакомые наверняка возразили бы, что кроме справедливости и социальных приличий, есть еще такой мотив поступков людей, как милосердие. Которого мисс Брент, скорее всего, начисто лишена. Или не лишена, но проявляет его только по отношению к тем людям, которые этого достойны. Короче, придирчивый психиатр наверняка усмотрел бы в поведении этой воинствующей старой девы мотивы, подходящие под определение бреда величия, или даже бреда религиозности. Примечательно, что оправдывая свои поступки высшими – максимально высокими – идеалами, такого рода личности совершенно нечувствительны к эмоциональному контексту непосредственного общения с окружающими людьми. Выбор героинь английского классического детективного романа как примеров психопатизации личности неслучаен, ибо предметом нашего дальнейшего рассуждения станет именно она: - героиня - англичанка - жертва, очевидец преступлений и детектив-любитель. Знакомьтесь: Флавия Сабина де Люс